о подвести подкопы под стену. Вот для чего легионеры решаются на вылазки – для того, чтобы помешать земляным работам. В этом и состоит истинная доблесть, а не в красовании на коне и в доспехах. Пока что Бото еще хорохорится, пока еще слушает советы Сабы и ему подобных, пока у его людей достаточно припасов, награбленных по окрестностям. Но скоро они закончатся, а новых взять будет негде. Вдобавок близится зима. Люди в орде способны вытерпеть голод, но поди объясни лошадям, что так надо! Еще немного выждать – и племена, насильственно согнанные в войско, обратятся против того, кто обрек их на бескормицу и болезни.
Этот план был бы безупречным, если бы Шенан по-прежнему оставался легионной стоянкой. Но это был город, а объяснить гражданским, почему они должны терпеть лишения, в то время как солдаты никак не выйдут в поле и не зададут трепку проклятым дикарям, было не легче, чем степным лошадям. Зенона Целлу заботы гражданского населения не должны были волновать, но наместник Бамбираг отвернуться от них никак не мог. Обещанные легатом свары среди племен только ожидались, а вот беспорядки в городе уже начались, и с этим надо было что-то делать.
Наместник вызывал во дворец всех, от кого зависело нынешнее положение дел в Шенане – глав ремесленных и торговых коллегий, представителей городской стражи, жрецов и, разумеется, командование в лице Целлы и заместителя его Мемнона, и официя не могла оставаться в стороне. Пользы от этих совещаний было немного, но Ансгар видел, что Бамбираг всерьез обеспокоен. Он даже сократил расходы на содержание своей свиты и отправил часть домашних рабов на оборонные работы. Не каждый аристократ, да еще прибывший из столицы, способен на такое самопожертвование. Но этого было явно недостаточно. Наместник даже вновь завел разговор о том, чтобы привлечь Тогона в качестве союзника, и спросил у господ Целлы и Леопы, возможно ли, чтоб Тогон нанес удар по орде Бото, когда она будет ослаблена осадой. Ведь это и самому Тогону выгодно, Привратник его побери!
Наместник Бамбираг был немолодым щеголем, никогда не забывавшим следить за своей наружностью. Даже теперь, в условиях осады, он был одет со всем вкусом столичной моды, в узорные лиловые шаровары поверх других, густо-алого шелка, и несколько многослойных одежд, из которых верхний кафтан был цвета вишни. (Впрочем, при нынешней холодной погоде многослойные одеяния были даже уместны.) Волосы его были тщательно расчесаны и убраны в прическу, а седину он не забывал закрашивать черным.
В Зеноне Целле о том, что он принадлежит к знатному имперскому дому, свидетельствовало то, что он не забывал бриться и соблюдал некоторую внешнюю опрятность. Он был широкоплеч, коренаст, с мощной короткой шеей – такое сложение одинаково свидетельствует и о привычке к ношению доспехов, и о пристрастии к плотной тяжелой пище. Изрядно поредевшие под шлемом волосы он зачесывал назад, а одежду его составлял черный кафтан, присвоенный офицерам высшего ранга, такие же штаны и сапоги из крашеной кожи. Квадратное лицо обычно казалось благодушным – но не сейчас.
– Это вполне вероятно, – сказал он, – но я бы предпочел обойтись без помощи такого союзника.
Бамбираг приподнял подкрашенные брови.
– Я не вполне понимаю вас, легат! То есть понимаю, что гордость имперского офицера заслуживает всяческого уважения, но мы должны печься о благе наших горожан.
– Именно об их благе господин Целла и заботится, – вмешался Ансгар. – Он, скорей всего, имел в виду, что Тогон с тем же успехом может воспользоваться нашей слабостью, как и слабостью Бото.
– Но разве Тогон не принес союзную клятву?
– Я бы никогда не стал полагаться на верность варвара, – твердо произнес Целла, – даже если тот отдал в заложники свою плоть и кровь.
Ансгар кивнул:
– Возможно, когда вырастет новое поколение варварских правителей, воспитанное при императорском дворе, об этом можно будет говорить. Но не теперь.
И они вернулись к насущным проблемам— борьбе с голодными бунтами и привлечению рабочих на городские укрепления.
После совещания Зенон Целла сказал Ансгару:
– Забавно, однако, что ты помянул новое поколение варварских правителей. Два года назад, когда я ездил в столицу, то встретил на приеме во дворце сына Тогона, Шагару.
– Вот как?
– Ну да. Ему было тогда лет семнадцать, наверное. Он учится в императорской военной академии, и в тот день его величество милостиво пожелал видеть на приеме лучших учеников.
– Значит, он в числе лучших…
– Я с ним довольно долго беседовал. Он – славный парень, совершенно проникшийся имперским духом и преданный его величеству. Я спросил его, не скучает ли он по родным краям. Шагара отвечал в том духе, что, мол, о чем тут скучать? И единственное, что его огорчает, – это разлука с младшими братом и сестрой. Однако он надеется, что если он хорошо послужит императору, то ему позволят вызвать их в столицу.
– То есть род Тогона будет обезглавлен. Причем без пролития крови.
– Зачем же сразу обезглавлен? Я к тому, что старик еще может доставить нам неприятности, но дети его будут верно служить империи. И станут союзниками не на словах, а на деле.
– Надеюсь, мы это увидим. Политика, при которой знатные заложники, отделенные от своих семей, воспитываются в верности нашим идеалам, приносит плоды. Но Тогон еще жив и здоров, и в любом случае, сейчас нас волнует не он, а Бото.
Традиционным решением этой задачи для службы спокойствия была ликвидация носителя. Но сейчас в распоряжении Ансгара не было подходящего умельца. Сказать ведь – не поверят. Почему-то все считают, будто у каждой официи знатоки ядов и тайные убийцы прямо-таки кучно водятся. Ну, в столице, предположим, действительно таковые всегда под рукой. Но здесь у нас провинция, пограничье, демон его побери! Такого исполнителя, чтоб мог череп проломить или грамотно горло перерезать, найти, конечно, можно, но для этого надо суметь подобраться к Бото вплотную. А он, каким бы ни был сумасшедшим, все же не дурак. Охрану своей кривоногой и пузатой персоны обеспечил. И опасается не столько засланцев из города, сколько сородичей. Ибо кровников он себе нажил порядочно. Конечно, всегда можно организовать явление перебежчика. Благо Саба и гнусные его пособники заставили Бото поверить, что перебежчики из охраняемых городов в орду вполне возможны. Но подготовка такого «перебежчика» требует времени. И Зенон Целла тут куратору не помощник. Может, он бы и нашел среди своих легионеров пару отчаянных парней, способных под покровом ночи пробраться в лагерь Бото, чтобы вонзить мечи в жирное брюхо самозваного владыки, пока тот храпит на очередной наложнице. Да только вряд ли что у них получится. Сколько бы Бото не выпил на пиру, сколько бы пленниц ни водили к нему в шатер, телохранители его глаз не смыкают. Иначе с них живых кожу сдерут – и это не преувеличение. Зенон Целла об этом знает и не горит желанием попусту терять людей.
Кто бы мог помочь, так это Ротескальк. Привратник знает, каким колдовством пользуются шаманы степняков и простирается ли оно дальше того, чтоб упоить воинов отваром из дурных грибов или дать надышаться пьянящим дымом, чтоб они впали в боевое бешенство, не чувствуя ни страха, ни боли. Но Ротескальк утверждает, будто жрецы его коллегии владеют истинной магией, пусть он избегает этого слова. И неважно, как это называется. Если у них есть сила, могли бы применить ее против врага. Никто же не просит жрецов убивать Бото или наслать на орду чуму и холеру. Но могли бы навести крепкий сон на охрану, а дальше мы как-нибудь сами… Ансгар вновь убеждался, что его скептицизм по отношению к жречеству был оправдан. Именно в жизненно важный для всего Шенана час, Ротескальк, здравомыслящий, казалось бы, человек, продолжает цепляться за свою идею «допрос немого». Пока что он не успел этого сделать, поскольку обещал провести допрос в присутствии Леопы. Куратор же был занят, а жрец, сколь бы он ни был уверен в своих силах, не стал бы врываться в официю без разрешения ее начальника.
Поэтому после совещания у Бамбирага, дав возможность легату припомнить встречу с юным Шагарой, Ротескальк подошел к Ансгару и напомнил об их договоренности. Леопе не оставалось ничего, кроме как пообещать, что он вызовет преподобного, как только выкроит время.
Что поделать, обещания нужно выполнять. В середине седмицы обнаружилось, что под стенами некоторое затишье, – видно, Бото отправил людей по окрестностям в поисках провианта и в пресловутый карьер за каменным ломом для снарядов. И Ансгар послал к Ротескальку вестового с приглашением.
Сам Ансгар наскоро перекусил, велел передать Сердику, чтоб являлся к нему, как только явится с патрулирования, и распорядился притащить немого в комнату для допросов. Не то чтобы он собирался применять хранившийся там инвентарь. Но не в собственном же кабинете бедолагу допрашивать.
Мальчишку содержали в одном из подвальных помещений официи. С тех пор как стали поступать пленники, понадобилось больше места, и Сердик говорил, что убогого стоит просто выпереть на конюшню и вообще приспособить к работе. Куратор не позволил. Утверждениям Ротескалька, что мальчишка может оказаться не тем, за кого себя выдает, он, разумеется, не поверил. Но, сказал Ансгар, убогий не убогий, однако ж у него хватило смекалки выжить там, где все прочие погибли. А значит, может удрать и отсюда, особенно теперь, когда все работники официи из-за осады либо заняты, либо дрыхнут без задних ног от усталости.
Ротескальк явился без промедления. Он нес на плече увесистую сумку, которую не доверил вестовому.
– Тут некоторые предметы, которые мне понадобятся, – пояснил он. – И вообще, все удачно совпало. Эти сутки я постился, а для проведения церемонии пост необходим.
Ансгар хмыкнул:
– При нынешних условиях соблюдать пост не так уж трудно.
– Не стану спорить. Что ж, не будем тянуть время. Где наш отрок?
– Убогий-то? Пойдем, я велел его в допросную отвести, а то он нам все здесь перепачкает.