Я выдохнул и медленно вернулся обратно в своё тело, всё ещё тянувшее верёвку.
— Сработало? — заулыбался Угодник, поставил Настю на ноги и протянул мне букет.
Я, ничего не соображая, машинально вцепился в букет и начал сматывать чудо-верёвку кольцами, точно такими, какие видел в пещере на нагеле. Только когда верёвка начала заканчиваться, и мой взгляд упёрся в деда со вторым букетом в руках, я начал осознавать, что случилось.
— Прутики отвяжи и приготовь к боевому походу, — скомандовал дед.
«Час от часу не легче, — опешил я. — К какому ещё походу? К какому бою? Дайте сначала успокоиться».
— Отчего у тебя руки трясутся? — спросил меня Угодник, когда вышел из времянки уже без Насти на руках.
— Это вам всё просто, а я не каждый день с чудесами сталкиваюсь, — попробовал я оправдаться, а руки у меня, и правда, тряслись.
— Всё элементарно, — начал объяснять Николай. — Веточки от мамы Кармалии, а верёвка из шерсти четырнадцати жертвенных агнцев из четырнадцати миров первого круга. Но не из чистой шерсти, а с добавлением её. Договор есть такой с каждым миром, как увидят кого на этой верёвочке, пропустят туда, куда она протянута. А веточки для проходов таких и нужны. Мы с тобой уже с их помощью миры пересекали. Или ты не понял, когда за мной на «Москвиче» ехал?
— Может не до конца, но понял, что вы с Давидовичем на дороге проход открыли, когда задымили. А разве имя Кармалии не секрет?
— Ещё какой, — сказал Угодник. — Но я уже давно к вашему делу приобщён. Только никому другому говорить об этом не надо. Если миры захотят, сами поимённо представятся. А если им не понравится, что кто-то их имена разбалтывает, беды не миновать. Станет тот, как Павел, непомнящим.
— Непомнящим? Как же он нас обучает? — изумился я.
— Всё что нужно для вашей учёбы он помнит. И беспамятство его временное. О нём он сам попросил у Скефия. Чтобы на старости лет не проболтаться и беду не накликать, — объяснил Угодник.
— Мне-то что делать? Ведь я не просил о таких знаниях, а меня в мороках чуть ли не под диктовку заставили их выучить. Теперь такая путаница. И места в голове уже не хватает… Для этих секретных знаний. Того и гляди проболтаюсь, — пожаловался я на посредническую жизнь.
— Не переживай. Тебя ещё по губам не били, когда собирался проболтаться? Если не били, то теперь начнут. Значит, ты все миры первого круга запомнил?
— Что толку, если мы им номерки с конца навесили. И тёток в нашем счёте нет, — подосадовал я о наболевшем.
— Ничего страшного. Разберёшься, — успокоил дядька и сменил тему разговора, потому что к нам подошли Павел с Александром-третьим. — Когда лошадка прискачет?
— Поутру обещался, — ответил дед. — Рассчитываться будем овсом или рублями?
— Как попросит, так и оплатим, — сказал Угодник. — Лишь бы Настя не заснула, пока ждать будем.
Мы недолго потоптались во дворе, потом Угодник оставил третьего выглядывать лошадку, а меня с дедом повёл в хату на разговор.
— Ты хоть помнишь, что там взрослым будешь? — начал он, когда мы чинно расселись по табуретам.
— Помню, — еле выдавил я из себя и в один миг стал маленьким и безвольным.
— А это ответственность. И за мальчонкой присмотр. И за языком, чтобы на людях недоумком не выглядеть. И покушать сготовить, и в магазин. Кем там представишься? А представишься Настиным братом. Но в первую очередь отыщешь Димку. Может его уже родственники какие-нибудь загребли? Или, не дай Бог, в детдом сдали. Так что проявишь инициативу, как с хоккеистами на Черёмушках.
— Как он нам весточку пришлёт? Ведь будет там как привязанный, — испортил дед, так складно начавшийся, разговор.
— Пролезет с букетом в соседний мир, перелетит на гору, и в гости к девчушке, — отрезал угодник.
— У него же метки нет, чтобы по тем мирам разгуливать, — удивил дед проницательностью и хорошей памятью.
— Она должна была её поставить, когда букетом одаривала, — не согласился Угодник. — Ты же получил метку? — уточнил он уже у меня.
— Конечно, — соврал я, незнамо зачем.
— Значит, с помощью Скефия пролазишь в первый мир второго круга, потом бегом к Настиному дому. Ищешь следы трагедии, а если их нет, быстро в следующий мир, и так далее. Уловил? — закончил Николай инструктаж.
— Ещё раз повторить можно? И помедленнее, — жалобно попросил я.
— Чудак-человек. Ты же башковитый. А чтобы двери между соседними мирами открыть, хватит трёх веточек из букета. Только знак особый ими показать надо, — огорошивал дядька каждым словом, а сам улыбался, как будто для меня всё это давно знакомое и плёвое дело.
— Какой ещё знак? — потребовал я объяснений.
— Особый. Первоначально круг надо перед собой начертить. В воздухе. Чертишь один круг, попадаешь в первый круг миров. Чертишь два – во второй. Смекаешь? Потом перекрестить его надо, а уже после цифру нарисовать всё так же, в воздухе. Номер по счёту в этом круге. Сразу же эти три веточки сгорят и дыма видимо-невидимо наделают, а ты шагай в дым. И всё. Считай, что уже там, куда просился. И это работает, когда из спящего мира выбираешься, а не походя из какого вздумается. Хотя и тогда, конечно, получается, но зачем зря драгоценность такую расходовать? Всё ясно?
Если что непонятное вспомнишь, на нашей прогулке спроси. Договорились? — прервал речь Угодник, заслышав топот ног бежавшего с улицы Александра.
Третий, как и учили, подскочил к окошку, стукнул в него двойным ударом и спросил:
— Деда, вы там?
— Изыди, — откликнулся Павел, и мы всей гурьбой вывалились из хаты.
Я вышагнул во двор последним. На ходу всё тряс и тряс головой, пытаясь хоть как-то уложить в ней последние новости и тайные знания, только что услышанные по секрету от старших. А Угодник вышел за калитку, быстро о чём-то договорился с хозяином лошади и вернулся обратно.
— Всё готово. Я за Настей, а ты мигом на телегу. Там нас встретишь и, чуть что, поможешь её приземлить, — распорядился дядька и вошёл во времянку.
Глава 8. Вороная процессия
Я выскочил из двора и взгромоздился на подъехавшую телегу. Только зарывшись в сено, лежавшее в задней части телеги, слегка успокоился и начал глазеть по сторонам, стараясь всё как следует запомнить.
Александр стоял в калитке, чтобы придержать её для проноса пострадавшей Насти, а Павел сговаривался с хозяином о плате за аренду лошади, которая оказался чёрным как смоль мерином с печальными синими глазами.
«Чудеса, — думал я с содроганием. — Сейчас начнётся моя работа по ликвидации беды».
— Эй, пассажир, — услышал голос Угодника. — Где букет?
Я собрался выскочить из сена, но Александр-третий метнулся во времянку и через пяток секунд уже бежал мне на выручку с букетом наперевес.
Угодник осторожно усадил загипсованную Настю на сиденье, обшитое ватином и кожей. Потом передал мне авоську с газетными свёртками и доставленный третьим букет хвороста. Я всё это принял и с недоумением уставился на дядьку.
— От экскурсионной бабы Нюры. На дорожку пирожков напекла, — пояснил Николай и легко запрыгнул в телегу. — Ну, прощайся с дедом и дружком.
После таких слов у меня нестерпимо зачесалось в носу, защемило в груди, и я едва сдержался, чтобы не заплакать.
— До свиданья, жители двенадцатого мира, двенадцатого Армавира, — еле выговорил, когда собрался с силами.
— Тише ты, ирод, — зашипел на меня Павел. — Не смущай людей. А так, конечно, через недельку свидимся. Бывай, служивый.
— До встречи, — попрощался со мной близнец.
— Поехали, — скомандовал Угодник, и мы отправились в путь.
Мерин послушно тронулся с места, я поплыл мимо дедова двора, мимо родного перекрёстка и дальше навстречу неизвестности и своему, теперь уже неизбежному, предназначению.
Скоро дед с третьим ушли во двор и пропали из глаз. Я пригнулся на всякий случай пониже, чтобы никто из соседей меня не увидел, и задумался над тем, что уже случилось и тем, что ещё только предстояло.
«Еду в соседний круг, где мигом стану тридцати трёх лет отроду. То есть, взрослым. Красота. То есть, кошмар. Там дымлю ветками… Нет, не дымлю. Как только узнаю, что уже в другом мире, бегу искать пятиэтажку. Нахожу, и сразу к той разговорчивой соседке. А уж она мне все новости выложит.
Нет, сперва позвоню в Настину квартиру, а если не откроют… А какой номер квартиры? Что пятый этаж, знаю, а квартира? Сколько их на площадке? Две, четыре? Может, три?»
— Дядь Коль, а номер Настиной квартиры знаете? — спросил я, когда мы уже вовсю цокали подковами по асфальту Советской армии.
— Двадцать вторая, — ответила мне сама Настя.
Я увидел её лицо, которое врачи ещё недавно забинтовывали. Оно уже не было таким, как вчера. Всего за одну ночь синяки стали бледно-жёлтыми, царапины подсохли и, сузившись в разы, покрылись тёмной корочкой, а рваные раны, утратив опухлость, зарубцевались. Теперь она точно выглядела выздоравливавшей, а не больной. До симулянтки, конечно, далеко. И гипс на ногах напоминал, что она серьезно пострадала, пробивая дорогу в наш мир.
Мы проехали перекрёсток с кинотеатром «Родина», но не свернули налево к Колодочной фабрике, а всё также поцокали в сторону Второго вокзала.
«Почему в Армавире всё называют по номерам? Первый вокзал, Второе водохранилище, Третья больница. Неужели, так везде? Или на горожан подействовало наше посредничество, и они не захотели названия придумывать, а всё пронумеровали?»
— Больше ничего не вспомнил? — спросил Угодник, мельком взглянув на меня, когда я осмелел и выбрался из сена, чтобы отряхнуться и привести в порядок школьную форму.
— Дружка моего, который одиннадцатый, будем искать? — вспомнилось мне.
— Через неделю сам явится. Разговоров будет, разговоров. Может, придётся ему амнезию устроить, чтобы трепался поменьше, — сказал Угодник.
— Как это? — удивился я.
— Как у Павла нашего. Там помню, а тут забыл. Или наоборот. Забудет про путешествие в… Какой бы мир его ни забросило. Всё равно же, возвратят целым и невредимым, — заверил дядька.