Здесь его сначала допросили несколько мелких чиновников и записали его анкетные данные. Простодушно улыбаясь, торговец бриллиантами сообщил для протокола:
— Мое имя — принц Фердинанд Шенайх-Каролат, я являюсь пасынком последнего германского императора Вильгельма Второго. — Казалось, он был очень горд этим.
На американцев же услышанное произвело мало впечатления. Они не знали, что им делать с громоздким именем принца, и стали спорить насчет того, как им записать в протокол: "Фердинанд Шенайх", "Фердинанд Каролат" или "Фердинанд Шенайх-Каролат". Между тем принц упорно настаивал на том, чтобы его зарегистрировали в американской секретной службе полным именем с титулом, и пытался объяснить писарям-службистам, что титул, в соответствии с немецким геральдическим календарем, является неотъемлемой частью имени сына кайзера. Чиновники так ничего и не поняли, несмотря на повторные объяснения, и наконец передали его дело на рассмотрение шефу берлинского бюро Си-ай-ди.
Рэй Карлуччи, сорокалетний американец итальянского происхождения, выглядевший в своем оливково-зеленом офицерском кителе как голливудский киноактер Фрэнк Синатра, был, по крайней мере, осведомлен о существовании бывшего германского кайзера. Он велел привести к себе в кабинет задержанного отпрыска императорской фамилии и внимательно выслушал историю неудавшейся продажи бриллиантового колье. После этого по-отечески снисходительно покачал головой и сказал:
— Ну хорошо, мистер Каролат, вполне вероятно, что колье принадлежит вам на законном основании — это мы проверим, однако продавать такие ценности на черном рынке неразумно хотя бы из соображений вашей же безопасности. Представьте себе, что могло быть, привлеки вы внимание каких-нибудь преступных элементов.
По-видимому, Фердинанду понравилось, как смотрел на вещи Карлуччи, поскольку он до такой степени проникся доверием к американцу, что даже поинтересовался у него возможностью продажи колье заинтересованным офицерам. При этом дал понять, что это изделие — лишь незначительная часть всех драгоценностей, которыми располагала его мать, вдовствующая императрица Гермина.
Шеф Си-ай-ди долго молчал, прежде чем ответить, а когда заговорил, вопрос, поставленный Фердинандом, так и остался без ответа.
— Скажите, мистер Каролат, каковы, собственно говоря, ваши родственные связи с Вильгельмом Вторым? Прежде вы сказали, что являетесь его пасынком. Но ведь вы даже не носите фамильного имени Гогенцоллернов, не так ли?
Фердинанд размышлял недолго.
— Моя мать в первом браке была замужем за Йоганом Георгом, принцем Шенайх-Каролатом. Это — мой отец. В 1922 году, после смерти отца, мать вышла замуж за его Императорское величество Вильгельма Второго, в результате чего я стал его пасынком.
На губах у Карлуччи появилась ироническая усмешка.
— Вы говорите, в 1922 году? Но ведь в это время Вильгельм был уже в Голландии, в Доорне. К тому моменту он не был уже германским кайзером!
— Это верно, — согласился Фердинанд.
— Почему же вы тогда говорите "его Императорское величество"?
Фердинанд, покусывая губы, уставился на толстый ковер под ногами.
— Дело в том, что в наших кругах принято обращаться к кайзеру "Императорское величество" и после его отречения от престола. Это делал даже Герман Геринг, когда посещал Вильгельма Второго в Доорне.
Карлуччи с недоверием посмотрел на Фердинанда:
— Геринг? Нацистский руководитель Геринг? Он был в Доорне у вашего кайзера? Но что хотели нацисты от старого Вильгельма?
— Герман Геринг приезжал в апреле 1933 года после памятного государственного акта в Потсдаме, когда дряхлый фельдмаршал фон Гинденбург, я бы сказал, торжественно благословил национал-социалистский рейх, — с гордостью ответил Фердинанд.
Воспоминания об этих "великих днях прусской истории" наполнили его меланхолией. Однако на Карлуччи его слова произвели мало впечатления.
— Не понимаю, — сказал он и пожал плечами, — что вдруг понадобилось нацистам от Гогенцоллернов?
— Четвертый сын его величества, принц Август Вильгельм, с 1932 года был в СА и являлся, таким образом, ветераном движения. Уже одно это было достаточной причиной для установления отношений между новым рейхом и старым императорским домом. Однако, возможно, предполагалось также, что позже, после смерти господина фельдмаршала фон Гинденбурга, кресло рейхс-президента будет предоставлено одному из Гогенцоллернов.
Карлуччи все это показалось слишком сложным. Кроме того, его больше интересовали бриллианты Фердинанда, чем политические комбинации и исторические воспоминания об отношениях нацистов к Гогенцоллернам.
— Ну ладно, оставим это, — прервал он довольно невежливо реферат Фердинанда. — Расскажите мне лучше, как ваша мать стала обладательницей бриллиантов Вильгельма. И где она находится в настоящее время?
Раздосадованный столь грубым вмешательством в излюбленную тему, Фердинанд ответил:
— Драгоценности принадлежат ей. Его Императорское величество подарили их матери. Кроме того, в качестве здравствующей поныне супруги она и без того является распорядительницей фамильного достояния.
— А где теперь ваша мать? — снова прервал Карлуччи экскурс Фердинанда в семейную историю.
Фердинанд скорбно скривил тонкогубый рот.
— У русских, — сказал он с таким страданием, будто испытывал физическую боль.
Сонное выражение на лице Карлуччи сразу исчезло.
— У русских? В Сибири, или что вы имеете в виду?
Тут Фердинанд сдавленным голосом рассказал ему историю "хождения по мукам" своей матери, вдовствующей императрицы Гермины. После смерти Вильгельма Второго она уехала из Доорна и возвратилась в замок Саабор в Верхней Силезии, который принадлежал ее первому мужу. В 1945 году, когда с победой Красной Армии в Польше началась национализация феодальных владений, она бежала в Германию и наконец осела во Франкфурте-на-Одере.
Покачивая головой, но уже со значительно большим интересом выслушал Карлуччи эту часть истории.
— Так что, теперь она живет в русской оккупационной зоне? У нее там не отобрали драгоценности?
— Пока нет, однако никогда не знаешь, чем все может кончиться. Если коммунисты узнают, какие ценности она хранит в своей убогой квартирке, недолго ей придется оставаться владелицей бриллиантов. Поэтому я стремлюсь переправить драгоценности сюда.
Тут уж Карлуччи по-настоящему навострил уши.
— Стало быть, Каролат, у вас есть связь с матерью? Вы ее уже навещали?
— Нет, туда я, конечно, не ездил. Это было бы слишком опасно для меня. Но у меня есть знакомая, которая часто ездит во Франкфурт. Так, с рюкзаком картошки под видом мешочницы — благо их теперь много, не привлекая к себе поэтому особого внимания. Через нее и поддерживаю связь с матерью.
Погруженный в свои мысли, Карлуччи взял в руку колье, которое все еще лежало на его письменном столе.
— Значит, она привезла вам это колье?
Пасынок кайзера кивнул в ответ:
— Да, его мне прислала моя мать. Я должен его продать, а на вырученные деньги приобрести где-нибудь в Германии, по возможности в Баварии, земельный участок.
Американский офицер задумчиво закивал головой. Постепенно ему стал ясен стратегический замысел вдовствующей императрицы. Недвижимость в то время в Германии, когда не были еще удовлетворены самые примитивные жизненные потребности, можно было купить буквально за хлеб с маслом. Земельные участки сбывались зачастую по цене гораздо ниже довоенной, и по сравнению с астрономическими ценами на продукты питания она выглядела смехотворной. Бриллианты же шли по предельно высоким ценам. Тысячи офицеров и солдат американских оккупационных войск сколотили на спекуляции сигаретами и продуктами весьма приличные состояния. Однако рейхсмарки для них не имели никакой ценности, поскольку они не могли перевести их в Штаты; так же мало значила для них и покупка земельных участков. Бриллианты же, золото и прочие драгоценности, напротив, ценились американцами и легче всего переправлялись за океан.
Большой спрос на бриллианты находил отражение и в цене. Один карат стоил в 1947 году на черном рынке почти в пятьдесят раз дороже, чем до войны. Квадратный метр земли, даже усадьба или поврежденный войной дом не стоили и десятой части того, что можно было бы за них запросить и получить в нормальных условиях. Одним словом, тот, кто продавал теперь бриллианты и вкладывал вырученные средства в недвижимость, делал с точки зрения дальней перспективы лучший бизнес из всех возможных в то время.
Рэй Карлуччи нервно крутил колье между тонкими холеными пальцами с ухоженными ногтями и считал отдельные звенья цепочки. Двадцать два оправленных в платину бриллианта редкой красоты, меньший весом примерно два карата, больший — от восьми до десяти карат. В уме он подсчитывал фантастическую стоимость украшения, которую оно имело в это смутное время. "Двадцать два камня общим весом не менее 100 карат — это дает при цене на черном рынке примерно пятьдесят тысяч за карат сумму в пять миллионов рейхсмарок", — подвел итог Карлуччи. Он быстро спросил пасынка кайзера:
— Сколько вы предполагали получить за колье, мистер Каролат?
Фердинанд ответил не задумываясь:
— Полтора-два миллиона марок.
Карлуччи продолжал считать про себя. Блок сигарет по 200 штук в офицерской столовой стоил один доллар. На черном рынке за него давали тысячу рейхсмарок. Значит, это колье, которое до войны стоило не менее пятидесяти тысяч долларов, можно теперь купить за пять тысяч долларов. А если ему удастся выторговать его у Фердинанда дешевле и перепродать за двойную или даже тройную цену, он одним махом заработает целое состояние.
Стараясь сохранить спокойный и равнодушный вид, Карлуччи обратился к Фердинанду:
— Возможно, я смог бы найти покупателя, который дал бы вам миллион…
— Не менее полутора, — потребовал Фердинанд.
— Миллион, сказал я, но сначала надо соблюсти еще одну формальность. Не подпадает ли колье под категорию военных трофеев? Не должно ли оно быть передано нашим русским союзникам? У нас могут возникнуть трудности, если они узнают об этом.