тукнулся макушкой о кран. Шуршание на полу прекратилось, я мгновенно уронил голову и закрыл глаза. Не иначе бандит поднялся, чтобы посмотреть на меня. Прошло полминуты. Судя по звуку, Толик возобновил свои изыскания.
Теперь я действовал осторожней. Сначала открыл глаза, потом повернул голову так, чтобы видеть край раковины, и лишь после этого начал медленно подниматься. Увидев согнутую спину, я замер.
Что делать теперь? Кулачный поединок с этим амбалом немыслим: без кузнечного молота его не свалить. Я покрутил глазами в поисках оружия. Скороварка! Приподнявшись еще немного, я начал медленно сгибаться, пытаясь дотянуться до тяжелой кастрюли. Как назло, она была развернута ручкой от меня, и, чтобы взять ее, не хватало нескольких сантиметров или той самой ручки…
Толик, не поднимая головы, плюхнул рядом со мной на стол пакетик мармелада. Собрался обедать по полной программе. Я двинул ногой и стал разворачивать кастрюлю. К счастью, подлива зашипела, так что металлический звук был не так слышен. Взявшись наконец за ручку, я сел на столе. Подо мной что-то хрустнуло. Толик поднял взгляд.
— Очухался, фраер?
— Ага! — сказал я и огрел его скороваркой по кумполу.
Он вскинул руку, но закрыться не успел. Удар, правда, получился не очень: скороварка вещь тяжелая и размахнуться как следует я не смог, но звук вышел звонкий. Оптимистичный такой звук, жизнеутверждающий.
Толик продолжал сидеть на корточках, но взгляд его теперь становился обиженным.
Черт, он даже не покачнулся! У него что, чугун под скальпом?!
Я замахнулся снова, расплескивая подливу и рис по стене, но прежде чем я опустил свое орудие на эту чугунную голову, Толик сам медленно свалился на бок. Лицо его так и осталось обиженным. Нокаут. Прости, Толя.
Проворно спрыгнув со стола, я не удержался и лягнул бандита в живот. Вышел в прихожую, поднял свою сумку, огляделся напоследок и — что хотите со мной делайте! — взял трубку телефона. После того как мафиози пообещал отправить меня «вслед за подругой», желание срочно узнать новости о Наташке обострилось неимоверно. Речь явно шла не о поездке в Амстердам, а раз так, то что с ней? Она убита? Захвачена? Но если она на самом деле у «польских друзей» моего давешнего гостя, то какой смысл тащить меня следом?
Набираю по памяти парижский номер. Если не считать моих провалов, то память у меня — о-го-го! Понимая, что мадам сочтет меня полным идиотом, срочно придумал предлог.
— Мадам?
— А, мсье из Москва?
— Совершенно верно, мадам. Я звоню вот по какому поводу. Дело в том, что я не говорю ни по-французски, ни по-английски. Поэтому поговорить могу только с вами.
— Да, пожалуй, что так. Но я помню. Нина Полеску.
— Замечательно. Но я еще хотел узнать ваше имя, чтобы попросить вас к телефону, когда буду звонить. Это возможно?
— Да, конечно. Лиз. Спросите Лиз.
— Большое спасибо, Лиз. Всего доброго. Больше я вас не буду беспокоить. Сегодня.
В сердцах разбив трубку о стену, я заглянул на кухню, чтобы убедится в неподвижности Толика. Подошел к нему и обшарил — оружия нет. Жаль. Хочется иметь в руке что-то солидной убойной силы, прежде чем в третий раз за последние сорок минут открыть дверь и переступить порог. Кто-то встретит меня на сей раз?
Никто не встретил. Я спокойно вышел, закрыл за собой дверь, спустился вниз и отправился к метро. Путь мой лежал на вокзал к заветной камере хранения, где во мраке стальной ячейки покоились мои документы и остатки наличности, с которой мне предстояло, быть может, начинать жизнь с нуля.
В камере хранения никаких сюрпризов меня не ожидало. Я спокойно забрал свой конверт, убрал паспорта в карман, а доллары переложил в бумажник.
Я говорю «спокойно», подразумевая, что мне ничто не помешало и что мой вид не вызывал излишнего интереса. На самом деле внутри у меня раскручивался со страшной скоростью маховик, на который вместо ремня были намотаны мои до предела натянутые нервы. В ушах еще звенело пожелание отправить меня вслед за подругой. Что оно означало? Неужели они разделались с Наташкой? Маховик вращался все стремительнее, требуя немедленно куда-нибудь побежать, что-нибудь сделать, чтобы спасти подругу или хотя бы узнать точно, что с ней. Набирая обороты, он норовил намотать на себя вместе с нервами все прочие внутренности, и по моему телу то и дело пробегали неприятные волны, а по коже проносились табуны мурашек.
Что может быть страшнее неизвестности, неопределенности? Знай я сейчас, где она, что с ней и как ей помочь, я бы свернул горы, пробил бы стены, переплыл бы океан и сразился бы с вражьими ордами! Любой подвиг казался мне по плечу, мнился мне делом несравнимо более простым, чем блуждание в догадках: жива — не жива.
Именно потому, что действие было предпочтительней, мне стоило больших трудов сохранять внешнее спокойствие. Нельзя делать больше ни одного неверного шага. И так ясно, что дела мои — хуже некуда, а любая ошибка может стать роковой.
Я понимал, что биться с моими врагами немыслимо. Мне оставалось лишь попытаться перехитрить, переиграть их. Нужен был план действий. План безупречный, план гениальный. И, чтобы составить его, необходимо успокоиться. Необходимо, черт возьми, отодвинуть Наташкину судьбу на второй план, чтобы эмоции не мешали думать.
Тем более что, поразмыслив не спеша, я пришел к выводу, что одну важную ошибку я, кажется, уже сделал. Мне не стоило звонить в Париж с домашнего телефона. Если у нашей мафии и впрямь такие длинные руки, то почему бы этим рукам не дотянуться до европейской столицы, не говоря уж о моей телефонной линии? Нехорошо, если они узнали теперь и про эту Нину Полеску. Очень нехорошо.
Итак, мне предстояло определиться с планом на будущее. Но прежде я хотел бы все-таки попытаться восстановить в памяти хоть что-то из того вычеркнутого дня. У меня был шанс сделать это без посторонней помощи. Если не помогал ассоциативный метод осмотра содержимого карманов, то существовал другой способ: вспоминать «с разгона». Метод вполне научный. Суть его в том, чтобы воссоздать цепочку предшествовавших событий, вытягивая из себя все больше подробностей и мелких деталей по мере приближения к «черной дыре». Хороший метод. Мне он всегда казался более эффективным, чем все остальные, а доктора насоветовали мне их десятка два. Такой уж это народ — доктора: толку от них никакого, все на уровне теорий, концепций, учений. Неудивительно, что почти все медики мечтают заделаться психиатрами.
Я зашел в платный зал ожидания, уселся поудобней в дальнем углу и начал вспоминать.
Глава VI
Заварилась вся эта каша довольно давно. Чтобы не возвращаться потом по двадцать раз назад, начну издалека, вернее, издавна.
Можно даже начать с последнего дня той самой недели, которую мы провалялись с Наташкой у меня дома. Я стал рассказывать что-то такое о своем бытие на зоне, что-то, на мой взгляд, смешное. Но то ли я оказался плохим сатириком, то ли еще что, но Наташка слушала меня так, словно я сам себе зачитывал смертный приговор. Рассказ мой в такой аудитории как-то завял.
— Значит, ты даже не был виноват? — спросила она.
— Ну, ты же знаешь, наверное…
— И что ты будешь делать?
— В смысле?
— Ну, тебя ведь подставили… кусок жизни, планы на будущее…
— Да, — кивнул я с чувством и по лагерной привычке уже набрал слюны, чтобы смачно сплюнуть, но вспомнил, что сижу дома в кресле, а под ногами палас.
— Козлы! — выразил я свое отношение к Гришаеву и Валдису.
— И что? — Наталья все добивалась от меня ответа на вопрос, который не задавала.
— Что «и что»?
— Что ты собираешься делать с ними?
Ах, вот оно в чем дело! Девочка интересовалась, начну ли я вендетту против своих обидчиков! Признаться, первые полгода заключения я только об этом и мечтал. Потом поостыл, рассудив трезво: деньги мне заплатили, договор есть договор, чего злиться?
Жажда мести вспыхнула с новой силой, когда я узнал о том, что меня именно подставили, что вся эта авария была спланирована с самого начала. Тут уж я вскипел не на шутку. Глотки готов был перегрызть всем троим. Но нужно было еще досидеть. А пока досиживал, опять-таки успел покумекать. Да, повторить подвиги графа Монте-Кристо — дело приятное для самолюбия и весьма романтичное. Только эта роль не про меня. Монте-Кристо был безумно богат, влиятелен и подготовлен к мести. В моем же случае все наоборот: я был никем, а мои противники успели стать если не хозяевами жизни, то людьми слишком сильными. Гришаев открыл уже собственную биржу, Валдис тоже обзавелся бизнесом. Они разъезжали в дорогих машинах, в окружении свиты телохранителей.
Главным аргументом стала даже не недосягаемость их при моих возможностях, а то, что за спиной у меня не было никого и ничего, и единственной наградой, которую уготовила бы мне судьба в случае, если бы мне удалось добраться до кого-то из них, был бы еще один срок. А возвращаться туда мне не хотелось.
Я мог бы высказать все это вслух и уже собирался это сделать, но споткнулся о Наташкин взгляд. Понимаете, она ждала от меня чего-то героического, мужского, и промямлить ей о своих соображениях было просто невозможно. Я сдвинул брови и буркнул что-то вроде: «Я еще не решил окончательно».
Не думал я, что такой ответ ее устроит, но она кивнула понимающе и сказала серьезно:
— Правильно. С этим нельзя торопиться. План должен быть безукоризненным.
Собственно, на этом тема была исчерпана, мы не возвращались к ней достаточно долго, и я решил, что вопрос снят.
Примерно через месяц начали возникать и другие вопросы. Например, о том, на что жить дальше. Мы представляли собой в этом плане не самую стабильную парочку. Я перебивался случайными заработками, самым достойным из которых была работа в охране, откуда меня выперли даже быстрее, чем я успел выучить свои обязанности. Кто-то из хозяев фирмы прочел мою анкету.
Поступали предложения с приличной оплатой, но то были предложения от публики того же сорта, с какой мне пришлось коротать время за колючей проволокой. Шансов, что завершится эта работа новым сроком, было навалом.