Непрестанный грохот бомбежки в каком-то смысле даже успокаивает. После встречи с австралийцами у Гото Денго закрались опасения, которые он не решается высказать вслух: как бы, дойдя до места, не застать там врагов. Тот, кто смеет такое помыслить, недостоин быть воином императора.
Так или иначе, рев бомбардировщиков, гул взрывов и вспышки на горизонте ясно показывают, где японцы. Один из товарищей Гото Денго – деревенский парнишка с Кюсю. Энтузиазм заменяет ему еду, воду, лекарства, сон и прочие телесные потребности. Всю дорогу через джунгли парнишка ободряет товарищей, вслух мечтая о том, как они услышат зенитки и увидят горящие американские самолеты.
Этот день так и не наступает. Однако они приближаются к аванпосту. Его можно найти с закрытыми глазами по дизентерийному и трупному смраду. Как раз когда вонь становится невыносимой, парнишка с Кюсю вдруг странно хрюкает. Гото Денго оборачивается и видит у него во лбу аккуратную овальную дырочку. Парнишка в корчах падает на землю.
– Мы – японцы! – кричит Гото Денго.
Бомбы норовят все время падать и взрываться, поэтому требуется рыть бункеры и одиночные окопы. К несчастью, поверхность земли совпадает с зеркалом грунтовых вод. Следы заполняются ржавой жижей раньше, чем успеваешь вытащить ногу из хлюпающей грязи. Воронки от бомб – аккуратные круглые озерца. Нет ни транспорта, ни вьючной скотины, ни домашней живности, ни строений. Куски обгорелого алюминия, возможно, были когда-то самолетами. Есть несколько тяжелых орудий, но дула покорежены взрывами, металл изъеден мелкими оспинами. Пальмы – пни, из которых торчат несколько щепок, направленных от последнего взрыва. Там и сям на красной глинистой равнине кормятся чайки. У Гото Денго есть подозрение, что именно они там клюют; догадка подтверждается, когда он разрезает ногу осколком человеческой челюсти. Здесь разорвалось столько снарядов, что каждая молекула воды, земли, воздуха пропахла тринитротолуолом. Запах напоминает Гото Денго о доме; этим же веществом хорошо убирать породу, которая преграждает тебе путь к рудной жиле.
Капрал ведет Гото Денго и его единственного уцелевшего товарища от периметра к палатке, поставленной в грязи; растяжки привязаны не к колышкам, а к разбитым пням или обломкам артиллерийских орудий. Пол замощен крышками от деревянных ящиков. На пустом ящике от боеприпасов сидит по-турецки полуголый мужчина лет, может быть, пятидесяти. Веки настолько распухли и отяжелели, что нельзя сказать, спит он или бодрствует. Дыхание вырывается спорадически, при вдохе кожа втягивается между ребрами, и кажется, будто скелет хочет вырваться из обреченного тела. Человек давно не брился, но то, что выросло, бородой не назовешь. Он что-то бубнит писарю, который сидит, поджав ноги, на крышке от ящика с надписью «МАНИЛА».
Гото Денго вместе с товарищем стоит поодаль, перебарывая разочарование. Он-то думал, что к этому времени будет лежать на госпитальной койке и пить соевый суп. Однако эти люди в еще более жалком состоянии, чем он сам, – как бы еще им не пришлось помогать.
И все же хорошо быть под тентом в присутствии старшего, который за все отвечает.
Входит другой писарь с расшифровками радиограмм – значит, где-то рядом есть рация, связисты с кодовыми книгами. Они не полностью отрезаны.
– Что ты умеешь? – спрашивает офицер, когда Гото Денго позволено наконец представиться.
– Я – инженер, – говорит Гото Денго.
– Умеешь строить мосты? Летные полосы?
Офицер слегка размечтался: возвести мост или проложить летную полосу для них такая же фантастика, как построить межгалактический звездолет. Все зубы у него выпали, он шамкает и дважды за предложение замолкает, чтобы перевести дыхание.
– Я построю их, если командиру будет угодно, хотя другие умеют это лучше меня. Моя специальность – подземные работы.
– Бункеры?
Оса жалит Гото Денго в загривок, он с шумом тянет сквозь зубы воздух.
– Я построю бункер, если командир пожелает. Моя специальность – туннели в земле или в скальной породе, особенно в скальной породе.
Офицер несколько мгновений пристально смотрит на Гото Денго, потом переводит взгляд на писаря. Тот отвешивает легкий поклон.
– Твои умения здесь бесполезны, – говорит офицер таким тоном, будто это относится практически ко всем.
– Господин! Я умею стрелять из «намбу»!
– «Намбу» – плохой пулемет. Хуже, чем американские и австралийские пулеметы. Годится, впрочем, для обороны в джунглях.
– Господин! Я готов защищать наш периметр до последнего вздоха…
– К сожалению, нас не будут атаковать из джунглей. Нас бомбят. Из «намбу» самолет не сбить. Когда они придут, то придут с океана. «Намбу» бессилен против морского десанта.
– Господин! Я шесть месяцев жил в джунглях!
– Да? – Офицер впервые демонстрирует интерес. – Что ты ел?
– Личинок и летучих мышей, господин!
– Иди и налови их мне.
– Слушаюсь, господин!
Он распускает старые канаты на веревки, из веревок плетет сети, сети вешает на деревья. Дальше его жизнь проста: с утра он лазает по деревьям, вынимает летучих мышей из сеток. Потом полдня штыком выковыривает личинок из гнилых пней. Ночь стоит в одиночном окопе, полном вонючей жижи. Когда рядом рвется бомба, ударная волна приводит его в состояние шока, настолько глубокого, что мозг полностью отключается от тела; несколько следующих часов оно действует автономно, без всяких указаний сверху. Лишенный связи с физическим миром, мозг крутится вхолостую, как мотор, который лишился ведущего вала и шпарит на полную с открытым дросселем, не выполняя никакой полезной работы, а лишь напрасно себя изнашивая. Обычно он не выходит из этого состояния, пока к нему кто-нибудь не обратится. Потом снова падают бомбы.
Однажды ночью он замечает, что идет по песку. Странно.
Воздух чист и свеж. Невероятно.
С ним идет кто-то еще.
Рядом волочат ноги двое рядовых и капрал, согнутый под тяжестью «намбу». Капрал как-то странно смотрит на Гото Денго.
– Хиросиме, – говорит он.
– Вы что-то сказали?
– Хиросима.
– А до «Хиросима»?
– В.
– В?
– В Хиросиме.
– А до того, как сказали «в Хиросиме»?
– Тетка.
– Вы говорили про свою тетку в Хиросиме?
– Да. Ей тоже.
– Что «тоже»?
– Те же слова.
– Какие?
– Слова, которые я попросил вас заучить. Ей тоже их передать.
– А, – говорит Гото Денго.
– Вы всех запомнили?
– Всех родных, которым надо передать ваше послание?
– Да. Повторите.
Судя по выговору, капрал, как почти все здесь, из Ямагути. Лицо скорее деревенское, чем городское.
– Вашим отцу и матери в деревне под Ямагути.
– Да!
– И вашему брату, который… служит на флоте?
– Да!
– И вашей сестре, которая…
– Учительница в Хиросиме, отлично!
– И вашей тетке, которая тоже в Хиросиме.
– И не забудьте моего дядю в Курэ.
– Ах да. Виноват.
– Отлично. Теперь повторите еще раз все послание, слово в слово.
– Хорошо. – Гото Денго набирает в грудь воздуха. Он и впрямь немного очнулся.
Они спускаются к морю: он и еще человек шесть, безоружных, с вещами, в сопровождении капрала и рядовых. Внизу покачивается на волнах резиновая лодка.
– Почти пришли. Повторите мое послание!
– Дорогие мои родные, – начинает Гото Денго.
– Пока хорошо, – говорит капрал.
– Я все время о вас думаю, – предполагает Гото Денго.
Капрал немного обескуражен.
– Довольно близко. Продолжайте.
Они уже у моря. Гото Денго на мгновение умолкает и смотрит, как другие забираются в лодку. Капрал толкает его в спину. Гото Денго заходит в воду. Никто на него не орет – напротив, протягивают руки, тянут. Он переваливается через борт на дно лодки, встает на колени. Команда начинает грести. Гото Денго встречается глазами с капралом.
– Это последняя весточка, которую вы от меня получите, поскольку я давно упокоился в священной земле Ясукуни[44].
– Нет! Нет! Совсем не так! – орет капрал.
– Знаю, вы будете навещать меня и вспоминать с любовью, как я вспоминаю вас.
Капрал забегает в воду, пытаясь догнать лодку, рядовые ловят его за руки и тащат назад. Капрал кричит:
– Скоро мы нанесем американцам сокрушительное поражение и с победой вернемся в Хиросиму! – Он шпарит наизусть, как школьник – урок.
– Знайте, что я храбро пал в великом бою и ни на миг не поступился долгом! – кричит Гото Денго.
– Пришлите мне крепкую нитку, чтоб починить ботинки! – вопит капрал.
– Армия прекрасно о нас заботилась, мы провели последние месяцы в таком довольстве и чистоте, словно и не покидали Родину! – кричит Гото Денго, зная, что за шумом прибоя его уже почти не слышно. – Мы приняли смерть в расцвете юности, как цветы сакуры из императорского рескрипта, который носили у сердца! Не жаль отдать жизнь за мир и процветание, которые мы принесли народам Новой Гвинеи!
– Нет, все неправильно! – ревет капрал, но товарищи уже тащат его от берега, в джунгли, где голос тонет в какофонии уханья, скрежета, щебета и пронзительных криков.
Гото Денго оборачивается. Пахнет дизтопливом и стоячей водой. Что-то длинное, черное, похожее на субмарину, заслоняет звезды.
– Твое послание гораздо лучше, – говорит молодой парень с ящиком инструментов – авиамеханик, полгода не видевший ни одного японского самолета.
– Да, – вставляет другой, судя по виду, тоже механик. – Оно очень поддержит его родных.
– Спасибо, – говорит Гото Денго. – К сожалению, я понятия не имею, как зовут того мальца.
– Тогда езжай в Ямагути, – советует первый механик, – и выбери первую попавшуюся немолодую пару.
Метеор
– Трахаешься ты точно не как примерная школьница. – В голосе Шафто сквозит священный ужас.