В: Если вся загвоздка в военных, почему бы не взять их в долю? Пусть оставят себе хороший процент и не мешают.
О: Потому что деньги пойдут на закупку оружия, из которого НРА будет убивать этих самых военных.
В: Нельзя ли под залог золота взять кредит на организацию его доставки?
О: Золото ничего не стоит, пока неизвестна проба. До тех пор мы имеем дело с нерезким поляроидным снимком штабеля каких-то желтых брусков в каких-то вроде джунглях. Чтобы определить пробу, надо отправиться в джунгли, найти золото, взять образец и доставить его в большой город. Но и это ничего не докажет. Даже если потенциальный кредитор и впрямь поверит, что образец из джунглей (и вы не подменили его по дороге), он будет знать лишь пробу края одного из слитков в штабеле. То есть невозможно определить стоимость золота, пока весь штабель не будет перевезен в банк и тщательно апробирован.
В: Нельзя ли просто привезти золото в маленький банк и продать с большой скидкой, чтобы бремя его доставки легло на кого-то другого?
О: ДМШ поведал об одной такой транзакции, имевшей место в небольшом городке на севере Лусона. Местные предприниматели просто взорвали стену динамитом, вошли и забрали золото вместе с приготовленными деньгами. ДМШ говорит, что лучше тихо перережет себе глотку, чем войдет в провинциальный банк с чем-либо на сумму больше чем несколько десятков тысяч $.
В: Значит, ситуация в принципе неразрешима?
О: Ситуация в принципе неразрешима.
В: Тогда зачем было переться в такую даль?
О: Чтобы совершить полный круг и вернуться к тому, что ДМШ объявил с самого начала. Нам что-то хотят этим сказать.
В: Что именно?
О: Деньги, которые нельзя потратить, – бесполезны. У некоторых людей много денег, которые они очень хотели бы потратить. Если мы дадим им возможность тратить деньги через Крипту, они очень обрадуются, а если мы это дело просрем – очень огорчатся. В любом случае они приложат все усилия к тому, чтобы мы – акционеры и руководящее звено корп. «Эпифит» – разделили их чувства.
А сейчас я отправлю все это мылом, позову стюардессу и потребую заслуженный алкоголь.
Р.
Рэндалл Лоуренс Уотерхауз
Текущие координаты в реальном пространстве, только что с GPS-карты в моем ноутбуке:
27 градусов, 14.95 минуты северной широты 143 градуса 17.44 минуты восточной долготы
Ближайший географический объект: о-ва Бонин
Ракета
Джульетта удалилась куда-то далеко за Северный полярный круг. Бобби преследует ее, как измученный траппер, бредя по сексуальной тундре в изношенных снегоступах и героически прыгая со льдины на льдину. Однако она остается далекой и недостижимой, как Полярная звезда. С Енохом Роотом она и то чаще видится, чем с Бобби, а Енох связан обетом безбрачия, или как там это зовется. Или нет?
Несколько раз, когда Бобби Шафто все же удавалось вызвать у Джульетты улыбку, она начинала задавать трудные вопросы. Ты спал с Глорией, Бобби? Пользовались ли вы презервативом? Могла ли она забеременеть? Исключаешь ли ты полностью возможность, что у тебя ребенок на Филиппинах? Сколько ему или ей было бы сейчас? Ну-ка, прикинем: ты трахнул ее в день Пёрл-Харбора, значит, ребенок мог родиться в сентябре сорок второго. Тогда твоему ребенку сейчас четырнадцать, пятнадцать месяцев – может, лапочка как раз учится ходить!
Шафто всегда становится не по себе, когда железные бабы вроде Джульетты начинают умиляться и сюсюкать. Поначалу он думал, что она его так отшивает. Дочь контрабандиста, партизанка, интеллектуалка и атеистка – да что ей до какой-то манильской девушки? Окстись, мать! Война кругом!
Потом он находит более правдоподобное объяснение: Джульетта беременна.
День начинается с рева корабельной сирены в норрсбрукском порту. Городок – россыпь аккуратных белых домиков на скале, которая круто обрывается в Ботнический залив, образуя южный берег обрамленного пристанями фьорда. Полгородка выбежало на улицы и в тревожном свете розовато-желтой зари увидело, что девственность фьорда нарушил неумолимый стальной фаллос. И не просто, а со спирохетами: несколько десятков людей в черной форме выстроились наверху аккуратно, как леерные стойки. Когда отзвуки сирены затихают в каменных стенах фьорда, становится слышно, что спирохеты поют: горланят разухабистую немецкую песню, которую Шафто последний раз слышал в Бискайском заливе во время атаки на конвой.
Еще два человека в Норрсбруке должны узнать мотивчик. Шафто идет к Еноху Рооту в церковный подвал, но никого не застает; постель и лампа простыли. Может, местное отделение Societas Eruditorum проводит заседание на рассвете, а может, Енох нашел постель потеплее. Но старый верный Гюнтер Бишоф на месте: высунулся в окошко своей мансарды, смотрит в цейсовский бинокль на незнакомый корабль.
Шведы с минуту стоят, скрестив руки на груди и разглядывая непонятное явление природы, потом разом решают, что ничего не видели. Они поворачиваются спиной к гавани, возвращаются по домам, начинают варить кофе. Нейтралитет – состояние не менее странное, чем война, и точно так же требует неприятных уступок. В отличие от большинства европейцев шведы могут не беспокоиться, что немцы захватят их город и потопят рыбачий флот. С другой стороны, немецкое судно нарушило их суверенитет, и, по-хорошему, надо хвататься за вилы и кремневые ружья. С третьей стороны, корабль, вполне вероятно, сделан из шведской стали.
Шафто не сразу узнает подводную лодку, уж очень форма нехарактерная. Обычная подлодка выглядит как надводный корабль, только длиннее и уже. У нее есть V-образный корпус и плоская палуба, утыканная орудиями, а на ней – боевая рубка, из которой торчит всякая ерунда: зенитки, антенны, стойки, страховочные тросы, орудийные щиты. Фрицы бы туда часы с кукушкой поставили, если бы нашлось место. Когда обычная подлодка рассекает воду, из дизелей валит густой черный дым.
Эта похожа на торпеду длиной с футбольное поле. Вместо боевой рубки – неприметный обтекаемый горб. Ни орудий, ни антенн, ни часов с кукушкой – все гладкое, как окатыш. Нет ни шума от дизелей, ни дыма – только немного пара. Похоже, у этой хреновины вообще нет дизелей. Она только ровно гудит, как «мессершмитт» Анжело.
Шафто ловит Бишофа на выходе из гостиницы – тот тащит вещмешок размером с убитого моржа. Бишоф задыхается от натуги, а может быть, от волнения.
– Это она, – хрипит он таким тоном, будто разговаривает сам с собой. Однако, судя по тому, что слова английские, обращается он к Бобби. – Ракета.
– Ракета?
– Работает на ракетном топливе, восьмидесятипятипроцентной перекиси водорода. Не надо перезаряжать verdammt[59] аккумуляторы. Двадцать восемь узлов – под водой! Красотуля моя! – Он сюсюкает, как Джульетта.
– Помочь что-нибудь отнести?
– Рундук… наверху.
Шафто взбегает по узкой лестнице и видит комнату Бишофа совершенно пустой. На столе, придавленная стопкой золотых монет, благодарственная записка хозяевам. Посреди комнаты, как детский гробик, стоит черный рундук. Через открытое окно до Шафто доносятся ликующие возгласы.
Бишоф с вещмешком идет по пирсу. Подводники на ракете его заметили и спускают шлюпку. Она мчит к пирсу, как гоночная лодка.
Шафто взваливает рундук на плечо и трусит по лестнице. Сразу вспоминаются погрузки на корабль, из которых и должна состоять жизнь морского пехотинца. Шафто, давно не выходившего в море, на миг охватывает знакомое чувство. Это то, да не то: настоящее волнение сборов куда сильнее.
Следы Бишофа на тонком снегу ведут вдоль мощеной улочки на пирс. Трое в черном вылезают из шлюпки, поднимаются по ступеням на пирс и козыряют Бишофу; с двумя он обнимается. В розовом свете зари Шафто узнает подводников из старой команды Гюнтера. Третий выше, старше, худее, мрачнее, лучше одет и плотнее увешан орденами. Короче, больше похож на фашиста.
Шафто не верит себе. Только что он помогал старому другу Гюнтеру – пацифистски настроенному отставнику, пописывающему мемуары. А выходит, что он пособничает врагу. Что бы о нем подумали другие морпехи?
Ах да. Чуть не забыл. На самом деле он участвует в заговоре, который они с Бишофом, Руди фон Хакльгебером и Енохом Роотом составили в подвале под церковью. Бобби резко останавливается и шваркает рундук посреди пирса. Фашист, услышав грохот, поднимает голубые глаза на Шафто. Тот готов ответить презрительным взглядом.
Бишоф это замечает. Он поворачивается к Шафто и что-то весело кричит по-шведски. Шафто хватает ума отвести взгляд от мрачного немца и с улыбкой кивнуть Бишофу. На хрена такой заговор, если из-за него и подраться нельзя?
Еще два подводника поднялись по ступеням, чтобы забрать вещи Бишофа. Один идет по пирсу за рундуком. Они с Шафто узнают друг друга одновременно. Черт! Парень удивлен, увидев здесь Шафто, но не то чтобы огорчен. Тут ему приходит в голову какая-то мысль; он застывает и в ужасе косит глазом на высокого фашиста. Гадство! Шафто поворачивается спиной, как будто собрался назад в город.
– Енс! Енс! – орет Бишоф и добавляет что-то по-шведски.
Шафто продолжает идти. Бишоф бежит вдогонку и с последним «ЕНС!» обнимает его за плечи. Потом шепотом, по-английски:
– У тебя есть адрес моей семьи. Если не встретимся в Маниле, постараемся связаться после войны.
Он начинает колотить Шафто по спине, вынимает из кармана бумажные деньги, сует ему в руку.
– Кой хрен, конечно, мы там встретимся, – говорит Шафто. – А эта херня зачем?
– Я даю на чай милому шведскому пареньку, который помог мне нести багаж, – говорит Бишоф.
Шафто цыкает зубом и кривится. Конспирация ему не по душе. В голову приходят несколько вопросов, среди них: «Чем эта большая торпеда на ракетном топливе безопаснее твоей прежней лодки?», но говорит он:
– Ладно, счастливо.
– Удачи тебе, друг мой. А это – чтобы не забывал заглядывать на почту. – Бишоф щиплет приятеля за плечо так, чтобы синяк остался дня на три, поворачивается и идет к соленой воде.