— Как складно у тебя получается, — обижается на меня красавица.
— Шучу я. Всё у тебя правильное. Обо всём радеешь. А я, так, болтун девятилетний, — силюсь не обидеть девицу из морока.
— Если хочешь помочь, вставай и лечись. Потом начеканим сколько нужно. Тебе же ещё у сестры работать придётся. Если, конечно, ты на самом деле такой головастый и сердцем болеешь за каждую мелочь, — заявляет девица.
— Я не только сердцем за вас, кристальных, переживаю. У меня душа за вас болит, — бурчу я для порядка, как дед Паша. — Ну, что, хозяюшка? Водки для рук дашь?
— Вон, во фляжке. Просыпайся и лечи свои клешни. А я ещё для этого балбеса снежной королевой вырядилась, — вздыхает и машет на меня холёной ручкой Кристалия.
— Так ты, вон кто, — удивляюсь я и падаю с хрустального табурета на деревянный пол Настиной кухни.
* * *
— Ой, — застонал от боли и проснулся. — Как же теперь этими щупальцами чеканить? Ах, да. Водка. То есть, фляжка.
Я поднялся на ноги и сразу забыл хрустальный сон, в котором девица в сверкавшем платьице пыталась меня образумить, а я вредничал и огрызался. Потом пошёл искать фляжку с лечебной водой от Стихии.
— Обо всём позаботилась. Как знала, что инвалидом стану, — похвалил тётку-красотку Стихию за находчивость и дальновидность. — Она что, по-настоящему всё наперёд знает? С Ясенем вон как вышло. Почему опять не поставила метку для пещеры? Что-то ещё задумала?
Я нашёл фляжку у себя на поясе и окончательно расстроился.
— Пить или руки мочить? Душенька, звякни, когда правильный вопрос задам. Пить?
И тут, нет, не звякнуло колокольчиком, а дунуло в лицо космическим морозом.
— И на том спасибо, — не растерялся я.
Сел на табурет, сунул фляжку между колен и попытался предплечьями сжать металлическую пробку с резьбой чтобы её открутить. На удивление, пробка сразу подалась и отвинтилась. Догадавшись, что так вышло неспроста, поблагодарил Кристалию за содействие.
— Спасибо, помощница, — сказал назло жгучей боли, усилившейся от влаги, которую брызнул на ладони.
Через пару минут боль исчезла. Руки высохли, или водичка впиталась, мне было всё равно. Глянул на ладони и изумился. С одного намоченного раза выздоровел.
— Продолжаем? — спросил Кристалию, и она ответила теплым дуновением.
Отставил в сторону драгоценную фляжку, достал пару крупинок и уточнил:
— Прямо тут, и по две?
Опять получил тёплое согласие.
Снова и снова раздваивал монеты, лечил руки, потом опять раздваивал, и снова лечил. До полуночи хватило сил раздвоить и залечиться ещё несколько раз к ряду. Водичка не закончилась, даже на половину не убавилась, но я решил остановить болезненное занятие, так как с количеством нужных монет пока не определился, а чеканить лишние мне не хотелось.
Ладони от ожогов и последующих лечений загрубели до невозможности, мышцы рук и плеч ломило и выворачивало, а чувство бесконечной жгучей боли, хоть и притупилось, но достало до самого сердца.
«Двадцать семь с половиной рублей, — пересчитал я утром плоды своих рук в буквальном смысле и оставшиеся после покупок копейки. — Долг с арендой кладовки – двенадцать. Останется пятнадцать. На запасы сколько нужно? Перво-наперво узнаю, а потом и с чеканкой разберусь».
* * *
— Димка, выбирай. Или ты летишь к мамке и с ней тратишь моё драгоценное время. Или со мной готовишь квартиру, кладовку, балкон, и всё остальное к мамкиному возвращению. Выбрал? — поставил я ультиматум своему подопечному, хотя сам толком не знал, чем заняться.
— К мамке, — не раздумывая заявил Димка.
— Какой ты несознательный. Тогда дожёвывай курицу, а я помою посуду. Чем её, кстати, моют? — ужаснулся я, осознав, что теперь один-одинёшенек на домашнем хозяйстве.
— Горчица кончилась. И хозмыло. Чужая мамка всё извела, а ничего не купила. Замочим в тазу, а когда разбогатеем – отмоем.
— С мылом, понял, а с горчицей ни в одном глазу. Ею посуду моют? — не поверил я в очередную небылицу.
— Конечно.
— А ты точно маленький? Может, из другого мира к Насте прибыл и ребёнком прикинулся, а сам воздухи разноцветные разглядываешь? — снова заподозрил я неладное.
— Ага, прибыл. С капустой из Закубанья.
— Из какого ещё Закубанья? — спросил я со смешанным чувством лёгкого испуга и озорного любопытства.
— Я же октябрьский. А в октябре из Закубанья капусту на лошадках привозят. Вот меня и нашли в ней. А когда нашли, выбрали самую готовую к заботе тётку. Это моя мамка оказалась. Меня и отдали ей.
— Как это, «выбрали»? Ты что, не родился, а с капустой появился? — опешил я и напряг все свои знания о появлении детей на белый свет.
— Ты что, маленький? Когда мамки хотят деток, то и поправляются наперегонки. Животики большие у женщин видел? Они нарочно кушают помногу, пока живот не вырастет с арбуз. Запасы в нём. Чтобы ночами не спать, а за детками ухаживать. Их же выбирают по животу, когда находят малышей. И мою мамку так выбрали. Глянули, а у неё животик больше, чем у всех. К заботе, значит, готова. Так что мне с мамкой повезло, — просветил меня юный всезнайка.
— Похоже на правду. Значит ваш домком к заботе готовится? И капусту скоро подвезут...
— Нет. Она такая и есть. Круглая со всех сторон, а не только на заботном месте, — усомнился в моём прогнозе Настевич.
— А где эта Закубания? — решил узнать, откуда привозят капусту.
— Ребятёнка решил поискать? А к заботе у тебя кто готовиться будет? Ты же можешь мамку мою попросить, — набросился Димка с планами на мой счёт.
— Я только про капусту. Где она растёт? Если что, слетать туда и купить. А когда все узнают, что у Насти капусты с морковкой видимо-невидимо, так сразу твой новый папка отыщется, — пообещал я мальцу, глядевшему на меня презлющими глазками.
— Что же мы ждём? — возмутился Димка.
— Кто из нас к мамке хотел? А я всегда готов помочь. Про капусту я, а не про женитьбу, — уточнил я на всякий случай. — Где она водится? То есть, где растёт?
— Мамка знает. Айда к ней, а потом капусту воровать. Наберём, сколько сможем, и улетим, — предложил юный уркаган.
— Воровать мы ничего не будем. Купим всё. Денег наделаем и купим, — твёрдо пообещал я.
— Ты хотел сказать, заработаем? — чего-то недопонял Димка.
— Можно и заработать. Только я ещё ни разу не работал. Напомнишь мне про аптеку узнать. А то денежки, ой, как больно достаются. И тебе запас сделать нужно. Огольцы же без синяков и ссадин не растут.
Мы как настоящие взрослые приготовились к дальнему походу. Замочили в воде грязную посуду, оделись, обулись, рассовали по карманам авоськи для капусты и вышли на лестничную площадку.
— У тебя, правда, гроши имеются? — спросил Димка, ещё недавно собиравшийся всё воровать.
— Имеются. Только я сперва у мамки твоей всё узнаю, а потом решим, что покупать, а что зарабатывать. И про долг уточню. Долг сначала отдать нужно, — вспомнил я о главном денежном вопросе.
— Почему же мы тогда всё без хлеба едим? — так жалобно спросил ребёнок, что у меня ком в горле стал и глаза заслезились.
— Я забыл, а ты в гастрономе не подсказал, — повинился и похлопал себя по выпиравшему животику. — Вообще-то я пирожки, оладьи, блины, и всё остальное ем. Твоя мамка что из этого печёт?
— Пекла бы, только муки у нас тоже нет, — ещё больше погрустнел Димка.
— Сколько сейчас время? Часы-то мы опять не завели. Айда в магазин. Купим муки, хлеба, ещё что-нибудь, что не по талонам, а по справке. Потом к мамке, — предложил я новый план действий.
— И шоколадку «Алёнка», — потребовал сорванец, ещё минуту назад мечтавший о хлебушке.
И мы почти бегом помчались на Анапскую за новыми покупками.
* * *
— Снова, который со справкой, явился, — улыбнулась знакомая продавщица.
— Мы за хлебушком, — перепугался я, потому что увидел на стене часы, показывающие две минуты девятого.
— Ржаной или пшеничный?
— Ржаной, — сказал Димка. — И «Алёнку» нам.
— Всё, что он желает, покупаем. Если можно, конечно.
Нам выдали буханку ржаного и шоколадку.
— Мука у вас как продаётся? — решил я разведать, вдруг, мука по талонам.
— Мешками по пятьдесят килограмм, — отбрила продавщица. — Ещё что желаете, мужчина?
— Горчицу и хозмыло, — напомнил Димка.
— Дальний с правой стороны отдел хозтоваров, — безразлично сказала продавщица и отсчитала сдачу с красномедного полтинника.
Я взял копейки с блюдечка, и мы пошли искать отдел хозтоваров.
Оказалось, что у хозтоваров был не только отдельный прилавок, но и дверь в свой склад, находившийся прямо за витриной и столом для продавца. Здесь была посуда, стиральный порошок, мыло, горчица, которую я считал пищевым продуктом, а уж никак не средством для мытья посуды. Всё было аккуратно расфасовано в бумажные пакеты или упаковано в серые картонные коробки.
— Всё что здесь есть, всё нам и нужно, — поразился я не изобилию на полках, а нищете в Настиной квартире.
— На что ты смотришь? — не понял Димка.
— На всё. У мамки что из этого имеется? Шиш с маслом и две сковородки. Ещё пара кастрюль времён царя Гороха да тазик с ковшиком в ванной. А тут и ложки из нержавейки, а не деревянные, как у вас. И вилки, и кружки из керамики. Всего полно. Глаза разбегаются. По сколько штук вилок и ложек взять?
— По две, — сказал не веривший в богатую жизнь Димка.
— А новому папке? А гостям? По шесть, не меньше.
Я попросил продавца посчитать, сколько будет стоить комплект из шести столовых ложек, шести чайных, шести вилок, шести керамических кружек и половника. Оказалось, всего-то восемьдесят девять копеек. Потом я купил двухкилограммовые пакеты с горчицей, стиральным порошком, содой. И заполировал всё дюжиной кусков хозяйственного мыла с полудюжиной банного «Душистого» разных сортов.
Продавщица ухмылялась, но всё выдавала без колебаний, а после каждой очередной покупки отсчитывала сдачу.
— Может, вам ещё одеколон с шампунем? — спросила она, увидев пару серрублей у меня на ладони.