– Еще я работаю над «Аретузой». Подозреваю, это все как-то связано с золотом.
– Почему ты так думаешь? – спрашивает Алан.
Тут иголка граммофона доходит до конца спиральной дорожки и отрывается от пластинки. Время вышло. «Лаборатории Белла» и правительства стран-союзниц создали «Проект Х» не для того, чтобы два математика бесконечно болтали про всякие заумные функции.
Высадка
Ранним утром парусник «Гертруда» входит в бухту. Бишоф не в силах сдержать смех. Ракушки так густо облепили корпус, что (ему кажется) корку можно снять, оснастить парусами и мачтами и отправить в плавание на Таити. Стометровый шлейф уцепившихся за ракушки водорослей грязной массой колышется в кильватере. Видно, что мачта ломалась как минимум раз. Ее в аварийном порядке заменили первым, что попалось под руку, – неотесанным стволом. Хотя заметны попытки окультурить его стругом, местами даже не содрана кора, и потеки золотой смолы вперемешку с солью стекают, будто воск на свече. Паруса почти черные от грязи и плесени и наспех залатаны толстыми черными стежками, как чудище Франкенштейна.
У людей на борту вид не лучше. Они даже не бросают якорь – «Гертруда» садится брюхом на гребень кораллового рифа и застревает намертво. Команде Бишофа, которая собралась наверху «Фау-миллион», подлодки-ракеты, кажется, что они в жизни не видели ничего смешнее. Но когда пассажиры «Гертруды» спускаются в шлюпку и начинают грести к субмарине, моряки вспоминают про хорошие манеры, вытягиваются по стойке «смирно» и отдают честь.
Шлюпка приближается. Бишоф пытается узнать пассажиров. Их пятеро. Отто сбросил брюхо и поседел. С Руди все иначе: он отрастил на удивление густую бороду, как у викинга, и длинные волосы, которые перетянул на затылке; они теперь ниспадают на спину мягким хвостом. Кроме того, у него, похоже, выбит левый глаз – место залеплено черным кружком.
– О боже! – говорит Бишоф. – Пираты!
Еще трое ему незнакомы: негр в мелких косичках, какой-то смуглый малый, похожий на индейца, и рыжий европеец.
Руди смотрит в воду. На десятиметровой глубине лениво колышет мясистыми крыльями скат.
– Как прелестна эта идеально прозрачная вода, – замечает он.
– Когда нас накроют «каталины», Руди, вы будете мечтать о грязных северных морях, – говорит Бишоф.
Рудольф фон Хакльгебер поводит единственным глазом и, увидев Бишофа, позволяет себе улыбку.
– Разрешите подняться на борт, капитан? – спрашивает он.
– С удовольствием. – Шлюпка уже подошла к округлому корпусу субмарины, и команда Бишофа разворачивает веревочный трап. – Добро пожаловать на «Фау-миллион».
– Я слышал про «Фау‑1» и «Фау‑2», но…
– Мы решили не забивать голову подсчетами, сколько еще «Фау»-оружия изобретет Гитлер, и выбрали очень, очень большое число, – гордо отвечает Бишоф.
– Но, Гюнтер, что означает «Фау»?
– Vergeltungswaffen[66], – говорит Бишоф. – Вы просто не задумались, Руди.
Отто озадачен, а когда он озадачен, он начинает злиться.
– Слово Vergeltung означает возмездие, верно?
– Оно означает компенсацию, воздаяние по заслугам, может, даже благословение, – отвечает Руди. – Мне очень нравится, Гюнтер.
– Для вас – адмирал Бишоф, – официальным тоном заявляет тот.
– Вы главный на «Фау-миллион», верно? Над вами никого нет?
Бишоф щелкает каблуками и выбрасывает вперед правую руку.
– Хайль Дениц!
– Это еще что за херня? – недоумевает Отто.
– Вы не читаете газет? Вчера Гитлер покончил с собой. В Берлине. Новый фюрер – мой друг Карл Дениц.
– Он тоже член тайного общества? – ворчит Отто.
– Я думал, преемником Гитлера будет мой дорогой наставник и покровитель Герман Геринг, – почти удрученно говорит Руди.
– Он где-то на юге, – отвечает Бишоф. – Худеет. Прежде чем принять цианид, Гитлер приказал СС арестовать этого жирного ублюдка.
– Кроме шуток, Гюнтер, когда вы поднялись на борт этой подлодки в Швеции, она называлась иначе и на ней были какие-то нацисты, ведь так? – спрашивает Руди.
– Не припомню ничего подобного. – Бишоф складывает ладони рупором и кричит в открытый люк на блестящей, скругленной орудийной башне: – Есть тут нацисты?
Вопрос разносится по всей лодке, от матроса к матросу: «Наци? Наци? Наци?» В какой-то момент он превращается в «Nein! Nein! Nein!» и, отразившись эхом от стен, вырывается через люк наружу.
Руди босиком взбирается на гладкий корпус «Фау-миллион».
– У вас есть какие-нибудь цитрусы? – Он улыбается, демонстрируя десны с малиновыми впадинами вместо зубов.
– Принесите каламанси, – говорит Бишоф одному из матросов. – Руди, специально для вас – миниатюрные филиппинские лаймы в неограниченном количестве. В них столько витамина С, сколько вам в жизни не съесть.
– Сомневаюсь, – отвечает Руди.
Отто с упреком смотрит на Бишофа, который лично виноват в том, что ему, Отто, пришлось провести весь 1944-й и четыре месяца 1945 года на паруснике с четырьмя спутниками. Наконец он спрашивает:
– Этот сукин сын Шафто тоже здесь?
– Сукин сын Шафто погиб, – отвечает Бишоф.
Отто отводит глаза и кивает.
– Полагаю, вы получили мое письмо из Буэнос-Айреса? – спрашивает Руди фон Хакльгебер.
– «Господину Г. Бишофу, до востребования, Манила, Филиппины», – наизусть декламирует Бишоф. – Разумеется, получил, друг мой, иначе бы не знал, где вас встречать. Я забрал его, когда был в городе, наведывался к старому знакомому Еноху Рооту.
– Он был рад?
– Да.
– Как погиб Шафто?
– Геройски, разумеется, – отвечает Бишоф. – И еще одна новость от Джульетты: у тайного общества родился сын! Поздравляю, Отто, с внуком.
На лице Отто наконец появляется мрачное, неуверенное подобие улыбки.
– Как его назвали?
– Гюнтер Енох Бобби Кивистик. Восемь фунтов, три унции – по военному времени просто великолепно.
Все жмут друг другу руки. Неизменно галантный Руди достает гавайские сигары и предлагает отметить событие. Они с Отто стоят на солнце, курят сигары и пьют сок каламанси.
– Мы ждали вас три недели, – говорит Бишоф. – Что случилось?
Нечленораздельное шипение Отто должно выражать крайнее недовольство:
– Прошу прощения, что вам пришлось три недели греть задницы на пляже, в то время как мы плыли под парусом по Тихому океану на вонючей старой калоше!
– Когда мы огибали мыс Горн, у нас сорвало мачту, трое погибли, я лишился глаза, а Отто двух пальцев, не считая других потерь, – извиняющимся тоном говорит Руди. – Сигары подмокли. Весь график пошел к черту.
– Ладно, не страшно. Золото никуда не денется, – отвечает Бишоф.
– Мы знаем, где оно?
– Не совсем. Но мы нашли человека, который знает.
– Несомненно, нам есть что обсудить, – говорит Руди. – Но прежде я должен умереть. Желательно на мягкой постели.
– Прекрасно, – отвечает Бишоф. – На «Гертруде» осталось что-нибудь, что вы хотели бы забрать, прежде чем мы перережем ей глотку и ракушки утянут ее на дно?
– Утопи эту суку немедленно, – отзывается Отто. – Я с удовольствием полюбуюсь.
– Первым делом надо выгрузить из трюма пять ящиков с надписью «Собственность рейхсмаршала», – говорит Руди. – Они служили нам балластом.
Отто, встрепенувшись, удивленно чешет бороду:
– А я и забыл. – Постепенно события полуторагодичной давности начинают всплывать в его памяти. – Сам же грузил их целый день. Хотелось вас убить. Спину до сих пор ломит.
Бишоф спрашивает:
– Руди, неужели вы умыкнули коллекцию геринговской порнографии?
– Такого рода порнография мне неинтересна, – бесстрастно отвечает Руди. – Там трофейные культурные ценности.
– Но они испортились в трюмной воде!
– Золото. Золотые пластины с отверстиями. Они не боятся воды.
– Руди, мы приехали, чтобы вывозить золото с Филиппин, а не привозить новое.
– Не беспокойся, настанет время, вывезу.
– К тому времени у нас будет достаточно денег, чтобы нанять грузчиков, так что бедному Отто не придется снова гнуть спину.
– Грузчики не нужны. Все, что есть на этих листах, я передам по проводам.
Они стоят на палубе «Фау-миллион» в тропической бухте и смотрят на закат. Вокруг прыгают летучие рыбы, поют птицы, в цветущих джунглях стоит несмолкаемый гул насекомых. Бишоф пытается представить, как по проводам, протянутым отсюда до Лос-Анджелеса, скользят золотые пластины. Получается плохо.
– Спускайтесь, Руди, – приглашает он. – В вас нужно влить немного витамина С.
Гото-сама
Ави встречается с Рэнди в холле гостиницы. Старомодный угловатый портфель перетягивает его набок так, что тощая фигурка асимптотически изгибается, словно былинка на сильном ветру. Они едут на такси в Какую-то Другую Часть Города (Рэнди пока абсолютно не представляет Токио), входят в вестибюль небоскреба и поднимаются на лифте так быстро, что у Рэнди закладывает уши. Когда двери кабины открываются, метрдотель уже встречает их сияющей улыбкой и поклоном, потом ведет в фойе, где ждут четверо: двое молодых подчиненных, Гото Фурудененду и престарелый господин. Рэнди ожидал увидеть хрупкого, благообразного японского старичка, однако Гото Денго крупный, с коротким седым ежиком и крепко сбитый, несмотря на старческую сутулость. С первого взгляда он похож скорее на бывшего деревенского кузнеца или, может быть, на десятника в армии дайме, чем на предпринимателя, однако через пять минут это впечатление рассеивают хорошие манеры, хороший костюм и сознание Рэнди, кто перед ним на самом деле. Гото Денго единственный из всех присутствующих не улыбается до ушей; очевидно, определенный возраст дает право сверлить собеседников взглядом. По обыкновению многих старых людей он как будто бы слегка удивлен, что они все-таки пришли.
Тем не менее он встает, опираясь на большую узловатую трость, и крепко пожимает им руки. Гото Фурудененду делает движение поддержать его под локоток, отец супится в притворном гневе – впечатление, что эта сцена разыгрывается далеко не первый раз. Короткий обмен любезностями происходит без всякого участия Рэнди. Потом двое подчиненных отстают, как ненужные самолеты сопровождения; метрдотель ведет Рэнди, Ави и Гото, отца и сына через совершенно пустой ресторан, мимо двадцати или тридцати столиков (белые скатерти и хрусталь) в дальний угол, где официанты уже застыли навытяжку, готовые подержать им стулья. Здание выстроено в стиле стекла и бетона; окна во всю стену, и сквозь бисерную завесу дождя открывается панорама ночного Токио до самого горизонта. Раздают меню на французском. Рэнди и Ави вручают дамские меню, без цен. Гото Денго получает карту вин и минут десять ее изучает, прежде чем скрепя сердце заказать белое из Калифорнии и красное из Бургундии. Тем временем Гото Фурудененду мило расспрашивает о Крипте.