Я направился наверх один тем же вечером. На склонах холма царили всегда сопутствующие завершению битвы суета и шум, знакомые мне еще по Каэрконану. Но стоило мне зайти за окаймлявшую святилище стену и выйти к вершине холма, и я будто покинул охваченный суматохой зал и уединился для покоя в какой-то башне, где-то наверху. Все звуки остались за стенами, и по мере того, как я поднимался по высокой летней траве, звуки становились все тише, пока не исчезли совсем. Я остался один.
Круглая луна низко висела в небе, бледная и неподвижная, с пятнами теней и с одного края подточенная, подобно немало походившей монете. На небо высыпали мелкие звезды, их пасли тут и там сиявшие яркие звезды-пастухи, а напротив луны сияла одна огромная, горевшая белым пламенем звезда. Длинные прозрачные тени лежали на ронявших семена травах.
Высокий камень стоял одиноко, лишь чуть отклонившись к востоку. Немного дальше находилась яма, а за ней еще один круглый валун, в лунном свете казавшийся черным. Здесь что-то было. Я помедлил. Что-то, чему я не мог подобрать имени, сам старый, черный камень мог оказаться каким-то темным созданием, сгорбившимся на краю ямы. По коже прошла дрожь, и я повернул прочь. Этот камень я не стал бы тревожить.
Луна поднималась все выше одновременно со мной, и когда я вошел в круг камней, она вознесла свой белый диск над камнями с перекладиной и озарила чистым светом середину каменного круга.
Шаги мои зазвучали с сухим и ломким хрустом — я шел по участку земли, где недавно разводили костры. Виднелись белые очертания костей. Плоскому камню неподалеку были приданы очертания алтаря. На одной из его сторон при свете луны виднелись следы резьбы, грубые очертания вырубленных в камне изображений лент и змей. Я остановился, чтобы провести по ним пальцем. Поблизости шуршала в траве и пищала мышь. Никаких других звуков. Этот камень был чист, мертв, покинут богами. Я оставил его, продолжая двигаться медленно через отброшенные лунным светом тени. Был и еще один камень, с закругленным, как у улья, верхом. А в стороне лежал упавший опорный камень, едва заметный из-за разросшейся вокруг травы. Когда я, все еще в поисках, почти миновал его, пробежавшая рябь от дыхания ночного ветерка сделала неясными тени и как бы дымкой подернула лежавшие на траве пятна света. Я зацепился за что-то ногой, пошатнулся и упал на колени у края длинного плоского камня, почти скрытого травой. Руки мои прикоснулись к поверхности камня. Он был массивный, удлиненный, без следов резьбы, просто огромный природный камень, залитый теперь лунным светом. И не нужен уже был ни холод в ладонях, ни шипящий шелест спутанных трав при нежданном порыве ветра, ни запах маргариток — и без них было ясно, что это тот самый камень. А вокруг меня, как танцоры, отступившие подальше от центра, молча чернели стоячие камни. По одну руку — белая луна, по другую — пылавшая белым звезда-король. Я медленно поднялся на ноги и встал там у основания длинного камня, как стоят в изножье кровати, ожидая кончины лежащего на ней человека.
Меня разбудило тепло, тепло и раздавшиеся поблизости голоса людей, и я поднял голову. Я стоял на коленях, опустив руки и туловище на тот камень. Утреннее солнце стояло уже довольно высоко, лучи его лились прямо в середину Хоровода. От мокрых трав поднималась дымка тумана, и белые клубы скрывали холм ниже по склону. Несколько человек прошли между камнями Хоровода и стояли там, переговариваясь между собой и глядя в мою сторону. Когда я принялся, прищурившись, оглядываться и двигать затекшими конечностями, пришедшие разделились и Утер направился ко мне, за ним последовало полдюжины его офицеров, среди которых был и Треморин. Двое солдат толкали кого-то перед собой — очевидно, пленного ирландца; руки его были связаны, а на одной из щек виднелся шрам с запекшейся кровью, но он держался хорошо, и я подумал, что его охранники выглядят более напуганными, чем их пленник.
Увидев меня, Утер остановился, а затем, когда я стал подниматься на негнущиеся ноги, направился ко мне напрямик.
Должно быть, прошедшая ночь наложила отпечаток на мое лицо, ибо в группе офицеров за его спиной я заметил взгляды, к которым привык с детства, взгляды одновременно и настороженные, и удивленные, и даже Утер заговорил чуть громче, чем следовало.
— Значит, твоя магия не слабее ирландской.
Свет был слишком ярок для моих глаз. Утер выглядел очень живым и в то же время нереальным, как образы, которые можно увидеть в текущей воде. Я попытался заговорить, прочистил горло, и попытался еще раз.
— Я все еще жив, если ты это имеешь в виду.
Треморин хрипло сказал:
— Во всей армии не нашлось бы еще одного человека, который согласился бы провести здесь ночь.
— Из страха перед черным камнем?
Я увидел, как рука Утера метнулась в непроизвольном движении, как бы сама собой, чтобы сделать охранительный знак. Он заметил, что это не укрылось от меня, и, похоже, рассердился.
— Кто сказал тебе о черном камне?
Не успел я ответить, как ирландец вдруг спросил:
— Ты видел его? Кто ты?
— Меня зовут Мерлин.
Он медленно кивнул. По-прежнему в нем не было ни страха, ни почтения. Он угадал мою мысль и улыбнулся, как бы говоря: «ты и я, мы оба способны сами позаботиться о себе».
— Зачем они вот так провели тебя сюда? — спросил я его.
— Чтобы я показал им король-камень.
Утер сказал:
— Он уже показал. Это резной алтарь, вон там.
— Отпустите его, — сказал я. — Он вам не нужен. И оставьте в покое алтарь. Вот этот камень.
Наступило молчание. Затем ирландец рассмеялся.
— И правда, если вы привезли с собой королевского заклинателя, то на что мог надеяться бедный поэт? На звездах было написано, что вы возьмете его, и правда, это будет только справедливо. Камень этот стал не сердцем Ирландии, а ее проклятьем, и, может быть, Ирландии станет легче, если он покинет ее берега.
— Почему? — спросил я его, и обратившись к Утеру, добавил: — Скажи, пусть его отпустят.
Утер кивнул, и стражники освободили руки пленника. Улыбаясь мне, он растер запястья. Можно было подумать, что кроме нас двоих в Хороводе никого нет.
— В стародавние времена говорили, что камень этот попал сюда из Британии, с западных гор, что видны от Ирландского моря, и что великий король всей Ирландии, звали его Фионн Мак Камхейл, нес камень на руках всю ночь и с ним прошел через море в Ирландию и установил его здесь.
— А теперь, — сказал я, — мы, может быть и не так запросто, но вернем его в Британию.
Он рассмеялся.
— Я думал, такой великий маг, как ты, сможет поднять его одной рукой.
— Я не Фионн, — ответил я, — а теперь, если ты мудр, поэт, возвращайся домой к своей арфе, не ввязывайся больше в сражения, а сочини песню об этом камне, и о том, как заклинатель Мерлин взял этот камень из Хоровода в Килларе и с легкостью перенес его в Хоровод Нависших Камней в Эймсбери.
Продолжая смеяться, он отсалютовал мне и удалился. Ему и правда удалось благополучно пройти через лагерь и уйти, ибо годы спустя я услышал сочиненную им песню.
Его уход остался почти незамеченным. Какое-то время все молчали, пока Утер хмуро рассматривал огромную глыбу, казалось, мысленно прикидывая ее вес.
— Ты обещал королю, что можешь справиться с этим. Так ли это?
— Я сказал королю, что принесенное сюда людьми люди же могут и унести.
Хмурясь, он посмотрел на меня в нерешительности, и все еще немного сердясь.
— Он передал мне, что ты ему говорил. Я согласен. Здесь и правда не нужна магия и заклинания, а только сведущие в своем деле люди и нужные приспособления. Треморин!
— Господин?
— Если мы возьмем лишь один этот вот король-камень, то до остальных камней нам и дела нет. Повалите их, где сможете, да так и оставьте.
— Хорошо, господин. Если бы мне в помощь дали Мерлина…
— Отряд Мерлина будет занят на укреплениях. Мерлин, будь добр, берись за дело. Я даю тебе двадцать четыре часа.
В такой работе люди уже немало поднаторели; они скапывали стены и заполняли их землей рвы. Частоколы и дома мы просто сожгли. Люди работали охотно и настроение у них было отличное.
Утер был всегда щедр к солдатам, и добра пограбить здесь было немало: браслеты из меди, бронзы и золота, фибулы и доброе оружие, выложенное медью и эмалью, как это принято у ирландцев. Работа была завершена к сумеркам, и мы спустились с холма во временный лагерь, разбитый на равнине, у подножия.
Уже закончился ужин, когда ко мне пришел Треморин. Я видел факелы и костры, по-прежнему горевшие на вершине холма, в их свете виднелось то, что оставалось от Хоровода. Лицо Треморина было испачкано и выглядел он уставшим.
— Провозились весь день, — с горечью произнес он, — и нам удалось приподнять его на пару футов, а полчаса назад опоры подломились, и он снова упал в свою яму. Какой дьявол надоумил тебя указать на тот камень? С ирландским алтарем все было бы намного проще.
— Ирландский алтарь не годится.
— Клянусь богами, похоже, нам и этот не достанется! Послушай, Мерлин, мне плевать, что он там говорит, за эту работу отвечаю я, и я прошу тебя пойти и посмотреть. Ты пойдешь?
О последующем и были сложены легенды. Было бы утомительно рассказывать, как мы это сделали, но все вышло довольно просто; у меня был целый день подумать об этом, я видел и камень, и склон холма, а какие нужны приспособления, я помнил еще со времен жизни в Бретани. Там, где было можно, мы везли его по воде — вниз по реке от Киллара к морю, потом в Уэльс, и опять как можно дальше по рекам, по двум великим Эйвонам, лишь считанные мили между ними нам пришлось провезти его по суше. Я был не Фионн Могучая Рука, но я был Мерлин, и огромный камень шествовал домой столь же плавно и беспрепятственно, как баржа по спокойной воде, и я находился при нем все это время. Наверное, я спал во время этой поездки, но сам я этого не помню. Я бодрствовал, как не спят у кровати находящегося при смерти человека, и в тот единственный раз, путешествуя по морю я не чувствовал качки, а сидел (как мне потом рассказывали) спокойный и молчаливый, будто в кресле у себя дома. Утер однажды пришел поговорить со мной, скорее всего, он был зол, что мне удалось так просто сделать то, с чем не смогли справиться его собственные инженеры, но, глянув на меня, сразу ушел и уже не пытался подойти ко мне снова. Я ничего этого не помню. Наверное, меня там пр