ого дал ему имя небесного божества, странника, у которого нет иного дома, кроме воздушных струй, — ибо рожден он был в сентябре. Но сама я всегда звала его Мерлин, потому что в день его рождения в окно влетел дикий сокол и сел над моей кроватью и смотрел на меня глазами моего возлюбленного.
На мгновение наши взгляды встретились. Значит, эта часть рассказа была правдой. И имя Эмрис тоже, она дала мне его несмотря на настояния окружающих и сохранила для меня тем самым хотя бы такую крупицу памяти о моем отце.
Она отвела глаза.
— Я думаю, милорд король, что рассказанное мной не будет для тебя совершенно внове. До тебя доходили, верно, слухи, что мой мальчик был не совсем обычным ребенком — невозможно все время хранить тайну, и я знаю, что слухи ходили, но теперь я открыто говорю тебе правду, и посему молю тебя, милорд Вортигерн, отпустить меня и сына моего с миром назад, в наши святые обители.
Когда она закончила, наступила тишина. Она склонила голову и снова опустила капюшон, чтобы скрыть свое лицо. Я наблюдал за королем и стоявшими близ него людьми. Я думал, что он рассердится, нетерпеливо нахмурится, но к удивлению моему, брови его расправились, и он улыбнулся. Он открыл рот, чтобы ответить моей матери, но королева опередила его. Она наклонилась вперед, облизывая свои красные губы, и впервые заговорила, обращаясь к священникам.
— Мауган, может ли такое быть?
Ей ответил тот высокий бородатый верховный священник. Он заговорил без колебаний, вкрадчиво и на удивление выразительно.
— Да, госпожа, такое возможно. Кому не доводилось слышать об этих существах воздуха и тьмы, достигающих своих целей за счет смертных мужчин и женщин? В моих исследованиях, во многих прочитанных мною книгах встречал я рассказы о детях, появившихся на свет подобным образом. — Он обратил взгляд на меня, ласково поглаживая бороду, затем повернулся к королю. — Поверь, милорд, у нас есть свидетельства самих древних. Им было хорошо известно, что некоторые духи, имеющие ночами пристанищем лишь воздушные просторы между землей и луной, могут по своей воле совокупляться с земными женщинами в облике мужчин. И вполне может быть, что эта госпожа из королевского рода — эта достойнейшая госпожа — стала жертвой подобного существа. Мы знаем — и она сама об этом сказала, — что слух об этом шел много лет. Я сам разговаривал с одной из ее служанок, которая сказала, что ребенок этот несомненно не мог быть порожден никем иным, кроме как дьяволом, и что ни один мужчина не приближался к ней. И о сыне ее, когда он был еще ребенком, мне приходилось слышать немало странного. Воистину, король Вортигерн, рассказ этой госпожи правдив.
Никто не смотрел более на Ниниану. Глаза всех присутствовавших в зале обратились на меня. Каждая черточка в лице короля выражала причудливое сочетание жестокости и невинности, какое-то радостное удовлетворение, подобное тому, что встречается у детей — или у дикого зверя, видящего, как добыча бездумно подходит все ближе и ближе. Я был озадачен, а потому придержал язык и стал выжидать. Если священники верят моей матери, а Вортигерн верит священникам, то было непонятно, откуда может нагрянуть беда. Ни малейшим намеком мысли присутствовавших не были направлены к Амброзию. Кажется, Мауган и король с радостным удовлетворением ринулись по той тропе, что указала им мать.
Король глянул на моих стражей. Они отступили от меня, несомненно опасаясь стоять так близко от порождения демона. По его знаку они вновь приблизились. Человек справа от меня по-прежнему держал меч обнаженным, но опустил его и старался не показывать его моей матери. Лезвие подрагивало. Человек слева тайком расстегнул застежку на ножнах своего собственного меча. Оба тяжело дышали, от них пахло страхом.
Священники мудро кивали, некоторые из них держали руки перед собой в жесте, отгоняющем чары. Кажется, они верили Маугану, верили моей матушке и считали меня сыном дьявола. Ее рассказ всего лишь подтвердил их собственную веру и старые слухи. Для того ее сюда и доставили. И теперь они смотрели на меня не только с удовлетворением, но и с каким-то опасливым страхом.
Мой же страх уходил. Кажется, я начинал понимать, что им от меня было нужно. О суеверности Вортигерна ходили легенды. Я припомнил рассказ Диниаса о крепости, стены которой все время обрушивались, и о словах королевских предсказателей, что она околдована. Возможно, из-за слухов о моем рождении и о моих проявившихся в детстве до отъезда из дома особых способностях, на что намекнул Мауган, они могли счесть, что я в состоянии дать им совет или помочь. Если так, и меня доставили сюда из-за слухов о моих способностях, то существовал, быть может, способ помочь Амброзию прямо из вражеского лагеря. Может быть, в конце концов, бог для того и направил меня сюда. Он, может быть, и не прекращал управлять мной. Поставь себя на его пути… Что ж, пользоваться можно лишь тем, что попадает под руку. Если уж я не мог использовать свою силу, у меня еще оставалось знание.
Я обратил свой мысленный взор назад, к тому дню у Королевской Крепости и к затопленной шахте в сердце хребта, к которой привели меня видения. Несомненно, я мог бы указать им, почему не стоят их фундаменты. Это был бы ответ инженера, а не мага. Но, подумал я встретившись с взглядом Маугана, нервно потиравшего свои длинные грязные руки, если уж им хочется ответа мага, они его получат. Они — и Вортигерн.
Поднял голову. Кажется, я улыбался.
— Король Вортигерн!
Как будто камень бросили в лужу, все в комнате замерли и сосредоточились на мне. Я твердо произнес:
— Моя мать сказала то, что ты от нее хотел. Ты, несомненно, скажешь мне, каким образом я могу быть тебе полезен, но сначала я хочу просить тебя сдержать свое королевское обещание и отпустить ее.
— Госпожа Ниниана — наш почетный гость. — Король сказал это не раздумывая. Он глянул на открытую сводчатую галерею, выходившую на реку, где с темно-серого неба ниспадали с шумом белые копья дождевых струй. — Ты вольна уйти, когда тебе будет угодно, но сейчас не время начинать долгий путь назад, в Маридунум. Ты, конечно, пожелаешь, госпожа, провести эту ночь здесь в надежде на сухой день завтра? — Он поднялся, а вместе с ним и королева. — Комнаты готовы, и сейчас королева проведет тебя туда отдохнуть и приготовиться поужинать с нами. Наш двор здесь и наши помещения всего лишь временное пристанище, но какими бы они ни были, они в вашем распоряжении. Завтра тебя отвезут домой.
Мать поднялась на ноги одновременно с ними.
— А мой сын? Ты все еще не сказал, зачем нас сюда доставили — для этого разговора?
— Сын твой может сослужить мне службу. Он имеет определенные способности, которые могут быть мне полезны. А теперь, госпожа, ты отправишься с королевой, а я поговорю с твоим сыном и скажу, что от него требуется. Поверьте мне, он так же свободен, как и ты. Я задержал его лишь до тех пор, пока ты не сказала правду, которую мне нужно было знать. Я должен поблагодарить тебя за подтверждение моих предположений. — Он протянул руку. — Клянусь тебе, госпожа Ниниана, любыми богами по твоему выбору, что я не намерен обратить против него обстоятельства его рождения, сейчас и никогда.
Она задержала на нем взгляд, затем склонила голову и, не обращая внимания на его жест, спустилась с помоста, протянув ко мне обе руки. Я шагнул ей навстречу и взял ее ладони в свои. Они были маленькие и холодные. Я был выше ее. Она посмотрела на меня снизу вверх тем взглядом, что я запомнил; в глазах ее была озабоченность, и остатки неугасшего еще гнева, и какое-то сообщение, которое она настойчиво пыталась передать мне взглядом.
— Мерлин, мне не хотелось, чтобы ты узнал это вот так. Я хотела уберечь тебя от этого. — Но глаза ее говорили о другом.
Я улыбнулся ей сверху вниз и осторожно сказал:
— Мама, сегодня ты не сказала мне ничего, что могло бы потрясти меня. Знаешь, ты вообще вряд ли можешь сказать мне о моем рождении хоть что-то, чего я уже не знаю. Успокойся и отдохни.
У нее перехватило дыхание, глаза расширились, она всмотрелась в мое лицо. Я медленно продолжал:
— Кем бы ни был мой отец, это не будет обращено против меня. Ты слышала обещание короля. Это все, что нам нужно было знать.
Уловила ли она эту часть моих слов, я не знаю. Она все еще говорила о том, с чего я начал:
— Ты знал? Ты знал?
— Я знал. Ты, конечно, не думаешь, что за все те годы, что мы были с тобой в разлуке, и с теми занятиями, что я посещал, я так и не смог выяснить, кто мой родитель? Прошло уже несколько лет с тех пор, как отец мой дал мне знать о себе. Заверяю тебя, что я говорил с ним, и не однажды, а много раз. И в рождении моем я не нашел ничего, чего следовало бы стыдиться.
Еще мгновение она смотрела на меня, затем кивнула, и глаза скрылись за веками. Лицо ее слегка порозовело. Она поняла меня.
Она обернулась, снова накрылась капюшоном, чтобы спрятать свое лицо и вложила свою руку в руку короля. Она вышла из комнаты, шагая между ним и королевой, и две ее женщины следовали за ней.
Священники остались на месте — кудахтая, шепчась и глазея. Я не обращал на них внимания. Я смотрел, как уходит моя мать.
Король задержался в дверях и я услышал, как он пожелал моей матери спокойной ночи. Во внешнем портике стояла ожидающая толпа.
Они расступились перед Ровеной, моей матерью и полудюжиной следовавших за ними женщин. Я слышал, как шелест их платьев и звонкие голоса женщин тонут в звуках дождя.
Вортигерн задержался в дверном проеме, наблюдая за их уходом. Снаружи падал дождь, шумевший, как река на перекатах. Быстро темнело.
Король повернулся на каблуках и вернулся в зал, за ним последовали его полководцы.
9
Они столпились вокруг меня, шумно ворча, но стараясь держаться кружком и поодаль — как псы, прежде чем броситься на жертву. Смерть вернулась в зал, я ощущал ее, но не мог ни поверить в это, ни понять. Я сделал движение, будто собираясь последовать за моей матерью, и мечи моих стражей тут же взметнулись и задрожали. Я замер и резко бросил, обращаясь к королю: