τ = 1. Правда, в результате придется иметь дело с дробными величинами, что может вызвать затруднение у части дам (разумеется, я не имею в виду никого из присутствующих), но по крайней мере так яснее виден произвольный характер масштабного коэффициента, что позволит избежать дальнейших недоразумений.
(Дядя Том работает в Лаборатории реактивного движения НАСА, отслеживает траектории астероидов.)
– Это консоль от Гомера Болструда! – Тетя Нина протерла глазок в запотевшем стекле и теперь возит рукавом по стеклу, как будто пытается протереть в нем аварийный выход. – Стоит и мокнет под снегом, как будто так и надо!
– Вообще-то, это не снег, а просто поземка, – говорит дядя Ред. – Абсолютно сухая. Если ты выйдешь и посмотришь на консоль, или как там это называется, то увидишь, что снег на ней не тает, потому что она с самого отъезда твоей мамы в дом престарелых стояла в контейнере и успела принять равновесную температуру значительно ниже нуля по Цельсию.
Рэнди складывает руки на животе, откидывается на подголовник и закрывает глаза. Шея застыла, как пластилин при минусовой температуре, мышцы ноют.
– Консоль стояла у меня в спальне с моего рождения и до тех пор, пока я не уехала учиться, – говорит тетя Нина. – По любым мало-мальски пристойным стандартам справедливости она – моя.
– Что подводит нас к прорыву, который мы с Рэнди, Томом и Джефом совершили вчера около двух ночи, а именно экономическая ценность каждого предмета при всех сложностях задачи об укладке рюкзака – лишь одно измерение вопроса, который разбудил в вас такую бурю чувств. Второе измерение – и здесь я об измерении в буквальном евклидовски-геометрическом смысле – эмоциональная оценка предмета. То есть, в теории, мы можем так разделить множество предметов, чтобы каждому досталась равная доля, и все равно ты, милая, останешься глубоко недовольна, потому что не получишь консоль, которая, хоть и стоит много меньше, чем, скажем, рояль, гораздо дороже твоему сердцу.
– Не могу ручаться, что я не полезу в драку за свое законное право на эту консоль, – с ледяным спокойствием отвечает тетя Нина.
– Но тебе не придется лезть в драку, милая, поскольку все для того и затеяно, чтобы ты могла высказать свои пожелания!
– Отлично. Что надо делать? – говорит тетя Нина, выскакивая из машины.
Рэнди и дядя Ред торопливо собирают шапки, перчатки и варежки, после чего вылезают следом за ней. Тетя Нина уже стоит над консолью, глядя, как снежная пыль метет по темному блестящему лаку, образуя крохотные мандельбротовские эпиэпиэпизавихрения в турбулентных струях от ее тела.
– Как Джеф и Энн до нас и как остальные после нас, мы расставим предметы на парковке, как на координатной плоскости (x, y). Ось х идет так. – Дядя Ред поворачивается к Уотерхауз-хаузу и раскидывает руки крестом. – Ось y – так. – Он, топчась, поворачивается на девяносто градусов, так что теперь его правая рука указывает на «Импалу». – Субъективная финансовая ценность откладывается по оси x. Чем дальше в ту сторону, тем более дорогой ты считаешь данную вещь. Ты можешь даже присвоить чему-нибудь отрицательное значение x – например, вот тому стулу, если думаешь, что перебивать его встанет дороже, чем он на самом деле стоит. По оси y откладывается субъективная эмоциональная ценность. Теперь, когда мы знаем, что эта консоль исключительно дорога твоему сердцу, думаю, ее можно переставить к «Импале».
– Может ли что-нибудь иметь отрицательную эмоциональную ценность? – горько и, возможно, риторически спрашивает тетя Нина.
– Если вещь настолько ужасна, что начисто отравит тебе радость от консоли, то да, – говорит дядя Ред.
Рэнди взваливает консоль на плечо и шагает в положительном направлении y. Можно кликнуть Шафто, которые здесь для того, чтобы таскать мебель, но Рэнди должен показать, что и он – какой-никакой мужчина, поэтому таскает больше, чем, вероятно, необходимо. У Начала Координат продолжается разговор между Редом и Ниной.
– У меня вопрос, – говорит Нина. – Что помешает ей просто поставить все в самый дальний конец оси y – объявить, что все чрезвычайно дорого ей эмоционально?
Она в данном случае – тетя Рэчел, жена дяди Тома. Рэчел – мультиэтническая уроженка Восточного побережья и начисто лишена врожденной уотерхаузовской робости. В семье ее всегда считали воплощением ненасытной алчности. Самое страшное будет, если Рэчел каким-то образом приберет к рукам все – рояль, серебро, фарфор, обеденный гарнитур от Гомера Болструда. Потому и нужны сложные ритуалы и математически обоснованная система дележки.
– Вот где вступают τe и τ$, – успокаивает ее дядя Ред.
– Наши оценки, как эмоциональные, так и финансовые, будут пронормированы так, чтобы их сумма оставалась постоянной. Если кто-то перетащит все в самый дальний угол, результат будет тот же, как если бы он вообще не выразил никаких предпочтений.
Рэнди подходит к запотевшей «Импале». Дверца распахивается, хрустя застарелой ледяной коркой. Робин Шафто вылезает, дует на ладони и принимает стойку «вольно», показывая, что готов выполнить любой приказ на данной декартовой координатной плоскости. Рэнди смотрит поверх «Импалы» и стены на мерзлый газон и холл Уотерхауз-хауза, где Ами Шафто, закинув ноги на журнальный столик, читает исключительно грустную книжку про кайюсов, которую Рэнди купил для Ави. Она смотрит на него, улыбается и, как думает Рэнди, с трудом перебарывает желание покрутить пальцем у виска.
– Отлично, Рэнди! – кричит дядя Ред от Начала Координат. – Теперь добавим ей абсциссы!
Он хочет сказать, что консоль не лишена и некоторой финансовой ценности. Рэнди поворачивает направо и шагает по квадранту (+x, +y), считая желтые линии.
– Примерно четыре парковочных места! Довольно!
Рэнди ставит консоль, вытаскивает из кармана блокнот миллиметровки, отрывает верхний листок, содержащий разброс (x, y) по версии дяди Джефа и тети Энн, и отмечает координаты консоли. В Палусе звуки разносятся далеко, и он слышит, как у Начала Координат тетя Нина спрашивает дядю Реда:
– Сколько τe мы потратили сейчас на консоль?
– Если оставить здесь все на y = 0, то сто процентов, – говорит дядя Ред. – В противном случае это будет зависеть от того, как мы распределим остальное по оси y.
Ответ, разумеется, верный, хоть и совершенно бесполезный.
Если эти дни в Уитмене не оттолкнут Ами от Рэнди, то уже ничто не оттолкнет, поэтому он даже рад, что она это видит, несмотря на сосущую боль под ложечкой. Рэнди не склонен откровенничать о своей семье, поскольку считает, что говорить, собственно, не о чем: маленький городок, хорошее образование, стыд и самоуважение примерно в равных долях и в основном по делу. Ничего сногсшибательного в плане жутких психопатологий, инцеста, тяжелых неизгладимых переживаний или сатанинских сборищ на заднем дворе. Поэтому обычно, когда люди рассказывают про свои семьи, Рэнди слушает и помалкивает. Его семейные истории настолько приземленные, что вроде как стыдно их рассказывать, особенно после того, как услышал что-то чудовищное, не лезущее ни в какие ворота.
Однако, стоя здесь и глядя на смерчи, Рэнди начинает сомневаться, что все так просто. В утверждениях некоторых людей, что «Сегодня я: курю/толстею/подличаю/впадаю в депрессию, потому что: моя мама умерла от рака/дядя ковырял мне пальцем в попке/отец бил меня ремнем для правки бритв» ему чудится излишний детерминизм, ленивая готовность смириться перед голой телеологией. Если людям очень хочется верить, будто они все понимают или хотя бы в принципе способны такое понять (потому что это приглушает их страх перед непредсказуемым миром, или позволяет им гордиться своим умом, или то и другое вместе), то получается среда, в которой убогие, упрощенческие, убаюкивающие, благовидные взгляды циркулируют, словно тачки с обесцененными купюрами на рынках Джакарты.
Но если автомобиль, брошенный на стоянке неведомым студентом, порождает самовозобновляющиеся смерчики размером с наперсток в нескольких сотнях ярдов по ветру, то, может быть, на мир следует смотреть с чуть большей опаской и быть готовым принять истинную и полную головоломность Вселенной, ограниченность наших человеческих сил. А уж от этого шага недалеко и до другого: сказать, что детство, лишенное исполинских психологических встрясок, жизнь, затронутая лишь слабыми и даже забытыми влияниями, могут привести, далеко по ветру, к небезынтересным последствиям. Рэнди надеется, хотя и очень сомневается, что Ами, сидя в зеленом водорослевом свете и читая про неумышленное истребление кайюсов, думает, как он.
Рэнди возвращается к тете в Начало Координат. Дядя Ред объяснил ей, несколько снисходительно, как важно правильно распределить вещи по экономической ценности, за что был отправлен в долгую одинокую прогулку по оси +x с серебряным сервизом в руках.
– Почему нельзя было сделать все это дома на бумаге? – спрашивает тетя Нина.
– Мы подумали, что, физически двигая вещи, лучше прочувствуем процесс, – говорит Рэнди. – А потом полезно было осмотреть их буквально в холодном свете дня.
(Альтернатива: десять-двенадцать взвинченных родственников толкутся в набитом под завязку контейнере, из-за сервантов слепя друг друга фонариками.)
– Мы выскажем свои предпочтения, и что потом? Вы сядете и все просчитаете на бумаге?
– Нет, потребуется слишком большой объем вычислений. Вероятно, придется применить метод цифрового дарвинизма – ясно, что строго математически решить не удастся. Вчера отец послал мейл знакомому в Женеве, который занимался сходными задачами. Если повезет, скачаем подходящую программу и запустим ее на Тере.
– Терре?
– Тера. Как в «терафлопс».
– Все равно не поняла. Если ты говоришь «как», то изволь называть понятное мне слово.
– Один из десяти самых быстрых компьютеров мира. Видишь красное кирпичное здание справа от оси минус игрек? – Рэнди указывает