Я еле сдержался от смеха, вспомнив как со мной приключался третий, а потом, когда представил, как мы с ним будем тянуть Угодника сквозь миры.
— Угодник папашу вашего, который одиннадцатый, воспитывать ушёл. Чтобы шестого не залупцевал насмерть.
— Не шутишь? — перепугался я незнамо чего больше, одиннадцатого папку с ремнём или того, что протаскивание сквозь миры будет взаправду.
— Не время для шуток, — заявил дед.
— А как перетаскивают сквозь миры? — спросил я и задрожал от нетерпения, а, может, от утренней прохлады.
— Ступай в сарай, погрейся. Зубами клацаешь, как Жучка после проруби, — велел американец, и я мигом помчался в сарай чтобы согреться и собраться с мыслями, а в первую очередь, успокоиться и взять себя в руки.
— Здравствуйте, Байк Давидович, — поздоровался с выросшим, как из-под земли, монстром Угодника.
Но монстр не захотел ни разговаривать, ни распевать песенки, и я прошмыгнул в сарай.
Сбросил ранец и расселся на табурете, но успокоиться не получилось. То голоса в подвале чудились, то сквозняки обдували лицо, то картины, одна страшнее другой, рисовались перед глазами.
— Кошмар, — вполголоса шепнул я, после того, как представил себя купавшимся в голубом пламени.
— С кем разговариваешь? — спросил меня подвал голосом Александра-третьего.
— С тобой, — ответил я, не успев испугаться.
— А я подумал… — начал третий.
— Что умом тронулся? — перебил я товарища, с которым ещё вчера пережил столько приключений, что ни в сказке сказать, ни пером описать. — Коня нашёл?
— А как же. С утра обещался подъехать вместе с мажарой
— Конь? — рассмеялся я.
— Хозяин. Дедок один. Еле нашёл его вчера.
— О перетягивании через миры что-нибудь слышал? Меня этим дед с утра самого пугает.
— Какое ещё перетягивание?
Я вскочил, как ошпаренный, и забегал по сараю, а потом прицелился выскочить во двор, но в меня намертво вцепился мой боевой друг, наверное, опасаясь, что этак снова возьму и взлечу в морозное облако.
— Нужно Павла звать, чтобы научил, как через миры таскают. Угодник с Настей вот-вот явится, а мы ни в зуб ногой.
— Да, ну тебя, — не поверил дружок.
— Не веришь, сам сходи. Только на улицу ни ногой. Мои вот-вот на работу пойдут. Я их вчера в одиннадцатый мир возил. Представляешь, чего натерпелся, а они насмотрелись? А тут ты с недовериями…
Я всё бухтел и бухтел, и не мог остановиться, а третий давно умчался в сторону ближайшей Америки.
Слегка успокоившись, я снова уселся на табурет с намерением с него не подниматься, пока всё не станет понятным. «Во-первых, для чего букет? — начал я перечень вопросов без ответов на которые не собирался трогаться с постамента. — Во-вторых, как и чем таскают через миры? В-третьих, куда на конике-слонике ехать? В-четвёртых, как перепрыгивают во второй мировой круг?»
— Айда. Дед зовёт, — окликнул меня Укропыч, испортив планёрку, и тут же испарился.
Выйдя из сарая я зевнул, погрозил пальчиком Давидовичу и пошагал в сторону калитки.
Павел уже топтался у входа во времянку и что-то объяснял Александру, кряхтевшему где-то внутри неё.
— На шкафу она. Белёная. Почти шерстяная. Девчушка с Николаем сплели её в бесовском мире, — недовольно командовал дед в открытую дверь времянки.
Не успел я догадаться, что они ищут, как во двор вывалился Александр-третий с мотком верёвки через плечо и стихийным букетом в кулаке.
— Верёвку мне, а букет разделите надвое, — скомандовал Павел. — И чтоб веточек поровну было.
— Как это? — не понял я. — Они же все разные.
— Шалопаи, — обозвал дед обоих сразу. — Спящую, проснувшуюся и засыпающую, взял, и в одну сторону отложил. Спящую, проснувшуюся, засыпающую – в другую. Что непонятно? Чтобы поровну было. Чтобы равновесие было между мирами.
Мы устроились прямо посреди двора и начали делить веточки, а Павел бросил наземь белёсую бечёвку и начал её разматывать и растаскивать по двору. Я как заведённый хватал одну веточку без листиков, одну с только что распустившимися почками, одну с жёлтыми листами и приговаривал: «Спящая, проснувшаяся, засыпающая». Потом мы друг другу показывали кулак с веточками и откладывали их каждый в свою сторону. Потом ещё и ещё, пока веточки не закончились, и мы не поднялись с колен.
— Верёвку узнал? — шёпотом спросил третий.
— Где-то видел, — пожал я плечами.
— В пещере такая же, — сказал третий, и я сразу вспомнил незримую верёвку, которой опускалась в пещеру лесенка, сделанная Угодником.
— Точно. Значит они обе непростые. И та, и эта заговоренные, — поддал я мистики. — Ту не видно, пока не умоешься, а этой через миры таскать можно.
— Почему они через подвал не пройдут? — удивился третий.
— Как он её загипсованную по лестнице поведёт? Летать-то она не умеет. Вернее, умеет, только с козырька подъезда и камнем вниз.
Дед закончил растаскивать концы волшебной верёвки и скомандовал:
— Марш сюда.
Мы подошли, и он всучил каждому из нас по концу верёвки и распорядился:
— Вяжите каждый свой букет к кончику. Только не ванно-банным узлом, а обносите вокруг по два раза, а потом… — дед подождал, пока мы пару раз намотали верёвку на букеты и продолжил. — Узел вяжите. Так, а теперь точно такой же сверху. Только следите за верёвкой, чтобы которая сверху оказалась в первый раз, так же сверху оказалась и во второй. «Прямой» называется узел. Да не так... Вот так. Теперь потуже затяните, чтобы веточки не расползлись. Теперь решайте, кто в одиннадцатый мир свой конец с букетом потащит и там Угодника ждать станет. Потом Николаю букет с верёвкой всучит, — объяснил дед, а мы заморгали глазами.
— Один букет тут, а другой там? — уточнил я.
— Букеты – это знаки. Из всех миров их разглядеть можно. Они от деревца библейского. В помощь нам даны на всякие такие случаи. Что непонятно? — удивился дед, как будто когда-нибудь объяснял нам о перетаскивании сквозь миры.
Пока я переваривал услышанное, третий решил убраться подобру-поздорову и убежал в сторону одиннадцатого мира.
«Хитрец», — почти обиделся я на дружка, когда тот уже спустился в подвал.
Я поддёрнул к сараю свободную часть верёвки, оказавшуюся около двадцати метров в длину и толщину в два моих мизинца. Потом оставил свой букет на бензобаке Давидовича и полез в одиннадцатый мир, чтобы отрегулировать длину верёвочных кончиков, выглядывавших из сараев. Получилось метра по четыре от каждой двери.
Когда с измерениями было кончено, я снова пошёл к третьему сговариваться, как он будет встречать Угодника с Настей, и как мне узнать, всё ли готово, чтобы начать тащить. Не успел выскочить в Татисий, как услышал бодрый голос дядьки Николая.
— Всё готово? — спросил он у третьего. — Давай букет.
Я выглянул из одиннадцатого сарая и увидел Николая с забинтованной Настей на руках, которому Александр уже протягивал верёвку с привязанными веточками.
— Видишь верёвочку с прутиками? Сейчас она нас в другое место переведёт, — объяснил дядька нашей беде, а сам глазами показал, чтобы мы оба лезли в подвал. — Когда будете на месте, начинайте тянуть.
Потом Угодник взял обеими руками букет и верёвку так, что Настя приподнялась вверх и оказалась напротив его груди.
Мы забежали в сарай, потом в подвал, и, толкаясь, выбрались в мой мир, где нас поджидал второй букет, а в придачу дед с его забористым взглядом.
— Начали? — спросил он, когда увидел суету в наших глазах.
— Он Настю поднял и верёвку с букетом держит. Что делаем? — спросил я, дрожа от волнения и неизвестности.
— Клюёт! — разрядил дед сгустившийся вокруг меня воздух, а потом добавил: — Тянем-потянем, крещёных в наш мир перетянем.
Мы втроем еле поместились между сараем, Давидовичем и времянкой, и начали тащить верёвку на себя и дальше в сторону дедовой хаты. Павел пошагал вперёд с букетом и концом верёвки в растопыренных пальцах, а мы с третьим потащили её на себя, и начали пятиться от сарая.
— Стойте на месте, — скомандовал дед. — Руками перебирайте и в мою сторону попускайте, а то всё интересное пропустите.
Мы остановились, как вкопанные, и начали передавать верёвку из рук в руки, не оборачиваясь на деда.
— Мне почему-то страшно стало, — признался я товарищу.
— Тоже трясусь, — откликнулся третий. — А отчего верёвка не натягивается?
Я взглянул в распахнутую дверь сарая и ужаснулся. Верёвка прорезала бетонный пол нашего тайного убежища, как нож прорезает сливочное масло. Лишь неяркое голубое свечение виднелось на земле в том месте, через которое она проползала. И это свечение продвигалось к нам ближе и ближе, совершенно не пачкая проползавшую сквозь него волшебную верёвку.
— Мамочка, — услышал я дрожавший голос Александра.
— Не дрейфь, пехота, — ободрил я друга.
— Встань первым, а потом командуй, — взвизгнул бывший весельчак и рубаха-парень.
— Меняемся местами, — скомандовал я, когда снова услышал из-за времянки издевательский смех деда и разозлился на свой страх. — Вставай сзади, кому говорят! Не хватало чтобы мы с тобой всё испортили.
Третий мигом оказался за моей спиной, а я, сделав несколько шагов навстречу магической верёвке, перестал гипнотизировать себя непостижимым зрелищем и сосредоточился на дядьке с бедой на руках.
«Каково им между мирами? Не дай Бог, застрянут на полдороги», — думал я, а верёвка продолжала выползать в наш мир.
В конце концов, она легко прорезала незамысловатый порог сарая, а потом выскочила из-под земли. Не просто выскочила, а повисла в воздухе, заканчиваясь всё тем же светившимся ободком, из которого продолжила заползать в наш мир.
Всё вокруг уменьшилось до микроскопических размеров. Воздух замер, время остановилось. Я увидел себя сверху и сзади, и, замерев, вытаращился во все глаза, когда в том месте, откуда выползала верёвка, сначала появилось бледное облачко, которое на глазах густело и разрасталось, а потом Угодник с Настей на руках вышагнул из облака в мой родной мир.