Комиссар Бьорн еще не прибыл, и они тем временем решили записать предварительный допрос на магнитофон. В те редкие мгновения, когда итальянец замолкал, слышался легкий шорох магнитофонной ленты. В комнате без окон, где клиенты хранили багаж, было душно, как в исповедальне.
В ходе драки, произошедшей вчера вечером, Фабио пришлось ударить разъяренную француженку, напавшую на его чемпионку. Жозетта и Адриана избили друг друга до крови. По мнению Фабио, ненависть француженки, несмотря на его извинения, не угасла. Рано утром, когда все обитатели отеля еще мирно спали, откуда-то раздался громкий крик, заставивший многих из них, в том числе итальянского тренера, пробудиться. Сочтя крик чем-то обычным для жителей этой проклятой бессолнечной страны, Фабио решил, раз уж проснулся, прогуляться в сторону кухни. Однако он заблудился в коридорах отеля, которые все были похожи один на другой, — Ma que miseria![7] — но в конце концов оказался у входа в сауну, где столкнулся с горничной, бледной, как привидение, которая выбежала оттуда, не удосужившись сказать ему ни слова. Дверь осталась приоткрытой, и он не смог противостоять собственному любопытству.
Сауна выглядела совершенно не так, как вчера: это было пустое холодное помещение. Войдя в зал, Фабио увидел опрокинутую печь и рассыпанные камни, а рядом — ведро с веревочной шваброй уборщицы. У низа стены он заметил широкий кровавый след, тянущийся к скамье, на которой лежала… — Miseria! — его Адриана!
Она лежала на спине, в совершенно непристойном виде — обнаженная, с широко раскинутыми ногами, одна из которых съехала на пол. Ступня была как-то неестественно вывернута, пальцы упирались в край водосточного желоба. Руки были вытянуты и соединены над головой, словно у балерины, исполняющей какой-то жуткий «данс-макабр».[8] На застывшем лице не было никакого особенного выражения, лишь губы были плотно сжаты. Длинные черные волосы, залитые кровью, слиплись в плотную жесткую массу, свисавшую с края скамейки. Вокруг головы виднелось множество мелких серых капелек: это были кусочки мозга вперемешку с осколками кости.
Едва лишь двери лифта разъехались в стороны, до Анжелы донеслись причитания Фабио. По тому, как он плакал, она сразу поняла, что дело серьезное. Словно стая потревоженных ос, мажоретки, все еще в пижамах, тревожно переговаривались, столпившись в холле. В этом любопытстве Анжела сразу уловила долю агрессивности и невольно шагнула назад, обратно в лифт. Однако полицейские вытолкнули ее в холл. Имир спустился по лестнице. Мрачный, он двигался огромными тяжелыми шагами, опустив голову. Увидев Анжелу, он выпрямился. Потом перед глазами Анжелы возникла уж и вовсе неправдоподобная сцена: ее крестница, Жозетта, сотрясалась от рыданий, а слева и справа от нее стояли два полицейских.
Перейдя дорогу, отделявшую отель от фьорда, Анжела и ее крестница погрузились в длинный серый глиссер с надписью POLITI на борту. Из-за стеклянных дверей отеля за ними наблюдало множество девушек. Анжела пристально вглядывалась в их лица: нет ли среди них Кристаль?..
Глиссер быстро заскользил по гладкому белому пространству. Вскоре Анжела уже почти не различала оставшийся позади отель — видела лишь бесформенную громаду, усеянную светящимися точками, и крошечные коробочки отдельных домов выше по склону. Казалось, что скоро все это будет полностью отдано во власть тусклой зимней белизны, что отсутствие дня повлечет за собой исчезновение ночи. Те, кто живут здесь, постоянно наблюдают вечное противостояние холода и жары, смену бесконечных ночей и озаренных незаходящим бледным солнцем дней. Каждая частичка света становится предвестницей грядущей победы дня, перед которым постепенно отступают сумерки.
Где-то в невозможной, запредельной дали Анжела разглядела крошечную фигуру Имира, одетого в длинную дубленку. Затем глиссер развернулся, и его фары осветили на секунду неподвижный, стиснутый льдом понтон. После этого пропеллер глухо взревел за решеткой своей клетки, позади глиссера взметнулось облако снежной пыли, и он понесся по заснеженной ледяной глади фьорда с таким завыванием, что все невольно вздрогнули.
Вскоре глиссер набрал скорость моторного катера. Теперь он уже не трясся и шел ровно. Однако обе француженки, сидевшие в тесной кабине в окружении полицейских, по-прежнему дрожали, стуча зубами. Им протянули широкое одеяло, от которого шел тошнотворный запах, но, несмотря на это, они тут же укрылись им, прижимаясь друг к другу. На лице каждого полицейского, обращенном к ним, застыло суровое выражение. Наконец, согревшись, они посмотрели друг на друга, и Анжела заметила на лице Жозетты синяки.
— Что с тобой случилось? — громко спросила она, стараясь перекричать шум двигателя.
— Я подралась!
— Что они от нас хотят? Мне ничего не объяснили!
Жозетта снова заплакала:
— Адриана… эта итальянка… я подралась с ней вчера. А сегодня утром ее нашли мертвой в сауне! Кто-то ее убил!
«Кто-то ее убил…»
Странно, но Анжела не ощутила ни любопытства, ни каких-либо других эмоций. Слова Жозетты описывали какую-то абстрактную ситуацию. Сама Анжела даже не помнила, как выглядит эта итальянка. Какая она? Какие у нее глаза, какой голос? Внезапно Анжела сообразила, что это одна из мажореток.
Жозетта продолжала смотреть на нее сквозь слезы, ожидая какой-то реакции. Анжела попыталась изобразить на лице ужас и прижала крестницу к себе. Изо рта у обеих шел пар. Дыхание было не слишком свежим, как обычно по утрам.
— Но я не могла этого сделать! Хоть ты-то веришь, что это не я? Ну скажи! Ты моя крестная, ты должна мне верить!
Анжела кивнула и попыталась улыбнуться. Жозетта понемногу успокоилась, уткнувшись лицом ей в грудь. Анжела тихо укачивала девочку. Окончательно перестав плакать, та вдруг подняла голову и с едва заметной улыбкой взглянула на крестную.
— Что такое? — спросила Анжела. — Почему ты на меня так смотришь?
Жозетта прошептала что-то неразборчивое.
— Что?
— А я знаю! Все знаю!
— Что ты знаешь?
— Наш шофер… он мне сказал на лестнице…
— Ты о чем?
— Ну не строй из себя святую невинность, крестная!
— Но я не…
— Он сказал, что вы… э-э-э… были вместе! Но я знаю, что это секрет! Не беспокойся, я никому не скажу!
Полностью сбитая с толку, Анжела лишь растерянно моргала, устремив взор в непроглядную черноту за окнами. У полицейских был такой же усталый вид, как и у обеих француженок. Но, как ни странно, невероятное сообщение Жозетты немного ободрило Анжелу.
— Я за тебя рада, крестная, — добавила та. — Но все-таки… в первый же день!..
И склонила голову ей на плечо. Анжела рассеянно смотрела на отсветы фар на снегу. Глиссер по-прежнему несся вперед, поглощая пространство застывшего фьорда. Это напомнило Анжеле, что у их поездки есть конечная цель. Да, кажется, все это происходит на самом деле…
Глава 8
С того момента, как в комнату вошел комиссар Бьорн, она словно бы сузилась. Жозетта невольно подумала, что этот толстый прямоходящий медведь, явно недовольный тем, что его пробудили от спячки, смотрит на нее с таким видом, словно никак не может решить, под каким соусом ее лучше всего съесть. Впрочем, «толстый» было не совсем правильное слово: человек, сидящий на табурете, придвинутом к письменному столу, казался мощным и внушительным — настолько все в нем было непропорционально. Череп его имел коническую форму: широкий сверху, поросший короткими темными волосами, напоминающими щетину, он резко сужался книзу — косые линии скул образовывали острый угол, смыкаясь на подбородке. Широкий лоб, лицо с правильными, но слегка обрюзгшими чертами, острый подбородок, словно грубо стесанный топором, грубая выдубленная кожа — и, по контрасту, светлые серо-голубые глаза, казавшиеся совершенно круглыми под густыми нависшими бровями. Невозможно было перехватить их взгляд: они смотрели прямо на собеседника и в то же время как будто сквозь него.
Торс Бьорна, обтянутый пиджаком из грубой шерсти, припорошенным пылью, казался величественным, словно у статуи национального героя, стоящей на городской площади. Перед тем как он сел, Жозетта успела обратить внимание на то, что его грудная клетка почти квадратная. Его одежда отчасти скрывала очертания мускулов, но природная мощь все равно ощущалась. Темные вельветовые брюки были усеяны давнишними и свежими жирными пятнами. Все части тела Бьорна казались скроенными по одной и той же — треугольной — модели. Угловатые плечи, выпирающие бицепсы, острые локти. Общее впечатление слегка нарушали толстые круглые ладони, похожие на медвежьи лапы: они казались дружелюбно-уютными, но это было единственное в облике человека-медведя, что не казалось угрожающим.
Жозетта чихнула и быстро подправила потекшую тушь. Комиссар, не вставая, подвинул ближе к ней электрический обогреватель. Сидевшая напротив него девушка — волосы ее слиплись от растаявшего снега, плечи поникли, а потекшая тушь образовала темные дорожки на ее щеках — выглядела совершенно жалкой — в ней не сохранилось ни капли юного задора капитана команды.
Бьорн, громоздящийся на табурете, совершенно исчезнувшем под ним, попытался выбросить из головы невольную ассоциацию с нескладным Гаврошем женского пола, у которого были глаза Пьеро. Игрушечный Пьеро до сих пор висел на двери его спальни. Когда-то он с женой привез его дочери из Франции. Кажется, эта поездка была сто лет назад…
Он глубоко вздохнул и объявил об официальном начале допроса. Мажоретка дисциплинированно поднялась, выпрямилась и вытянула руки по швам. Если бы не казенная обстановка полицейского кабинета, ничто не говорило бы о том, что эта девушка — подозреваемая в убийстве, стоящая перед комиссаром полиции. Можно было подумать, что снисходительный дядюшка собирается отчитать племянницу, совершившую какую-то неслыханную глупость.
— Я ничего не сделала! Ничего не сделала! Просто мы вчера слегка подрались! При чем здесь это? При чем здесь Анжела? При чем здесь я? Вы все — монстры! К тому же вы не понимаете ни слова из того, что я говорю! Это несправедливо!