В Агафтии я очутился рядом с нужным пятиэтажным домом, только вот, о заселении его никакой речи и быть не могло, так как здание только-только возвели. Стоял скелет самого строения готовый к отделочным работам, а на дорожке, на которой я очутился, возвышался башенный подъёмный кран.
— Берегись! — заорали откуда-то сверху.
Я оглянулся и увидел, как с крыши сбросили кипу обрезков рубероида, а те сразу разлетелись в разные стороны, как листки бумаги.
Когда ринулся со стройплощадки, на ходу ругая строителей с их запоздалым предупреждением, дорогу к выходу преградил сторож. Всего-то и оставалось прошмыгнуть в открытые настежь ворота, а тут, на тебе!
— Вы, извиняюсь, кто такой и как на стройку проникли? — встревожился мужичок в испачканной известью фуфайке.
— Я этот… Инспектор по рубероиду, — соврал первое, что взбрело на ум.
— Тогда извиняйте. Не заметил, как вы прибыли. Покликать прораба? — спросил воротный страж.
— Уже всё проверено. Пятёрка вам за хорошее рубероидное состояние, — сказал я сторожу, как самый добрый рубероидный инспектор.
— Прощевайте, — вежливо простился мужичок и пропустил меня на улицу. — И спасибо за премию. Пять рублей на всех, всё равно, хорошие деньги.
Я шагал, размахивая авоськой, и радовался своему изворотливому уму, который вот уже третий раз пришёл на помощь.
«Что же ещё будет? — подумал, выбирая новое место для перехода в следующий мир. — Бёдрами виляли, собаками травили, за загривок хватали. Тут рубероидом кидались, и сторож чуть не арестовал. А всего-то четвёртый мир».
Но несколько следующих миров обошлись без сюрпризов. В Касинии, так же, пятиэтажный дом ещё не заселялся. В Аргесии здание заселили, но следов Насти или её мужа не было. В Карпании и Герделии снова только что подведённые под крышу пятиэтажки, причём кирпичные, а не как у нас из железобетонных изделий. У Карфония и Атлакия пятиэтажки снова оказались жилыми, и я уже довольно дерзко мотался в двадцать вторую квартиру второго подъезда и стучался в дверь, а если там не открывали, ломился к соседям и расспрашивал их.
Соседи пожимали плечами, но всегда охотно рассказывали о том, кто и где проживает. Я безбоязненно представлялся то инспектором по жилью, то инспектором по выделению земли для строительства зданий, то инспектором по рубероидным премиям и штрафам. А если оказывался в мире с ещё не построенным домом, становился инспектором по собакам. Особенно меня интересовало, не кусала ли строительных рабочих злющая собака Люська.
Люди везде встречались понимающие и добрые, а непонятных инспекторов всегда побаивались и разговаривали с уважением. Я больше не рисковал «быть» Настиным родственником и продолжал фантазировать на тему доброго инспектора.
Так прогулялся по улице Черноморской у сестёр Аплисии, Лавродии и Киркании, у брата Варгония, снова у сестёр Валыкии и Гласидии, и вот проник в братский Крашелий.
* * *
У Крашелия всё было просто и без каких-либо приключений. Дом стоял, жильцы обитали, окна в подъезде вставлены, в общем, никакой летающей Насти не было и в помине.
Я привычно вышел обратно на Черноморскую и лёгкой походкой отправился якобы в универмаг на Анапскую, а сам на ходу попросил об очередной будничной услуге.
— Мир Крашелий. Я посредник из Скефия. Прошу отправить меня в соседний Валкодий.
Но не получил ни молний, ни мороза в знак отказа, ни тёплого ветра с извинениями о задержке отправки. Ничего. Поначалу вернулся к пятиэтажке, решив, что не заметил, как Крашелий перекинул меня, но нет. Всё то же самое. Даже жильцы, отдыхавшие после инспекции, встретили меня тревожными лицами.
«Ой беда», — подумал я и снова пошагал к универмагу. Ещё раз позвал мир, потом ещё. Безрезультатно. Ноги понесли, куда подальше, в груди всё задёргалось, в голове зашумело, а я продолжал идти в сторону парка с недавно высаженными деревьями.
Так бы и бродил неизвестно сколько, если бы по пути не увидел, как какой-то мужчина, похожий на нашего учителя физкультуры, раздувал костёр из сухой ботвы и веток.
«Неужели, Крашелий в отключке? Теперь веточками креститься и в следующий мир проситься? Не думал, что понадобятся. В какой по счёту мир сверлить?» — кумекал я и шагал, а сам снова и снова пересчитывал имена проверенных миров.
На помощь пришёл список на тетрадном листке. Названия в нём прочитать было невозможно, а вот посчитать по нему миры, запросто. Я остановился, развернул записку и прочитал: «Не умничай!» Вздохнул и начал перечислять по памяти имена миров второго круга, а сам вёл пальцем по строчкам списка, пока не остановился на номере семнадцать – на Крашелии. Стало понятно, что мне нужно в восемнадцатый мир.
Когда поравнялся с костром мужичка, начал осторожно размахивать, ставшим вмиг драгоценным, букетом. Нарисовал перед собой окружность, потом вторую. «Прошусь во второй круг», — прокомментировал про себя, затем перекрестил своё художество и вывел цифру восемнадцать.
Дым от учительского костра загустел, и я шагнул в него, как в облако.
Мужичок за спиной начал ругаться и топать ногами, наверное, пытаясь потушить костёр, а я продолжил шагать в Валкодий.
«Спасибо, мама Кармалия, за драгоценный букет», — подумал я с благодарностью, и тут же затряс этой драгоценностью, обжегшись дотлевавшими библейскими веточками, как обжигаются бенгальскими огнями, догоревшими до кончика.
— Здоров ли, мир Валкодий, — поздоровался я, и сразу же почувствовал тёплое приветствие, означавшее, что переход из спящего Крашелия состоялся, и новый радушный хозяин готов помочь в моём посредническом занятии.
— Мир Валкодий. Прошу о сокрытии от чужих глаз и переносе по воздуху на улицу Черноморскую к пятиэтажке, которую ищу, — договорил я уже в полёте, привычно расправив руки с авоськой и букетиком для равновесия.
«Если Валкодий не спит, значит беды в нём нет. А кто у нас дальше по списку? Крашелий, Валкодий, Амазодия. Значит, прошусь в Амазодию», — закончил я кумекать и приземлился на перекрёстке Анапской и Черноморской.
Не успел и рта открыть, как в глазах засверкали молнии, означавшие что Валкодий услышал мои размышления и, не дожидаясь просьбы, заметнул в Амазодию.
* * *
— Ну, здравствуй, Амазодия, — бодро поздоровался я, когда отошёл подальше от появившихся пешеходов.
«Рабочий день кончился. Теперь народу на улице будет много. Как бы не перепугать их своими появлениями и исчезновениями», — размышлял я, маршируя по Черноморской к такому знакомому и незнакомому месту.
Маршировал-маршировал, и не заметил, как чья-то невидимая рука схватила меня за шиворот и в один миг задрала вверх метров этак на двадцать, а может даже выше. Испугаться толком не успел, как моя уверенность в абсолютной безопасности в мирах второго круга приказала долго жить.
— Слушай сюда, щенок! — задрожало всё вокруг от громоподобного женского баса, начиная с воздуха, потом меня самого с авоськой и букетом, потом новостроек с деревьями, и далее.
Так всё вокруг затряслось и затрепетало вместе со мной, что ни словами не рассказать, ни карандашами расписать. Даже показалось, что воочию увидел перед собой огромную орущую башку презлющей старухи, похожей на ведьму из мультика.
— Запомни раз и навсегда! — продолжила ведьма орать. — Я Амазония! А не какая-то Амазодия, которую ты выдумал. Если ещё раз…
— По мне так Амазодия и есть, — заверещал я с глупым детским упрямством и перебил речь новоявленной хозяйки мира. — Назвала тебя так мама Кармалия, и живи теперь с таким именем, пока замуж не выйдешь. Потом меняй фамилию хоть на Забияку, хоть на Кусаку. Здравствуй, Кусакия!
— Шутки шутишь? — возмутился оглушительный голос. — Сейчас я тебя прокипячу и выжму!
— Ещё милицией меня напугай, — не угомонился я и продолжил дерзить, хотя никогда не был ни отчаянным, ни наглым. — Поставь мирового посредника на тротуар. Потом отправь в Баюлию.
Что началось после этого – ни словами описать, ни в фантазиях представить. То я на поляне встал на смертный расстрел перед женским отрядом в холщовых балахонах с копьями наизготовку. То на вертеле повис и проволокой к нему примотался, а меня поливали маслом и норовили вот-вот зажарить вместо дичи. То тиграми чуть не затравили в деревянном загоне под безумный девчачий визг «Смерть ему!» А я всё равно твердил: «Хочу в Баюлию, и точка!»
Наконец, меня снова подвесили над улицей Черноморской, а снизу появилась колонна женщин-милиционеров, которые зарядили чёрные арбалеты и уже прицелились, чтобы залпом стрельнуть в героя-посредника.
— Врёшь! Целёхоньким к маме Кармалии на поклон явлюсь. Пугай сколько хочешь, — рычал я, а сам давно уже дрожал всем телом. — И куда авоську с букетом дела? Зараза, а не девка.
После этих слов в меня тут же ударила молния и напрочь оглушила, а только что облитая маслом одежда покрылась красными языками пламени. Я полетел вниз. Молнии стреляли вдогонку, гром гремел, пробиваясь в оглохшую голову далёким гулом и дрожью. Огонь на одежде вскоре потух, оставив после себя запах жжёного масла и бурые пятна, а я продолжал кувыркаться и падать в разверзшуюся бездну.
— Зато у тебя не холодно, — злобно хохотал я и не сдерживал ни слёз, ни вырывавшихся рыданий.
Меня подхватили у самой земли всё на той же Черноморской, и не успел я поздороваться со следующим миром, как опять оказался высоко над землёй.
— Здравствуй, Баюлия, — прохрипел я и спросил: — Тебе я тоже чем-то насолил?
Вместо ответа вновь мелькнули молнии, и я опять полетел кверху тормашками вниз. Страшно мне не было, а вот обидно было. Особенно за потерянные в Амазодии букет заветных веточек и авоську с пирожками.
«Я же для Димки пирожки берёг. А здесь все недоросли какие-то. Как же маме Кармалии с вами тяжело?»
Меня снова поймали у самой земли. Вместо приветствия мира Перлонии, я чинно выговорил:
— Значит ты, Перлония, тоже в полном порядке? Знал бы, что вас так быстро обойти можно, давно бы беду отыскал.