— Нет, не читал.
Я прикрыл глаза, чтобы отдохнули от солнечного света. Тихий шелест кустов, плеск реки убаюкивали.
— Я бы сам хотел поехать на Север, к волкам, — продолжал подпасок. — Проверить…
— Здесь ведь тоже есть волки.
— Не то, — цокнул языком Славка. — Волки, которые водятся в степи, злые. Они скотину изводят без разбора. Корова ведь не дикий олень. Жирная, не убежит.
Я подивился здравым рассуждениям паренька.
— Так это ты, значит, на Север бегал? — спросил я. — К волкам?
— На Севере вообще диких зверей много… — Он нашел камешек и запустил в реку.
— Школу надо заканчивать. Поехал бы в сельскохозяйственный институт. Или в техникум. — Я поднялся. Даже сквозь закрытые веки пробивалась слепящая белизна небосвода. Перед глазами стояла красная, раскаленная пелена…
— Пошел бы… — буркнул Славка. — С моим батей пойдешь…
— А что?
— Говорил, сделает из меня человека. — Он усмехнулся. — Как вспомню — противно. Тошно на душе.
— Не понимаю.
— Он слесарем работает в ЖЭКе. Краны там всякие, батареи, унитазы… — Парнишка сплюнул. — Все меня таскал с собой. В деревне как? Помогают друг другу. Баба Вера сказывала, что весной заболела и огород ей соседи вскопали. Просто так. А в городе — за все гони монету…
Я видел, что Славка действительно задумывался о человеческих взаимоотношениях. Его больше тянуло к деревенской простоте и отзывчивости. И городскую меркантильность он не понимал. Меня самого воротило, когда люди меряли все на деньги: дружбу, работу, любовь.
Вспомнился рассказ одного отцовского приятеля, который по долгу службы бывает за границей. Там он непосредственно встречается с владельцами крупных предприятий: что ни на есть с классическими капиталистами. И вот что он наблюдал. У одного такого денежного туза попросили закурить. Он, конечно, спокойно предлагает сигарету. Попросивший закурить тут же отдает мелкую монету — стоимость сигареты. И этот человек, который может запросто купить что угодно — огромный самолет, целый остров, даже маленькую страну, — как ни в чем не бывало кладет в карман монетку.
— Отец подвернет гайку — целковый, — продолжал Славка. — Ерунду какую переставит — пятерка. А потом хвастает: олухи, мол, крану цена рубь с полтиной, а хозяева трешку переплатят и еще рады, благодарят… Не могу я так. Вон и Сергей такой.
— Какой? — насторожился я.
— Не нравится ему ходить по людям, рубли сшибать. Он ведь до того, как пастухом стал, в фотоателье работал. Ходил по хуторам. Брал заказы на увеличение фотокарточек. Сам фотографировал. Вернее, только щелкал. Пленку ему заряжали в ателье. Халтурщики. Лишь бы нахапать побольше… Он рассказывал, а я вспоминал, как отец водил меня по квартирам. У отца дело, правда, побойчей. Подоходней. Но ведь тоже противно…
— Конечно, веселого мало, — согласился я. — Значит, Слава, одна у тебя дорога — учиться.
— Верно, — вздохнул парнишка. — А меня возьмут?
— Это от тебя зависит. Вот ты Сергея уважаешь…
— Уважаю, — убежденно сказал подпасок.
— Это хорошо, конечно. Но если бы у него еще какая-нибудь специальность была…
— Кому-то и стадо ведь надо пасти…
— Скоро, наверное, все пастухи будут со средним образованием. Или придумают какую-нибудь механику взамен тебя с Сергеем и Выстрела. Уже сейчас электропастухи есть…
— Это только в книжках пишут. А Сергей интересуется кое-чем. Все время «Неделю» таскал. Там про всякое пишут, интересно.
«Неделя»! Чава, значит, брал у Ларисы газету. И кое-какие номера не возвращал. По-свойски. Может быть, и тот номер?
— Слава, ты, кажется, всех ребят знаешь?
— Ну… — промычал он, почуяв, что заговорил я об этом неспроста.
— Поучил бы мальчишек уму-разуму. Жалуются хуторские…
— А что? — попытался он состроить невинное выражение на своем бесхитростном лице.
— Не знаешь? — усмехнулся я.
— Нет…
— Человека обидели. Крепко. (Славка стал смотреть на своих коров.) Ведь не подумали, что у него, может быть, горе. (Мальчуган испуганно посмотрел на меня.) У Ледешко обобрали яблоню.
— К нам тоже на баштан лазают за кавунами. Баба Вера на них метку ставит, букву «К». Думает, поможет. Все равно таскают.
— Приятно ей?
— Подумаешь, — махнул он рукой, — три-четыре кавуна! Не обеднеет…
— Считаешь, пустяки? (Славка промолчал.) А если Ледешко эти яблоки для больного берегла? Сейчас яблок мало, сам знаешь. Только скороспелки.
— Кто же это у нее заболел? — спросил паренек.
— Жена сына, сноха. — Я посмотрел ему в глаза. — Это правда. На Севере она. Витамины нужны…
Славка потупился. Такой оборот дела заставил его задуматься.
Больше про яблоки я ему ничего не говорил.
…Через два дня у меня была Ледешко.
— Выхожу раненько утром скотину кормить. Гляжу, у самого крыльца что-то темнеется… Не поверите, товарищ начальник, яблоки мне возвратили. Может, даже больше, чем взяли. Усовестились, значит, пацаны… Я с почты. Послала сыну посылку. — Ледешко сияла. Не знаю, отчего. Оттого ли, что правда восторжествовала, или ей было приятно раскаяние Славки и его попытка замолить свою вину, что тронуло сердце сварливой женщины. — И что еще, товарищ лейтенант, кавун большой приперли…
— А на нем буква «К»? — не удержался я, улыбнувшись.
— Действительно, буковка была, — удивилась старуха. — А вы откуда знаете?
— Милиция все знает, — сказал я загадочно. Окончание этой истории я узнал позже. Оказывается, ущерб Ледешихи был возмещен за счет яблок из личного сада кузнеца Петриченко. Пацаны под руководством, конечно, Славки на сей раз устроили набег в соседний хутор, в Куличовку, подальше от своих сельчан. В общем, сделали хорошее…
Правду говорят: дорога в ад вымощена благими намерениями.
Теперь пострадавших было двое: Ледешко и колхозный кузнец.
20
«Димчик, дорогой!
Я живу у тети Мары. Мама с папой в своей Паланге. Погода там плохая, холодно. Папа пишет, что с удовольствием сбежал бы, но маме жалко денег, отданных за путевки. Я их очень жду. Тетя Мара держит меня в „ежовых рукавицах“ и говорит, что никогда больше не возьмет на себя „такой ответственности за судьбу невесты на выданье“. А мы с тобой думали, что она современная и своя. Она в восемь часов загоняет меня домой. В кино я могу ходить только на утренние сеансы. На них идут не все картины. При маме и папе я смотрела все. Пусть только поскорей приедут наши предки! С тетей Марой я и разговаривать не буду. Видишь, какие на самом деле люди? Я теперь поняла, что говорят они одно, а ведут себя иной раз по-другому. Конечно, хорошие встречаются. Почему ты не пишешь? Я за тебя волнуюсь. Недавно прочитала в газете, что один милиционер задержал опасного преступника, но сам при этом был смертельно ранен. Ему после смерти дали орден. Димочка, ты всегда ходи с наганом. И попроси себе собаку. Такую, как Мухтар. Они налетают на преступников первые и часто спасают милиционеров. Если тебе не выдадут собаку, я напишу Юрию Никулину и попрошу, чтобы он помог мне достать овчарку. В крайнем случае, попрошу у дяди Феди. У их овчарки щенки. Ты его вырастишь и научишь. Ответь на мое письмо сразу. Ты там все-таки один, и мне тебя жалко.
Не подозревая, Алешка выболтала в своем письме многое. Я был один, а она, выходит, не одна. Первая любовь. Я завидовал своей сестренке. Представляю, какой натиск выдерживает тетя Мара, наша старинная приятельница и сослуживица мамы. Она и так всего боится в жизни. А тут Алешка — упрямая, своенравная. Отец ее всегда баловал. Бабушка говаривала: «Вырастишь на свою голову. А от прыткой козы ни запор, ни забор…»
Но откуда эти страхи за меня? Любовь… Она, видимо, вообще делает человека мудрее.
Стало быть, сестричка впервые по-настоящему задумалась о людях. Лишь бы у нее все хорошо получилось. Первое чувство, как колея: ляжет правильно, потом всегда будет выходить красиво. Очень бы мне хотелось посмотреть на того, из-за которого Алешка воюет с бедной тетей Марой и о ком, наверное, думает засыпая.
Да, как ни верти — грустно. Бегут, значит, годы, детство уплывает все дальше и дальше, с бабушкиными румяными пирожками, с безмятежными воскресными утрами, с ожиданиями праздников и взрослой жизни, наполненной свободой и свершениями всех желаний…
На Алешкино письмо я не успел ответить. События завертели меня, дни заполнились делами, дорогами, людьми.
Помнится, в тот день, когда я получил от сестры письмо, я готовился к моей первой лекции в клубе. О профилактике преступности. Это была моя первая лекция в жизни. До этого я бывал только слушателем. Теперь будут слушать меня. Коля Катаев решил обставить ее по-солидному. Сначала он все раскритиковал.
— Ну кто придет в клуб, если прочтет тему твоей беседы? Мудрено и пусто звучит для наших колхозников: «Общественный прогресс и правопорядок». Лично я не пошел бы. Лучше козла забить.
Я обиделся:
— Заголовок из «Правды». Умнее нас с тобой писали люди…
— Так то «Правда»! Всесоюзное направление дает. С научной небось базой. Наверное, профессор какой-нибудь?
— Профессор, — кивнул я. — Даже два.
— Вот видишь. Давай что-нибудь попроще. Чтобы зазывало и суть показывало.
— «Алкоголь — твой враг!» — предложил я. Коля рассмеялся:
— А врага, скажут, уничтожать надо. Кто больше уничтожит, тот герой!..
— Значит, о борьбе с алкоголизмом не следует? Нехорошо, комсорг, получается. Поп вон, говорят, такой проповедью разразился…
— Чудак, человек! Надо, не спорю. Но чтоб люди прочли на доске название и захотели прийти послушать.
— Для этого танцы организовывают до и после… — мрачно отпарировал я.
— И танцы будут, и выступление приезжих артистов.
— Каких это еще артистов?
— Ансамбль цыган. В прошлом году были. Хорошие песни и музыку выдадут.
— Совместить хочешь?
— А почему бы и нет? Пора сейчас жаркая. Люди и в колхозе и у себя трудятся. Но и отдохнуть же надо!