В амбаре отец достал камень и раскрошил его пальцами. Потом получившийся песок мы просеяли через ситечко, которое отец сделал из бинта. Получилась совсем невесомая пыль бурого цвета, и её отец долго толок какой-то железякой. Он отлил масла в отдельную склянку и отставил её. Затем на взятой у тёти Кати плитке он расплавил собранную нами смолу так. Из жидкой смолы он долго и кропотливо вынимал частички грязи, коры, листочков и другой мусор, а потом вылил её в склянку с маслом. Я взялся перемешивать получившуюся смесь, но дело шло туго. Катя взяла у отца бурую пыль и продолжила её растирать. В общем, почти как в настоящей алхимической лаборатории.
Когда у меня наконец получилось сделать смесь в склянке более или менее однородной, отец отлил часть в небольшой пузырёк. Маслянистая тягучая жидкость янтарного цвета заполнила его наполовину, и мы засыпали пузырек доверху бурой пылью. После тщательного перемешивания получилась натуральная коричневая краска.
Катя спросила:
— А зачем же смола?
— Это загуститель. Так называемая камедь, которая выделяется из фруктовых деревьев. Обычно называется смолой, но это не совсем правильно, поскольку «смола» — это любые выделения из поврежденной коры деревьев, но у разных деревьев смола с разными свойствами. Для приготовления краски нужна камедь, а для приготовления канифоли и скипидара — живица, смола хвойных деревьев. Кстати, завтра надо будет съездить и набрать: полезная в хозяйстве вещь.
В общем, коричневая краска получилась очень вязкой, и отец плотно закрыл склянку резиновой крышкой, сказав, что иначе она сразу высохнет. Кроме того, он пообещал, что эта краска будет устойчива к воде. Так что Катя сможет показать нам своё искусство, когда мы сделаем больше разных цветов.
На следующий день мы съездили за сосновой смолой в тот же лес, куда ездили за рыбой. Потом насобирали много камней самых разнообразных цветов и оттенков. Правда, все они были белые, или желтоватые, или жёлтые, или коричневые. Камней синих, зелёных, розовых или других ярких цветов не было. Но все наши находки мы собрали и обработали — разобрали камушки по цветам, опять растолкли их молотком в труху, потом просеяли сквозь марлю, сложенную в несколько раз, а потом смешали с маслом и камедью. У нас получилось около десяти разных оттенков — от белого до тёмно-коричневого. Катя говорила, что это «охра», и папа соглашался.
Пока мы занимались изготовлением масляных красок, папа порезал на маленькие кусочки и залил уксусом чернильные орешки. Они как раз высохли на печке, скукожились, стали коричневыми. Эту «настойку» отец поставил обратно на печку, но тётя Катя заругалась, что он провонял всю избу уксусом. Пришлось орешки забрать к нам в амбар и поставить около примуса. Надо было настаивать их часов восемь.
У нас еще оставались разноцветные камни, и отец попросил меня переработать их, хотя мы уже изготовили краски всех возможных оттенков. Когда я сделал новые кучки порошков, отец достал воск и разделил его на равные части по количеству цветных кучек. Затем он дал нам по несколько комочков воска и показал, как их надо смешать с порошком, чтобы получилась пластичная масса. Мы вновь принялись за дело, и через пару часов к масляным краскам добавились разноцветные восковые карандаши. Отец брал каждый цветной восковой комочек, скатывал из него колбаску, формировал ровный карандаш и острил его с одной стороны. Готовые карандаши он отнёс в холодильник ещё на пару часов.
До вечера еще оставалось время, так что мы съездили на Гаретое искупаться. Плот был на месте, мы поплавали, я поймал несколько пиявок и посадил в банку. В общем, день прошёл очень интересно.
А вечером, когда чернильные орешки совсем раскисли в уксусе, отец развёл в стакане воды удобрение, которое он купил в Альдии, и вылил в раствор. Он сразу же сделался иссиня-чёрным. Удобрение оказалось обыкновенным железным купоросом. Мы процедили получившиеся чернила через марлю и вылили их в очередную склянку. Я попробовал написать спичкой, и у меня получилось — на бумаге оставался неровный чернильный след. Отец сказал, что завтра мы сделаем перья, которыми будем писать…
На следующий день папа собрал все краски, которые мы сделали, выдал Кате кисточку и подвёл её к большому камню, который лежал на полянке перед домом тёти Кати. Катя недоумённо посмотрела на него, но папа сказал, что рисовать на гладкой поверхности камня ничуть не хуже, чем где-то ещё. Получится что-то вроде фрески, которую мы потом сфотографируем и выложим в сеть. Поколебавшись, Катя согласилась.
Пока она рисовала, мы сгоняли назад к нашему дому, привезли оттуда пачку газет и положили ее в амбаре тёти Кати. Я остался с Катей, а отец уехал к нам в штаб, чтобы немного поработать.
Катя сидела в раздумьях. Я спросил, почему она не начинает, а она ответила, что не может подобрать тему и сюжет. Тогда я предложил нарисовать что-нибудь из греческой мифологии. Например, Персея, который показывает отрубленную голову Горгоны Медузы чудовищу, чтобы спасти Андромеду, прикованную к скале. Катя, что удивительно, согласилась.
Я съездил в штаб и притащил ей новый блокнот и карандаши для набросков. Она принялась за дело, а я ходил вокруг и посматривал. В конце концов она меня прогнала, потому что я будто бы сбивал её с творческого настроя. Так что я вновь уехал в штаб и завалился читать. Папа посмеялся надо мной и рекомендовал набраться терпения. Дескать, творческие люди — они такие.
Вечером Катя сообщила по рации, что готова показать нам своё творение. Мы с папой быстро приехали, и она, гордая, стояла около камня с кисточкой в руке и демонстрировала результаты своего труда. Я немного разочаровался — стоило так гнать. На мой взгляд, она нарисовала что-то совсем несуразное. Я ожидал увидеть море, скалу с прикованной Андромедой и Персея с головой Горгоны, а перед моими глазами была красно-чёрная картинка со стилизованными фигурками.
А вот папа почему-то был в восторге. Он многословно хвалил Катю и её способности. Я недоумённо посмотрел на него, а он сказал:
— Ты просто не в курсе. Это один из известнейших стилей Древней Греции — так называемая краснофигурная роспись. Древние ахейцы таким образом расписывали свои амфоры для вина и масла: черным лаком по красной глине. Была еще и чёрнофигурная роспись. Но я правильно понимаю, Катерина, что ты выбрала краснофигурную потому, что чёрной краски у нас получилось много, а красной — не очень?
Катя согласилась. Да, получается, что я попал впросак. Теперь-то я действительно припомнил, что видел подобный стиль именно на вазах и всяких чашках в музеях Греции. Присмотревшись получше, я понял, что саму сцену Катя нарисовала совсем неплохо. А папа тем временем продолжал:
— Прекрасно. Я вижу, что это сцена из мифа о Персее и Андромеде. Кто был автором идеи?
— Кирилл.
Отец повернулся ко мне:
— Ну вот как? Ты предлагаешь сюжет из мифов Древней Греции, а сам не знаешь о древнегреческих художественных стилях. Предлагаю тебе сегодня перед сном почитать про это.
На том мы и расстались.
Утром следующего дня папа попросил меня вызвать Катю к нам. Он сказал, что мы хорошо потрудились и отдохнули, занимаясь чем угодно — ловлей рыбы, созданием красок и рисованием, и даже сбором чернильных орешков… А теперь в нашей летней школе настало время новых занятий по математике, криптографии и другим научным темам.
…Кстати, про чернильные орешки. Папа где-то достал гусиные перья, специальным образом отрезал у них кончики, и теперь мы могли писать так, как это делали древние писцы. Но писать было не на чем, поскольку ведь совсем некрасиво писать самодельными чернилами и самодельными перьями на разлинованной бумаге.
Когда Катя приехала, отец посадил нас на скамейку около нашего штаба и с видом заговорщика сказал:
— В моей лаборатории мы проводим эксперименты, которые могут привести к созданию прототипа для передачи информации так, что к ней невозможно будет применить атаку «человек посередине». Тем самым можно будет избежать проблем, о которых вы узнали, когда изучали протокол обмена ключами Диффи-Хеллмана.
Мы с Катей переглянулись и недоверчиво посмотрели на отца. Тогда он принёс из нашей подсобки тот самый ящик, который когда-то привёз его сотрудник, а он сразу же спрятал.
Отец раскрыл ящик, достал оттуда два свёртка и развернул их. Там оказались два прибора прямо-таки космического вида, похожие на лазерные пушки на треногах. На каждом была небольшая панелька с дисплеем и разноцветными кнопками. Отец сказал:
— Это лазерные пушки, которые мы разработали в моей лаборатории.
Я крякнул от удивления:
— Я как раз и подумал, что эти штуки похожи на лазерные пушки.
— Да. И мы их будем использовать. Но вы не увидите лучей, как в кино. Придётся довольствоваться показаниями приборов. При этом стрелять может только одна пушка, а вторая принимает сигнал. И стрелять можно из первой во вторую. Всё остальное не имеет смысла.
Весь оставшийся день мы настраивали два прибора так, чтобы излучатель попадал точно в приёмник. Приёмник мы расположили около штаба, а излучатель перенесли в берёзки. Получилось расстояние в 210 метров. Мы с Катей сидели в берёзках и пытались точно направить невидимый луч в приёмник, а отец давал нам инструкции по рации. Сам он сидел около приёмника в защитных очках и следил за показаниями на его дисплее.
На следующий день папа прямо с самого утра продолжил занятия. Он сказал, что сегодня мы будем заниматься весь день, до обеда он расскажет нам теорию, а во второй половине дня мы займёмся практикой. Я с нетерпением поглядывал на лазерные пушки, которые мы настроили вчера.
Рассевшись, мы начали занятие. Папа взял с места в карьер:
— Давайте подумаем, что мы знаем о свете. Вы же помните, что лазер — это свет, пучок мельчайших частиц света, называемых «фотонами»?
Мы дружно кивнули. Он продолжил:
— Для передачи информации мы воспользуемся характеристикой фотона, которая называется поляризацией. Эта характеристика обозначает то, в какой плоскости колеблется фотон. Для наших целей мы возьмём четыре способа поляризации фотона: горизонтальный, вертикальный и два диагональных — слева направо и справа налево. Четыре способа, понятно? Вас ничего не смущает?