День выдался облачный; в разгар осени погода менялась часто, и можно было ждать хоть яркого солнца, хоть проливного дождя. Келлах к этому привык, в Михале об это время бывало гораздо холоднее. Здесь и зимы были мягкие, и рассказы степняков о том, что, мол, в прежние времена бывали такие морозы, что вымирали целые стойбища, нынче воспринимались как побасенки, чтобы напугать глупых пришельцев.
Однако Фламма уже нацепил подбитую мехом куртку. Видно, годы сказывались. А может, Келлаха в холода выручал солидный слой подкожного жира, комес же был сухощав м лмшен природной защиты.
Если бы не слишком темные для степняка глаза, Фламма бы сошел за местного жителя. Только волосы и борода у него были седые, а не белые изначально, как у многих во владычных кланах. Ну и панцирь, легкий, но прочный, был слишком хорошей выделки и для степняка, и для рядового комита.
Он сидел на сером жеребце, подаренном одним из дружественных вождей, и выглядел не слишком складно из-за желания разом и утеплиться, и сохранить приличествующий воину вид. Вокруг располагалась его охрана – такие же, как у Келлаха парни при луках, мечах и топорах, только у этих были еще и пики. Почему-то принято так было у охраны комеса. Сейчас эти копья были направлены вверх, в затянутое облаками небо. И тени от этих облаков бежали по сухой траве.
Если вспомнить, Келлах был старшим из капитанов, служивших под началом Фламмы. Наверное, поэтому комес не то чтобы доверял ему (никому он не доверял), но давал трудные поручения, требовавшие не только храбрости, но и хитрости. И еще отправлял с ним Йолу, которая приехала вслед за ним из Михаля.
Еще летом, когда только пришло послание от имперцев с предложением переговоров, Фламма перепоручил Келлаху Киану дела с гернийцами. Что же, комес уже тогда знал о ловушке? Или просто догадывался? И этим вопросом Келлах тоже не задавался. После того как ему стало известно, что представляет собой Йола, гадать, каким образом Фламма получает сведения, было бы глупо.
– Будь здоров, комит, – сказал Фламма. По тому, как он держался, можно было ожидать, что голос у него окажется старчески дребезжащим, но тот был низким и сиповатым.
– И тебе здравствовать, комес Фламма.
– Решил тебе навстречу выехать до того, как с имперцами увижусь, вести узнать.
– Вести есть, не знаю, по нраву ли они тебе придутся.
– Что ж, станем на привал, расскажешь.
О том, что произошло в Лейре, Келлах поведал комесу с глазу на глаз – они отошли размять ноги, пока кашевары готовили еду. Келлах не был уверен, что Фламма не знает о гибели гернийской флотилии, но на всякий случай рассказал.
– Стало быть, Гондила погиб… ну, морские демоны с ним.
– А от выживших толку мало. Потому я Йолу к островитянам и отправил, не стал в Лейре их дожидаться.
– Если они вообще высадятся в Лейре. Кто поручится, что они после того, как гернийцев пожгли, не развернули паруса?
Келлаху такие предположения совсем не понравились. Он был уверен, что корабль островитян будет рыскать вдоль побережья в поисках уцелевших врагов. Но, по правде сказать, курс «Виверны» был ему неизвестен. Он мог уповать на присущую варварам мстительность. А также на то, что они, по мнению Йолы, должны запастись водой.
– Поглядим, – сказал Фламма. – А теперь слушай. От тебя я вести и через гонца бы разузнал, но вот какое дело – имперцы не ведают еще, и сам бы я не ведал, если б побратим человека своего не прислал. Акеру умер.
Келлах сперва не понял, о ком речь. Потом до него дошло. Этого человека десятилетиями не называли по имени. Только Владыкой Степи.
– И что с того? Это раньше за право наследования резались вовсю, а теперь Владыке сын наследует, все, как у людей.
– Верно, только сыновей у Акеру пять. Младших мы в расчет не берем, они еще за материн подол держатся, а старшие… Мадара, как и отец его, – верный союзник Михаля и править собирается по отцовым наставлениям. А Хафра – юнец воинственный, спокойная жизнь не по нем, ему набеги и славу подавай…
– Прямо Шагара и Данкайро.
– Типун тебе на язык. Теперь слушай. Вожди племен собрались на большой круг. Не до нас им сейчас, и не до имперцев. Но вот если они прознают, что имперцы хотят укрепиться там, где до войны были…
– Так оно нам даже и выгодней. Союз с Михалем им никак нельзя разрывать.
– Это Мадара понимает, не Хафра. А если Хафру вожди поддержат, он немедля пойдет на имперские земли войной. Выиграет он, проиграет – расхлебывать будут наши поселенцы.
– Что ж делать?
– Позаботиться, чтоб этого не было. На большой круг я не зван, но есть там добрые люди, в нужный час крикнут, что нам полезно. Зря я, что ли, столько лет дары им подносил да пил с ними до зеленых демонов? Сам же я перво-наперво встречусь с имперским посланцем. Узнаю, каким он нам выгоднее – живым или мертвым. И дам тебе знать, отпускать имперский конвой или нет. В случае чего, доведем до слуха вождей, что мы их границы тоже бережем, тогда они вернее поддержат Мадару.
Келлах раздумывал. В целом задача, поставленная перед ним Фламмой, особо не изменилась. И то, что обе стороны затевали переговоры, чтобы так или иначе их сорвать, Киана не волновало. Не его это забота. Другая у него забота – раньше надо было избавляться от имперцев чужими руками. А теперь все может обернуться так, что ради пользы дела самим придется в драку лезть.
– Так что держись пока в стороне, сговаривайся с островитянами, ежели они поведутся на твои посулы, и жди от меня сигнала. Как только Йола появится, пришлешь ее ко мне.
– Вот помяни мое слово – если заваруха начнется, она смекнет, что не до нее нынче, и свалит. – Ему представился корабль в открытом море. Кого-кого, а Йолу расстояние не остановит.
– Не будет этого. Забери снова ее талисман, она без него перекидываться не сможет. Да кое-что покрепче талисманов держит в узде таких тварей.
Слово «тварь» в устах Фламмы не звучало оскорбительно или пренебрежительно. Он просто употреблял верное значение.
– Что же?
– Заклятие, Келлах. Истинное чародейское заклятие.
Шенан. Допросы и осада
Если Ансгар еще держал себя в руках, то Сердик шумно выдохнул:
– Демоново семя! Это ж надо так суметь!
Его замечание относилось не к талантам Ротескалька, разговорившего немого, а к выдающемуся притворству пленника.
Ротескальк не обратил внимания на его слова. Взгляд жреца был сосредоточен на фигуре внутри круга.
– Назови свое имя.
– Кеми, сын Бехта.
Официалы переглянулись. Имя им ничего не говорило. Что само по себе ничего не значило.
– Почему ты раньше молчал, Кеми?
– Я хотел говорить, но не мог… страшно…
– Кто испугал тебя?
Мальчик промедлил с ответом, словно страх снова сковал ему язык.
– То, что ты увидел в гостинице «Лапа дракона», замкнуло твои уста?
– Степняки… – прошептал мальчик.
– Как мы и предполагали с самого начала, – сказал куратор. – Он онемел, когда кочевники подожгли гостиницу. Это все объясняет.
– Это ничего не объясняет! – Ротескальк возвысил голос.
Однако мальчик – Кеми? – продолжал:
– Мы жили за Змеиным холмом… у вала… отец с матерью, да братья, да сестры… а потом они пришли… весной было… всех убили, всех… один я…
– Весной? – педантично уточнил жрец.
– Да… так страшно было… я убежал… долго бродил, не помню… потом госпожа взяла меня за лошадьми ходить. Госпожа добрая… была.
– Тогда ты мог говорить?
– Нет уже… но я старался, я работал, меня не гнали… там хорошо было… тепло, сытно…
Он снова умолк.
– Короче, мы выяснили, что хотели, – заключил Ансгар. – Никакой он не оборотень и не чародей. Ну, не при пожаре гостиницы онемел он от страха, как мы полагали, а раньше… Хотя, конечно, надобно узнать кое-какие подробности. Мальчик… э-э-э-э… Кеми, ты помнишь Бохру?
Молчание.
– Бохру, прислужника из гостиницы? Ты что – от немоты вылечился, так оглох?
– Он тебя не слышит, – пояснил Ротескальк. – Он слышит только меня.
– Ну так спроси его! Не только жрецам нужно знать, что там произошло.
– Бохру, – негромко произнес жрец, как будто пробуя имя на вкус.
Кеми задрожал всем телом.
– Бохру добрый… Бохру хороший… они были хорошие… в гостинице…
– Что произошло с этим славным юношей?
Ротескальку был безразличен упомянутый Бохру и его судьба, но для Кеми, было видно, это имя не пустой звук. Жрец уже не верил, что допрашиваемый – и есть Скерри. Никто, оказавшийся в священном круге, не смог бы сохранить личину. Однако каждый в той проклятой гостинице мог оказаться чародеем. Поэтому следовало расспросить Кеми подробнее. И жрец больше не нуждался в понуканиях куратора.
– Жертва, – с трудом выговорил Кеми, – кри… крип-тия… он так это называл.
– Он? – Ротескальк, подумал куратор, сейчас похож на охотничьего пса, взявшего след. Но нам это не вредно, скорее полезно…
– Купец… из Батны… он убил Бохру. Никто не знал вначале, кто… но все искали убийцу и нашли… он сказал, это жертва, чтоб отвести беду… получить силу и прогнать врагов… но ничего не вышло.
Он снова замолчал.
– Кажется, мы установили, под какой личиной скрывался чародей и что там творилось, – Ротескальк, не оборачиваясь, обращался к официалам: – Одно меня смущает – криптия.
– Никогда не слышал такого слова.
– Это термин, принятый в мистериях некоторых культов. С нашей точки зрения, сугубая ересь. Таким образом мисты тщатся пробудить стихийные силы и достичь единства с ними.
– Как?
– Жертвоприношением. Или самопожертвованием. Вы слышали – мальчик упомянул о жертве.
– Из чего можно заключить, что наш агент не был изменником, но пал на посту от рук преступного чародея. – В голосе Ансгара Леопы не слышалось сочувствия к злосчастному Бохру. Куратор просто знал, что теперь в случае необходимости сможет заполнить лакуны в отчете. И все бы хорошо, но тут неожиданно влез бенефициарий.
– Так что же тебя смущает, преподобный?