Поезд выбирается из ночи в краснокирпичное сухое русло и продолжает движение на север. Примерно три часа дня: поезд в Блетчли, вероятно, везет вечернюю смену.
Уотерхауз думает, что вряд ли будет работать по четкому графику. В вещмешке, который ему собрали, весь спектр интендантских возможностей: свитера, комплекты тропической формы, армейский и флотский, черная лыжная маска, презервативы.
Поезд нехотя расстается с городом и въезжает в предместье. Уотерхауза вжимает в сиденье — видимо, рельсы идут в гору. За выемкой, которая проделана в холме, как зарубка в полене, начинается территория лугов, усеянных маленькими белыми капсулами. Уотерхауз предполагает, что это овцы.
Разумеется, их распределение наверняка не случайно — скорее всего оно отражает особенности рельефа и химический состав почв, которым определяется вкус и питательность травы. С помощью аэрофотосъемки немцы могли бы, исходя из распределения овец, составить карту химического состава британских почв.
Поля обрамляют старые плетни, каменные ограды и, особенно выше, лес. Примерно через час лес подступает вплотную к поезду, скрывая склон, идущий полого вверх от железнодорожного полотна. Шипят тормоза, поезд тихонько останавливается у полустанка. Однако запасных путей и стрелок куда больше, чем предполагает размер станции. Уотерхауз встает, крепко упирается ногами, принимает стойку борца сумо и вступает в единоборство с вещмешком. Вещмешок явно берет верх — он выталкивает Уотерхауза на платформу.
Здесь сильнее обычного пахнет углем, неподалеку что-то гремит и лязгает. Уотерхауз смотрит вперед и видит множество железнодорожных путей, на которых разворачиваются тяжелые промышленные работы. Пока поезд трогается, он стоит и смотрит, как в депо Блетчли чинят паровозы. Уотерхаузу нравятся поезда.
Однако ему не для того выдали бесплатные комплекты одежды и билет до Блетчли, поэтому Уотерхауз вновь вступает в борьбу с вещмешком и затаскивает его на мост, перекинутый через железнодорожные пути. Он смотрит вперед и видит на перроне еще девушек из женской вспомогательной службы. Утренняя смена закончилась; на сегодня они свободны от работы, которая состоит в беспрестанном перемалывании внешне произвольных букв и цифр. Не желая выглядеть смешным в их глазах, Уотерхауз наконец взваливает вещмешок на спину и, продев руки в лямки, под его напором преодолевает мост.
Девушки лишь самую малость заинтригованы появлением американского офицера. А может, они просто такие скромные. Во всяком случае, Уотерхауз заключает, что он один из немногих, но не первый. Вещмешок проталкивает его через крохотный вокзальчик, словно верзила-полицейский — скрученного в бараний рог пьянчугу через вестибюль двухзвездочной гостиницы.
Уотерхауза выбрасывает на полоску открытой местности вдоль шоссе. Прямо впереди — лес. Всякую мысль о том, что лес этот — приветливый, развеивают леденящие проблески вдоль опушки: в лучах низкого солнца видно, что вся граница леса утыкана острым металлом. Некое жерло, похожее на нору исполинского шершня, извергает наружу поток женщин-военнослужащих.
Если Уотерхауз замрет без движения, вещмешок уронит его навзничь, и он будет беспомощно трепыхаться, как перевернутый жук. Поэтому он устремляется вперед, через шоссе, на широкую тропу в лес. Теперь он в толпе девушек. По случаю окончания смены они накрасили губы. В военное время качественный материал идет на смазку для самолетных винтов; на губную помаду пускают отходы и ошметки. Чтобы скрыть ее невыразимое минерально-животное происхождение, нужна сильнейшая парфюмерная отдушка.
Это — запах войны.
Уотерхауз еще не видел Блетчли-парк, но знает главное. Он знает, что эти милые девушки, которые смену за сменой добросовестно скармливают машинам тонны непонятной галиматьи, убили больше людей, чем Наполеон.
Уотерхауз медленно, с извинениями, протискивается через встречную волну утренней смены. В какой-то момент он просто сдается, отступает на шаг в сторону, сгружает вещмешок в заросли плюща, закуривает и ждет, пока примерно сотня девушек пройдет мимо. Что-то тычет его в ногу: ветка дикой малины в острых колючках. На ней — тонюсенькая паутинка, радиально-лучистые нити поблескивают в закатном свете. Паучок в середине — невозмутимый британец, которому дела нет до неуклюжего янки с его вывертами.
Уотерхауз тянет руку и ловит в воздухе желтовато-бурый листок вяза. Он нагибается, зажимает сигарету в зубах и, двумя руками направляя лист, ведет зубчатым краем по радиальной, не клейкой, как он знает, нити. Лист, подобно смычку, заставляет паутину вибрировать. Паучок разворачивается мгновенно, как в плохо смонтированной киноленте. Уотерхауз так поражен стремительностью его движений, что даже отшатывается, потом снова проводит листом по нити. Паучок чувствует вибрацию и настороженно замирает.
Довольно скоро он возвращается в прежнее положение и больше не обращается на Уотерхауза никакого внимания.
Паучок по вибрации определяет, какое насекомое попало в сеть. Поэтому-то паутина устроена радиально, а паук сидит в центре. Нити — продолжение его нервной системы. Информация через паутину попадает к пауку и обрабатывается некоей внутренней машиной Тьюринга. Уотерхауз пробовал много разных уловок, но еще ни разу не сумел обмануть паука. Дурной знак!
Пока он занимался научными исследованиями, пересменок закончился. Уотерхауз вновь берется за вещмешок. В единоборстве они преодолевают еще ярдов сто по тропе, которая внезапно впадает в дорогу: как раз там, где ее перегораживают чугунные ворота на бестолковых обелисках красного кирпича. Часовые здесь — тоже бойцы ВВС со СТЭНами. Сейчас они изучают документы у мужчины в плащ-палатке и мотоциклетных очках: он только что подъехал на мотоцикле с контейнерами на багажнике. Контейнеры не очень полные, но закреплены основательно: в них тот самый боезапас, который девушки закладывают в пасть своих смертоносных машин.
Мотоциклисту машут: проезжай; он тут же сворачивает на узкую дорожку влево. Внимание переключается на Лоуренса Притчарда Уотерхауза, который после установленного обмена приветствиями предъявляет удостоверение и пропуск.
Ему не удается скрыть от часовых, что удостоверений — целая стопка. Их это не удивляет и не смущает — заметное отличие от всех часовых, с которыми Уотерхаузу приходилось иметь дело. Разумеется, у них нет допуска «Ультра-Мега», и сказать, что он здесь по поводу «Ультра-Мега», было бы серьезным нарушением режима. Судя по всему, они насмотрелись на людей, которые не могут назвать своей настоящей цели, и бровью не поводят, когда Уотерхауз выдает себя за сотрудника спецсвязи из четвертого или восьмого корпуса.
В восьмом корпусе расшифровывают флотские сообщения с кодом «Энигма». В четвертом анализируют расшифровки. Уотерхаузу не удалось бы долго выдавать себя за человека из четвертого корпуса, поскольку тамошним сотрудникам положено на самом деле разбираться во флотских вопросах. По всем параметрам он — сотрудник восьмого корпуса, которому положено знать одну только чистую математику.
Часовой изучает его документы, заходит в караулку и крутит телефонный диск. Уотерхауз неловко стоит, разглядывая оружие у часовых на плече. На его взгляд, это просто стальная труба с приделанным курком. Через прорезанное в трубке окошко видна сжатая пружина. Несмотря на то что к трубке в нескольких местах привинчены рукоятки, полное впечатление, что все это задумано и сделано троечником в школьной слесарной мастерской.
— Капитан Уотерхауз? Вас просят пройти в усадьбу, — говорит часовой, вернувшийся от телефона. — Идите прямо, ее нельзя не заметить.
Уотерхауз проходит футов пятьдесят и убеждается, что не заметить усадьбу действительно нельзя. Целую минуту он стоит, желая постичь замысел архитектора. Особенно изумляет количество фронтонов. Видимо, строители хотели воздвигнуть один большой дом, замаскировав его под десяток городских зданий, втиснутых в шесть акров Бекингемширских сельхозугодий.
Место очень ухоженное, однако и здесь по кирпичным стенам взбираются черные лианы. Корневая система, которую Уотерхауз видел в метро, распространилась под лесами и пастбищами и пустила вверх неопреновые побеги. Этот организм — не фототрофный, он тянется не к свету и солнцу. Он — инфотрофный. И тянется сюда по той же причине, по какой в это место съезжаются инфотрофные люди вроде Лоуренса Притчарда Уотерхауза и доктора Алана Матисона Тьюринга, поскольку в мире информации Блетчли-парк — все равно что Солнце в Солнечной системе. Армии, народы, премьер-министры, президенты и гении обращаются вокруг него, но не по стабильным планетарным орбитам, а по шальным эллипсам и гиперболам, как кометы или блуждающие астероиды.
Доктор Рудольф фон Хакльгебер не может увидеть Блетчли-парк, потому что это самый большой государственный секрет после «Ультра-Мега». Однако из своего берлинского кабинета, перебирая донесения Beobachtung Dienst[21], он может наблюдать обрывки траекторий и строить гипотезы, которые бы их объясняли. Если единственное логическое объяснение — что союзники взломали «Энигму», значит, подразделение 2702 не справилось с задачей.
Лоуренс протягивает документы и проходит между парой обшарпанных грифонов. Когда не видно фасада, усадьба очень даже ничего. Иллюзия нескольких домов позволила устроить много эркеров, что дает столь необходимый свет. Потолок в вестибюле поддерживают колонны и арки дешевого бурого мрамора, похожего на окаменелые нечистоты.
Здесь очень шумно: неумолчный звук, похожий на бурные аплодисменты, проникает через стены и двери вместе с горячим воздухом и едким запахом машинного масла. Это отличительные признаки электрических телетайпов. Судя по звукам и жару, в нижних помещениях их десятки.
Уотерхауз поднимается по обшитой деревом лестнице на этаж, который британцы зовут первым. Здесь тише и прохладнее. На этом этаже сидит большое начальство. Если в Блетчли действует обычный бюрократический распорядок, то первый визит сюда должен быть и последним. Уотерхауз находит кабинет полковника Чаттана, который (при виде фамилии на двери в памяти что-то щелкает) возглавляет списочный состав подразделения 2702.