не отвлекался, с сосредоточенным видом следя за дорогой и не разгоняясь быстрее оговоренных восьмидесяти, тем более что не был уверен, выдавлю ли я столько из этой развалюхи.
Штурманом у нас был отец Валдиса. Он развернул на коленях карту и следил за соблюдением намеченного на ней маршрута. По-моему, он сильно перестраховался, вычерчивая этот меандр, а может, просто не знал, что часть выбранных им дорог — грунтовые.
Через десять минут после того, как я пересел за руль, мы и выехали на первую такую дорогу, сплошь изъеденную оспинами ям. Пришлось сбросить скорость сначала до шестидесяти, потом до сорока. Вслух я, разумеется, ничего не сказал, но и так было все понятно. За полчаса пути нам не попалось не то что машины — повозки или пешехода. Видать, нормальные люди эту дорогу не жаловали.
В «Москвиче» воцарилась тишина. Все напряженно следили за моим вальсом по колдобинам и рытвинам. Меня самого так поглотил этот процесс, что я не сразу заметил армейский «газик», кативший нам навстречу из-за поворота. Военным что? Водитель этого зеленого коробка на колесиках жал себе на газ, нимало не заботясь о казенной технике, отчего машина подпрыгивала, как огромный кузнечик.
Когда расстояние между нами сократилось до ста метров, я принял вправо, чтобы оставить между нами максимальный запас. В этот момент «газик» то ли предпринял непонятный маневр, то ли его просто подбросило на неровной дороге, но он вильнул в нашу сторону.
Прежде чем я успел что-то сделать, Валдис и Алексей Андреевич заорали дурными голосами: «Осторожней!», а Валдисов папаша, будь он неладен, вцепился в руль и рванул вправо. Машину нашу подбросило, и я обо что-то здорово долбанулся головой.
От этого удара я впервые в жизни потерял сознание и память.
Очнулся в больнице. Вернее, не очнулся, а пришел в себя, начал понимать, где я, что я и все такое. Я лежал на койке у окна. Голова забинтована, на шее — пластырь, а в остальном я был цел и невредим.
Доктор обрадовался, что я начал соображать, но сразу скис, как только я стал задавать вопросы о своих попутчиках.
— К сожалению, — говорит, — вы ехали в машине один.
— Как один? — спрашиваю. — Нас четверо ехало. Я за рулем, один спереди и двое сзади.
Что с ними случилось? И вообще, объясните мне, что произошло там, на дороге.
Врач начал убеждать меня успокоиться, прежде чем он ответит на мои вопросы. Я демонстративно положил руки на колени и принял позу, словно фотографируюсь на паспорт: вот, дескать, какой я спокойный.
И врач выдает мне вот что. Я ехал на машине. Один! И вез деньги по заданию своего начальника. Неизвестно почему, я свернул с шоссе на проселочную дорогу. Там я не справился с управлением и въехал в лес. Машина застряла между деревьями. Я ударился головой и потерял сознание. На мое счастье, по этой же дороге ехали эксперты «Гринпис». Они вытащили меня из машины. Причем вытащили за минуту до того, как машина загорелась и взорвалась. «Зеленые» погасили пламя во избежание лесного пожара, а затем привезли меня в эту больницу. Можете себе представить, как мне «понравилась» эта петрушка?
— Извините, — говорю я, сжав кулаки, но удержав руки на коленях, — а вы, доктор, ничего не путаете? У меня почему-то впечатление, что ехал я не один. И ни в какой лес я не въезжал. И вообще, то, что помню я, сильно отличается от того, что вы тут плетете. Как вы это объясните?
— Очень просто, — не моргнув глазом, отвечает этот гад в халате. — У вас была тяжелая травма, вследствие которой наблюдается криптомнезия, то есть нарушение памяти, выражающееся в ослаблении способности отделить реально имевшие место события от событий, увиденных во сне, услышанных, прочитанных…
— То есть, — перебиваю я эскулапа, — вы хотите сказать, что у меня крыша съехала?
— Не съехала, а…
— Потекла, — подсказываю. — То есть я маленько спятил?
— Да нет же. Отнюдь вы не спятили. — Доктор вскочил и начал мотаться по комнате, рассказывая о загадочных явлениях человеческой психики. Ему бы самому успокоиться, а не меня успокаивать.
— Бред все это. Я не мог ехать один, потому что… — И тут меня осенило. — Как вы сказали? — уточняю я. — Я ехал по заданию своего начальника? Кто же этот начальник?
Доктор начал шарить по карманам и достал сложенный листок. Развернул и прочитал вслух:
— Гришаев Алексей Андреевич, кооператив «Огни Урала»…
Единственный Алексей Андреевич, который приходил на ум, был тот, в машине.
— А где он сейчас? — снова перебиваю доктора.
— Кто? Ваш начальник?
— Паяльник, а не начальник! — Начальников мне только не хватало. — Гришаев этот где?
— Он приедет сегодня вечерним поездом.
— Откуда?
— Как откуда? Из Москвы конечно же. Мы связались с ним, сообщили об аварии. Он был очень взволнован, сказал, что выезжает немедленно…
— А как он в Москву попал? — тупо спрашиваю я.
— А он и не уезжал никуда, — вкрадчиво говорит врач. — Он из Москвы не уезжал. Вы поехали один, на его машине. Установив владельца, мы связались с ним и сообщили о случившемся.
Я обхватил голову руками. От таких новостей протечет в десяти местах любой чердак. Но признавать, что сошел с ума, я не собирался. Впрочем, объяснить как-то происходящее тоже не мог. Во всяком случае, пока. Нужно было отдохнуть, а то от мельтешения доктора перед носом у меня закружилась голова.
Я послал этого умника подальше, лег и проспал до вечера.
Вечером в палату вкатился Гришаев в сопровождении моего доктора. Разумеется, это был тот самый Алексей Андреевич. Я сперва обрадовался, но и Гришаев начал мне доказывать, что я ехал один. Причем, нес такую же ересь, что и доктор: будто я вез их поганые деньги, ехал один и все такое. Признаться, был такой момент, когда я поверил в то, что у меня приключилась беда с головой. Но именно в этот момент врач вышел, а Гришаев, плюхнувшись на край моей кровати, затараторил свистящим шепотом:
— Слушай, ну ты настоящий мужик! Прикрыл нас конкретно. Машина когда загорелась, мы тебя успели вытащить, а бабки — нет. Сиденье заклинило, черт бы его… Короче, слушай. Если мы расскажем, как все было, то это вилы для всех четверых. Ну, главные проблемы будут, честно говоря, у меня. Так что деловое предложение. Ты подтверждаешь, что ехал один. Я тебе башляю двадцать пять штук. Все целы, все довольны. А? Как смотришь?
Если я не спятил раньше, то после этого предложения у меня появился реальный шанс наверстать упущенное. Выходило, что я запомнил все верно. Мы ехали вчетвером. Произошла авария, машина сгорела, и эти шустрые ребята быстро сообразили, как спасти свои задницы, подставив под удар мою. Правда, они предлагают мне джентльменское соглашение и материальную компенсацию за мои сказки. Двадцать пять штук — сумма. Стоило подумать над этим предложением.
— И что мне нужно будет сказать? — начал я переговоры.
— Что ехал один, попал в аварию… Все.
— Кстати, а что там случилось, на дороге?
— Да что случилось! Прапорщик, пьянь эта! Мотнуло его прямо в лоб нам. Ты в сторону. Колесо попало в яму, и мы полетели в лес. Валдис, кстати, тоже здорово башку разбил…
— А прапорщик?
— Да что прапорщик! Сука драная. Притормозил слегка, посмотрел в зеркальце и дальше почесал…
«Почему прапорщик и почему пьяный? — подумал я. — Как он это определил, если тот даже не остановился?»
— Ясно, — сказал я вслух. — Значит, вы хотите списать все на меня.
— Ну… — Формулировка не совсем понравилась Гришаеву, но не слишком смутила его. — Примерно так.
— А что мне за это будет? — задал я резонный вопрос.
— Что будет? Ну, во-первых, как я уже сказал, двадцать пять тысяч. Во-вторых, конечно, потреплют нервы следователь и какие-нибудь людишки с завода. Но тут ведь все ясно: несчастный случай. Форс-мажор, так сказать. На худой конец, права отнимут. Но тебе ведь пересдать — раз плюнуть.
— А что следователь? — насторожил меня этот нездоровый оптимизм.
— А что следователь? Нет у нас статьи за попадание в аварию. Тем более, что ты… — Гришаев ухмыльнулся. — Здорово ты придумал с этой амнезией. Даже доктора поверили. Так что ты вообще блаженный. А с блаженного на Руси взятки гладки.
У меня остался последний вопрос, который я собирался задать.
— А почему врач говорит, что меня привезли какие-то «зеленые»?
— «Зеленые»? Так они еще и зеленые были? Забавно. — Гришаев странно улыбнулся. — Ну, тут дело в следующем. Мы же не могли тебя бросить. Пришлось дожидаться в кустах, пока кто-нибудь проедет и заберет.
— Но они говорят, что машина вспыхнула у них на глазах.
— Да? Врут, козлы.
— Зачем им врать?
— Мало ли. Может, надеялись на медаль за героизм. Они такие штуки любят… Да ты что, не доверяешь мне?!
Я сказал, что доверяю. Мы заключили сделку. Так я впервые потерял кусок из своего прошлого. Но тогда я не жалел о нем: двадцать пять тысяч были достойной компенсацией за пару страниц памяти…
Глава III
Нет, в этот раз по голове меня не били. Осталась бы шишка, а тщательно ощупав свой черепок пальцами, я ничего не обнаружил. Что ж, будем действовать дальше по моему методу воскрешения забытых событий.
Открыв ежедневник на нужном месте, я убедился, что последних страниц в нем нет. Жаль, но ничего не поделаешь. Я стал выкладывать на стол содержимое бумажника. Все, до последней соринки.
Немного наших «деревянных», которыми побрезговали боевики, просроченная карточка «Столичного», карточка метрополитена, календарь. Запустив пальцы поглубже, я наткнулся на деревянную зубочистку.
Порывшись еще, извлек две бумажки. На одной, смятой до размеров рисового зернышка, записаны номер международного телефона и имя — Нина Полеску. Трех цифр не хватает. Это тоже мое изобретение. Вынужденный на всякий случай — вдруг она сгинет в очередном провале? — записывать важную информацию, я хоть как-то могу обезопасить ее от похитителей. Бумажка и зубочистка лежат вместе не случайно: на гладких боках щепки сделаны крохотные зарубки. Три ряда вмятин от ногтя — пять рисок, две и четыре — недостающие цифры телефона. Кстати, и здесь не без подвоха: сначала идет предпоследняя цифра, потом последняя и третья от конца. Так что я номер восстановлю легко, а чужаку придется поломать голову. Вот только я не помню, что это за номер и когда я его записал. Кто такая эта Нина Полеску? Кто дал мне ее телефон и зачем ей звонить? Без сомнения, она как-то связана с Наташкой.