В первый же день она собрала в зале для ведения переговоров весь персонал фирмы и провела совещание, которое скорее напоминало ультиматум побеждённому противнику, чем знакомство с подчинённым персоналом. Тамара Петровна, кроме свалившейся ей, как снег на голову, «Сибирь-Инвест», имела в Москве и Питере ещё дюжину фирм, поэтому привыкла править жёстко, без сантиментов.
— В ближайшие полгода прибыль фирмы должна увеличиться на двадцать процентов! — сразу же заявила она. После её слов по залу пробежал недовольный ропот.
— Увеличение прибыли на двадцать процентов — это, знаете ли, не фунт изюму! — возразил Нечитайло. — Декларировать можно что угодно, но при этом надо опираться на реальные возможности.
— Согласна! — отозвалась Алфёрова. — Мои аудиторы проверят состояние дел, а заодно и нагрузку на каждого сотрудника фирмы. Мне кажется, что штат фирмы чрезмерно раздут, поэтому я планирую сокращение. В первую очередь будут уволены те сотрудники, кто проявит некомпетентность, пассивность и инертность при выполнении своих обязанностей. Сотрудники моей фирмы на работе должны гореть, а не тлеть! Останутся только те, кто умеет мыслить масштабно, нестандартно, и кто привносит в фирму новые методы и формы работы. Повторяю, повышение прибыли на двадцать процентов — это реально! Если кто-то чувствует в себе неуверенность, может подать заявление об уходе прямо сейчас. Вопросы есть?
— Есть! — отозвался из зала молодой начальник отдела по заключению договоров. — Вы раньше работали с Прохоренко?
— С Ильёй Григорьевичем я раньше не работала, но в течение длительно времени мы с ним поддерживали тесную связь. В этом можно убедиться, если проверить его электронную почту. Тот, кто мне не доверяет, также может подать заявление об увольнении по собственному желанию. Ещё есть вопросы?
Вопросов больше не было. Поражённые напором нового руководителя, сотрудники фирмы не заметили, как в это самое время в бывшем кабинете Прохоренко, приехавший вместе с Алфёровой молодой человек что-то профессионально мудрил с компьютером. Через двадцать минут молодой человек присоединился к остальным сотрудникам фирмы и в ответ на пристальный взгляд госпожи Алфёровой еле заметно кивнул. Если бы кто-то после совещания надумал проверить электронную почту бывшего руководителя, то его взору предстала бы объёмная, практически ежедневная переписка между Прохоренко и госпожой Алфёровой.
— Напоследок хочу довести до всего персонала следующее, — повысила голос Тамара Петровна, — принимая во внимание, что я не могу каждый месяц летать из Москвы на Сахалин, а также то, что я не собираюсь бросать на произвол судьбы ещё шесть принадлежащих мне фирм, я намерена назначить в вашей, теперь уже моей, фирме управляющего, и делегировать ему большую часть своих полномочий. Итак, прошу любить и жаловать — опытный управленец и моё доверенное лицо Лев Иванович Кулешов.
Из-за спины госпожи Алфёровой неторопливо вышел подтянутый мужчина с волевым лицом и посеребрёнными висками.
Если бы в этот момент среди сотрудников фирмы случайно оказалась Марта или кто-то из её помощников, с кем она безуспешно охотилась за бывшим генералом КГБ, то она никогда бы не признала в новом управляющем своего мимолётного любовника, удачливого коммерсанта и потомка древнего германского рода барона Людвига фон Вестфаль. Скальпель опытного пластического хирурга так перекроил ему лицо, что бывший генерал и бывший немецкий барон теперь напоминал мистера «Х» из одноимённой оперетты Кальмана.
Лев Иванович внимательно оглядел присутствующих и произнёс только одну фразу: «Пока все остаются на своих должностях. Подчёркиваю — пока»!
На этом первое совещание сотрудников фирмы «Сибирь-Инвест» закончилось.
Вечером того же дня дежурным шифровальщиком ЗГС было получено сообщение, которое после дешифровки немедленно легло на стол заместителя Директора по оперативной работе. В донесении было всего три слова: «Легализовался успешно. Карбонарий».
Заместитель снял телефонную трубку прямой связи с Директором ЗГС и сухо доложил: «Резидент прибыл на место. Операция «Горностай» вступила в начальную фазу»!
В это же время в Риме новому председателю, который во время дежурства был известен персоналу под псевдонимом «Шевалье», доложили, что по последним оперативным данным господин Перепёлкин очень нуждается в средствах, в связи с чем он предпринял ряд шагов для розыска контрабандиста по фамилии Карась.
Шевалье по закрытой связи вызвал начальника регионального отдела Центральной зоны и приказал навести справки по гражданину РФ по фамилии Карась, который подозревается в контрабанде драгоценными металлами. К удивлению председателя, начальник отдела, не сходя с места, выдал подробную справку об «объекте», который в данный момент находился в Ленинградской области, в санатории «Лесные дали». Оказывается, Карась давно находился в «разработке» по инициативе начальника отдела, что значительно облегчало выполнение задуманной операции.
— За ним присматривают двое наших опытных оперативников, — закончил доклад начальник отдела.
— Дайте ему выход на бизнесмена Перепёлкина из Москвы или сообщите Перепёлкину координаты «объекта». Поступайте, как сочтёте нужным, но эти двое в ближайшее время должны встретиться, — распорядился Шевалье.
— Они встретятся, — заверил его начальник отдела и, помедлив, добавил, — как только мы устраним одно маленькое недоразумение.
Глава 13
Повестку в прокуратуру для дачи свидетельских показаний по факту заказного убийства граждан Федуненко и Клещёвского Клим получил под вечер. Он аккуратно расписался в корешке повестки и передал его посыльному. После чего, не задавая никаких вопросов, спрятал повестку в карман и закрыл дверь. Клим понимал, что удар был направлен не в Клеща и Федула — людишек мелких и никчёмных, способных быть у него на подхвате. Метили в него, старого вора, и то, что он остался в живых — чистая случайность. В таких случаях полагалось отвечать ударом на удар или «залегать на дно». Такие ситуации были для него не в новинку, его и раньше неоднократно пытались вычеркнуть из списка живых. Беда была в том, что Клим не знал, кто осмелился развязать войну и кого следует «мочить», а «лечь на дно» ему не позволял статус вора в законе.
Вызовы в прокуратуру и в отдел милиции для Клима были так же естественны и малоприятны, как для терапевта визит в морг — вроде бы и по работе, но всё равно неприятно. К вызовам на допрос старый вор относился спокойно: получив повестку, он звонил своему адвокату и на следующий день точно в указанное время находился возле кабинета следователя. На допросе Клим вёл себя сдержанно, говорил мало, а если и начинал давать показания, то прежде советовался со своим высокооплачиваемым адвокатом.
И в этот раз Клим не отступил от своих привычек. Ровно в десять часов он вместе с адвокатом Юлием Гринбергом был в прокуратуре возле кабинета следователя Семашко. В ожидании допроса Гринберг суетился, что-то пояснял Климу и при этом громко возмущался произволом прокурорских следователей, которые без достаточных на то оснований выдёргивают его клиента, человека законопослушного и уважаемого, для очередного допроса. Клим слушал болтовню Юлия и молчал. Чутьё старого волка подсказывало, что в прокуратуру его вызвали не для допроса, всё, что ему было известно по факту смерти Федула и Клеща, он рассказал Семашко прошлый раз.
«Значит, вызвали меня не по поводу смерти этих «шестёрок»!» — решил Клим, но Гринбергу ничего не сказал.
Видимо, услышав визгливый голос адвоката, Семашко сам открыл дверь и пригласил Клима в кабинет.
— Я протестую! — завёлся Гринберг. — Моего клиента уже допрашивали по данному делу, и мы не будем менять показания, поэтому заявляю сразу, что мы намерены воспользоваться правами, предоставленными статьёй 51 Конституции РФ… [28]
— Можешь воспользоваться! — перебил его следователь. — Пока мы с твоим клиентом переговорим с глазу на глаз, ты можешь воспользоваться хоть статьёй, хоть служебным туалетом, он, кстати, в конце коридора.
Платон Семашко был следователь молодой, но зубастый. До поступления в университет ему довелось пару лет поработать милицейским опером, поэтому перед воровскими авторитетами и их вальяжными адвокатами он не робел.
— Это произвол! — заверещал Гринберг. — Я обязан присутствовать при проведении следственных действий с моим клиентом.
— Допроса, Юлий Германович, не будет! — осадил его Семашко. — Я сообщу вашему клиенту конфиденциальную информацию. Лично Вас она не касается, — усмехнулся Платон и двумя пальцами поправил на шее у адвоката его пижонскую «бабочку».
— Останься здесь, — глухо произнёс Клим, и Гринберг сразу утратил запал.
Оставшись в кабинете один на один, Семашко пододвинул посетителю стеклянную пепельницу и сам закурил. Клим не спеша достал пачку «Герцоговины Флор», щелчком открыл крышку, и, немного рисуясь, размял папиросу. Платон прикурил и протянул зажжённую зажигалку Климу, но тот сделал вид, что не заметил жеста следователя и прикурил от спички.
С минуту они молча глотали и выпускали через ноздри дым. Потом Платон первый энергично загасил в пепельнице сигарету, убрал с губы табачную крошку и, понизив голос, сообщил:
— По последним оперативным данным, тебя, Клим, хотят убить!
— Для меня это не новость. — скривил губы вор в законе. — Первый раз, что ли? Рано или поздно убьют, но не сейчас.
— Ты не понял, Клим! Тебя реально хотят «замочить», и думаю, что этот раз ты не отвертишься! Я, как представитель закона, обязан принять все меры для защиты гражданина Российской Федерации, то есть для твоей защиты!
— Ты сам-то в это веришь! — усмехнулся Клим. — И как ты это себе представляешь? Я, вор в законе, буду прятаться за ментовскую спину? Я от смерти никогда не бегал, и сейчас не побегу!
— Значит, не договорились?
— Ты же знаешь, следователь, что я с вашим братом никогда и ни о чём не договаривался, но за предупреждение спасибо.