Утер, знавший правду, не мог играть столь же правдоподобно, как Игрейна, но под воздействием усталости, вина и чудовищного возбуждения от того, чему предстояло случиться, был все же достаточно убедителен. Люди переговаривались вполголоса, обсуждая его ярость, когда он обнаружил отсутствие Горлойса, и его гневные клятвы отомстить, как только разъедутся по домам венценосные гости. Если яростные речи звучали чуть громче, чем подобало, а угрозы герцогу, чья вина заключалась лишь в том, что он защищал собственную жену, были чуть несдержаннее, чем следовало, то король и ранее бывал весьма несдержан, так что это расценили, как часть уже знакомой всем картины. И столь ярко сияла тогда звезда Утера, столь ослепительна была слава коронованного Пендрагона, что Лондон простил бы ему и публичное изнасилование. И вряд ли столь же легко простили бы Игрейну за то, что она отвергла Утера.
Так мы добрались до Корнуолла. Гонец хорошо справился со своей задачей, и поездка наша, проходившая короткими быстрыми перегонами, каждый не длиннее двадцати миль, заняла два дня и ночь. Мы обнаружили наши войска стоящими лагерем и ожидающими на выбранном нами месте — несколько миль не доходя до Геркулесова мыса, у самой корнуэльской границы. Там нас ждала новость — как бы Игрейне ни удалось добиться этого, но она оказалась заперта в Тинтагеле с небольшим отрядом отборных воинов, в то время как ее муж с остальным своим войском занял Димилиок и разослал призыв людям Корнуолла собраться для защиты своего герцога. Он должен был знать о войсках короля у самых границ его владений, но можно было не сомневаться, что, по его мнению, войска станут дожидаться прибытия короля, и вряд ли ему уже ведомо о прибытии короля в армию.
Мы въехали в лагерь в сумерках, постаравшись остаться незамеченными, и направились не к королевской ставке, а к палатке одного из командиров, которому Утер мог доверять. Кадаль был уже там, он отправился раньше, чтобы приготовить одежды, в которые мы должны были, согласно моему плану, переодеться и ждать знака от Ральфа из Тинтагела, когда придет время.
План мой был достаточно прост, и именно простота таких планов нередко способствует их осуществлению; этому же способствовал и обычай Горлойса со времени его свадьбы каждую ночь приезжать, если оказывалось возможно — из Димилиока или какой иной крепости — навестить свою жену. Я полагаю, по поводу этой нежной привязанности звучало слишком уж много шуточек, и потому у него сложилась привычка (о которой мне рассказал Ральф) приезжать тайно, используя потайной ход и скрытую в скалах дверцу, отыскать которую было непросто, если только не знать дороги. В мой план входило просто переодеть Утера, Ульфина и себя так, чтобы, если нас заметят, сойти за Горлойса, его спутника и слугу и явиться в Тинтагел ночью. Ральф сделает так, чтобы получить назначение на дежурство у потайной дверцы, он встретит нас и проведет тайной тропой. Игрейна каким-то образом сумела уговорить Горлойса — это была главная опасность — не навещать ее в ту ночь и должна отослать всех женщин, кроме Марсии. Ральф и Кадаль обговорили между собой, как мы должны одеться: в ночь коронационного пиршества корнуэльцы покидали Лондон в такой спешке, что оставили часть своих пожиток, и не составило труда найти попоны со значками Корнуолла и даже один из всем известных боевых плащей Горлойса с двойной серебряной каймой.
Последнее сообщение Ральфа внушало надежду — время приспело, ночи стояли достаточно темные, чтобы скрыть нас от чужих глаз, и достаточно пасмурные, чтобы люди без нужды не высовывали нос за дверь. Мы отправились, когда совсем стемнело, и наша четверка незамеченной покинула расположение войск. Когда лагерь скрылся из вида, мы быстрым аллюром направились к Тинтагелу, и лишь острый взгляд человека, ждущего недоброе, мог бы различить, что это не герцог Корнуэльский с тремя спутниками мчится домой к жене. Бороду Утера покрыли серой краской; с одной стороны лицо его пряталось под повязкой, чтобы скрыть уголок рта и объяснить — если уж ему придется заговорить — странное звучание его речи. Капюшон его плаща, надвинутый очень низко — что вполне естественно в такую бурную ночь — скрыл черты лица. Он был осанистее и крепче сложен, чем Горлойс, но это достаточно просто спрятать, и он надел перчатки с крагами, пряча в них руки человека далеко не старого. Ульфин вполне мог сойти за Иордана, слугу Горлойса, на которого заметно походил комплекцией и цветом волос. Сам я был одет, как Бритаэль, друг Горлойса и один из его командиров: он был старше меня, но голос его имел некоторое сходство с моим, я же чисто говорил по-корнийски. Мне всегда удавалось неплохо подражать голосам. В мои обязанности входило говорить, случись в том нужда. Кадаль ехал с нами без маскировки; он должен был ждать с лошадьми снаружи и, если потребуется, стать нашим гонцом.
Я подъехал вплотную к королю и склонился к его уху.
— Отсюда до замка не больше мили. Теперь мы должны спуститься к берегу. Там будет ждать Ральф, чтобы впустить нас. Я поеду вперед?
Он кивнул.
Даже в той клочковатой летящей тьме мне показалось, будто я вижу блеск в его глазах. Я добавил:
— И не смотри так, а то никто не поверит, что ты Горлойс, у которого за спиной столько лет семейной жизни.
До меня донесся его смешок, затем я повернул своего коня и стал осторожно искать на изрытом кроличьими норками, покрытом осыпями и кустарником склоне спуск туда, где начиналась узкая долина, ведущая вниз, к берегу.
Долина эта представляла собой всего лишь овраг, по дну которого к морю стекал небольшой ручей. В самом широком месте ручей имел ширину не более трех шагов и был так мелок, что кони могли перейти его в любом месте. В нижней части долины вода падала с небольшого утеса прямо на усыпанный сланцевой галькой берег. Мы ехали друг за другом по тропе; стремивший вниз свои воды ручей был от нас слева, а справа высился заросший кустами склон. Поскольку ветер дул с юго-запада, а лощина была глубокой и шла почти точно на север, мы были укрыты от непогоды, но на верхней кромке обрыва кусты стонали на ветру, и прутья, а то и небольшие ветви, с шумом проносились иногда по воздуху над нашей тропой. Даже без этого и не принимая в расчет крутизну каменистой тропы и темноту, поездка была бы не из легких; а тут еще наши кони, страшившиеся бури и чувствующие напряжение, исходившее от троих из нас — Кадаль оставался незыблем, как скала, но ведь ему и не предстоял визит в замок, — нервно шарахались и сверкали белками глаз. Когда в четверти мили от моря мы свернули к потоку и заставили коней перейти через него на другой берег, мой, шедший первым, поджал уши и стал упираться, а когда я, хлестнув его, заставил перебраться на другой берег и послал с места в галоп вверх по узкой тропе, чья-то фигура отделилась от тени склона прямо перед нами и конь остановился на месте, поднявшись на дыбы и замахав копытами в воздухе, как бы пытаясь взлететь. На мгновение мне показалось, что он сейчас обрушится на спину и подомнет меня.
Тень метнулась вперед и схватила коня под уздцы, заставляя его опуститься. Животное встало, трясясь и исходя потом.
— Бритаэль, — назвался я. — Все в порядке?
Вышедший нам навстречу вскрикнул, шагнул вперед, оказавшись рядом с плечом коня, и стал всматриваться снизу вверх, пытаясь разглядеть что-то во тьме. За моей спиной послышался глухой топот копыт — выбрался на тропу и остановился серый конь Утера. Человек, стоявший рядом с моим конем неуверенно произнес:
— Милорд Горлойс?.. Мы и не надеялись, что вы приедете в такую ночь. Должно быть, есть какие-то новости?
Это был голос Ральфа. Я ответил уже своим собственным голосом:
— Так нам удастся сойти за них, по крайней мере в такой тьме?
К нему вернулось дыхание.
— Да, милорд. На какое-то время мне показалось, что это на самом деле Бритаэль. И потом этот серый конь… Это король?
— На сегодняшнюю ночь, — ответил я, — это герцог Корнуэльский. Все в порядке?
— Да, господин.
— Тогда показывай дорогу. Времени у нас немного.
Он взял коня за уздечку чуть выше удил и повел его, за что я был ему признателен, ибо тропа оказалась опасной, узкая и неровная, она извивалась вдоль отвесного склона между шелестевшими на ветру кустами; на чужом, да еще напуганном коне я не хотел бы пробираться по такой тропе даже днем. Остальные двинулись за нами; тяжело ступали флегматичные кони Кадаля и Ульфина; следом за мной шел серый жеребец, фыркавший на каждый куст и пытавшийся пересилить держащую узду руку всадника. Но Утер мог бы ехать на самом Пегасе и подчинить его своей воле, даже не утомив рук.
Вдруг мой конь чего-то испугался, я не приметил, чего, споткнулся и сбросил бы меня вниз с обрывистого берега, не держи его Ральф под уздцы. Я ругнулся, потом спросил Ральфа:
— Сколько еще осталось?
— Еще около двух сотен шагов до уреза воды, господин, там мы оставим коней. К потайному ходу придется подниматься пешком.
— Клянусь всеми богами бури, я был бы рад оказаться под крышей. У тебя не возникло никаких затруднений?
— Никаких, господин. — Ему приходилось почти кричать, чтобы мне было слышно, но в такую бурю нас вряд ли могли услышать дальше, чем за три шага. — Моя госпожа сама сказала Феликсу — это ее привратник, — что попросила герцога вернуться, как только он разместит войска в Димилиоке. Все, конечно, прослышали уже про ее беременность, поэтому очень походит на правду, что она хочет возвращения герцога, пусть даже армии короля стоят так близко. Она сказала Феликсу, что герцог вернется потайной дверцей — на случай, если король заслал уже шпионов. Велела ему не сообщать ничего гарнизону, а то люди могут забеспокоиться, что он покинул Димилиок и стоящие там войска, но король никак не может появиться в Корнуолле раньше, чем еще через день… Феликс ничего не заподозрил. И с чего бы ему подозревать?
— Этот привратник стоит у ворот один?
— Да, но есть еще двое часовых в караульной.
Он уже рассказывал, что находится за потайной дверцей. Это была маленькая калитка, прилепившаяся внизу у внешней стены замка. Пройдя за нее, оказываешься на длинном лестничном пролете, уводящем вправо, вдоль стены. На полпути вверх находится широкая площадка, с одной стороны от которой караульная будка. Затем лестница снова стремилась вверх, а на самом верху находилась другая потайная дверца, ведущая прямо в покои.