— Туда, — указал я на комнату с диваном. — Стол и буфет на кухню. Стулья, куда поместятся. Мальчишка за вами присмотрит, а я… А у меня понос, — соврал я и убежал.
— Тут отсижусь. Постираю заодно, — уговорил себя и попытался вспомнить что-то очень важное, но так и не вспомнил.
Пару раз ополоснул пожитки, сначала выжимая всё вместе, а потом мочил каждую вещь в тазу и теребил руками, как умел, и как видел, когда таким трудом занималась мама.
Одежда чище не становилась, а я и не старался с первого раза освоить стирку, тем более, вода из бочки заметно убывала.
Ополаскивая и выжимая брюки, о чём-то задумался и прислушался к голосам грузчиков, шумевших в комнатах. Когда что-то упало на кафель и звякнуло, не сразу обратил внимание, а когда взглянул, обмер от ужаса.
«Серрублик, — выругал себя на чём свет стоит за легкомыслие к деньгам. — А если бы потерял?»
Засунул монету в нагрудный карман рубашки, собрал выжатую одежду в таз и вышел в коридор, нацелившись на комнату с Димкиной кроваткой и следующей дверью на лоджию. Там от стены до стены были натянуты несколько верёвок для сушки белья.
— Хозяин, а на водку? Вон ты какой, зажиточный, — напали на меня грузчики в коридоре.
— После, — отмахнулся я. — Когда шкаф с диваном привезёте. Пару кресел ещё. Тогда и на водку получите.
— Сегодня? — оживились грузчики.
— Сегодня стирка. Если будет время, сегодня закажу и оплачу, а завтра с утра привезёте. Уговор? Слово рубероидного инспектора, — пообещал я мужичкам.
После того, как представился инспектором, грузчиков-сборщиков будто ветром сдуло. «Магическое это слово, инспектор», — подумал я и зашёл в Димкину комнату.
— Стулья что, у меня стоять будут? — встретил недовольным вопросом Настевич.
— На кухню их отнеси. Может, не все, но там им самое место. Стол с буфетом уже там?
— И стол там, и буфет. Кровать, матрас и подушки в маминой комнате. И комод там. Вот радости будет, когда её отпустят, — доложил Димка и начал кататься верхом на новом стуле, будто на деревянной лошадке.
— А у тебя игрушки есть? — озарило меня, наконец. — Одежды нет. Мебели нет. Книжек детских нет.
— Книжка есть. Девчачья, правда, но имеется. Мне её папка по секрету подарил. Просил от всех прятать. Я и прячу у мамки в диване, — рассказал Димка.
— Ну, всё. Терпение моё кончилось. Барахло развешу и мигом в ванную. Готовь фляжку, — распорядился я и собрался запереться в санузле и раздваивать последний рублик до тех пор, пока не упаду от изнеможения.
— Игрушек для мальчиков не бывает. Для девочек бывают, а для нас и камушки с палочками сойдут за игрушки, — загрустил Димка.
— А чего ещё у мальчиков не бывает? — спросил я и засунул фляжку за пояс.
— Могилок, — еле выговорил ребёнок и всхлипнул.
— Как это? — не поверил я в такую чушь. — Куда же их девают, когда… Когда их время выходит?
— В топку. В крем… Тори… — начал вспоминать Димка заумное слово.
— В крематорий? Не шутишь? — обомлел я от очередной пугающей новости. — Это же не по-христиански, когда к предкам на могилу не пускают.
— Мужчин всех сжигают, пока пустого места не останется. У мамки за керосин… Или уголь? За бензин денег кучу забрали.
— Не верю. Стреляйте в меня из арбалетов, не верю в такое. А тёток в могилах хоронят? — уточнил, на всякий случай.
— Конечно. Попадьи говорят, что могила только у Богоматери была. Потому что Иисус воскрес, и могилы у него не стало. У мужчин другая дорога на небо. Только воскреснуть остаётся, если не хочешь в крематорий, — рассказал Димка страшные вещи детским голосом и недетскими словами.
Я сел на пол, ошалев от услышанного и позабыл всё, что только что собирался делать. Димка присел рядом, и я, наконец, осознал, что и он тоже, не пойми во что одет, в точности, как и я.
Так мы сидели, прижавшись друг к дружке, пока я справлялся с новыми известиями и лихорадочно рассовывал их на полки давно увеличившегося склада в голове.
— Обещаю, что обязательно поставлю где-нибудь подальше от твоих тёток, домкомов, попадей и продавщиц, если не настоящий памятник, то уж большой-пребольшой крест точно. Как у православных предков в моём мире. Такой большой, что его будет видно из окна твоей квартиры. Будешь глядеть на него и вспоминать папку. И все мальчишки будут смотреть на него и молиться Богу за души своих отцов, дедов, дядек, братьев. Слово даю. Верь мне, — обещал я Димке.
Обещал, а у самого ручьями текли слёзы, норовя напоить собой валявшуюся под ногами двухметровую палку, которую принёс из далёкой юго-западной страны. Принёс, как новое оружие, не только против зла, а ещё и против несправедливости, царившей в женских мирах по отношению к моему мужскому полу.
— Поставь его на Фортштадте, — предложил Димка.
Он вскочил на ноги и выбежал на лоджию, где начал искать глазами место для установки обещанного мною креста.
— Не слишком далеко будет? — засомневался я.
— И пусть. Там они до него не доберутся. А я, если что, подойду к Кубани и рассмотрю его, как следует. Потом буду отсюда смотреть в ту сторону и, даже если не видеть, то уж точно знать, что он там стоит и про папку напоминает, — дрожа от прохладного воздуха, а может от волненья, скороговоркой объяснил Настевич, как всё будет, когда моё обещание исполнится.
— Ладно. Для этого мне сначала в туалет надо, — испортил я тожественность момента, а потом уточнил: — Умыться и кое-что отчеканить. А ты выбери что-нибудь для готовки завтрака.
— Иди уже. Понос твой конопляными семенами лечить надо, — прописал мне терапевт Димка. — А с веточкой, что делать будем? Она же не простая, а, как и твой крестик, волшебная.
Я замер на выходе из комнаты, как столбик, вбитый в сырую землю здоровенной кувалдой.
— Палка как палка. Мне её библейское деревце подарило. Сказало обереги из него для тебя и мамки твоей сделать. Веришь?
— Теперь тебе столяра искать нужно. Ты же про крест не шутил? Он и с оберегами поможет, — серьёзно рассудил пятилетний ребёнок, а я и уши развесил от удивления.
— Ты тоже, получается, головастик, — пришла мне в голову неожиданная мысль, и я вернулся на лоджию.
— Кристалия, можно мне твоего мальца к посредничеству приобщить? Он потолковей меня будет. Видишь, как рассуждает. Тебе на благо вырастет. Он всё понимает, всё видит. Подготовить мне его в посредники, или рано ещё? — закончил я монолог, но от мира ни ответа, ни привета не получил.
Собрался идти в ванную и уже там звать Кристалию с просьбой о раздваивании серебрянного рублика, но увидел плывущую навстречу Стихию миниатюрного роста, которая смеялась и махала Димке ручкой, зазывая его в другую комнату.
— Иди уже, — прикрикнул я на разинувшего рот мальца, который увидев невероятное зрелище, замер в испуге. — Она хорошая, хоть и девчонка.
Я прошёл мимо него в туалет, а он так и остался стоять и моргать, не решаясь даже дышать, не то что слово молвить или идти на зов привидения Стихии.
— Спасибо за Димку, Кристалия. Надеюсь, не подведёт тебя и маму Кармалию. А если что, пусть думает, что всё приснилось, — сказал я миру и попросил помощи в раздваивании монет: — Помоги с серрубликами. Мне их столько надо, что никакой лечебной воды не хватит.
— Сюда подойди, — вместо Кристалии потребовал Димка из зеркала.
— Опять на юго-запад? — хохотнул я нервно, перепугавшись неожиданного поворота дел.
Но в зеркале никакого отражения, даже моего собственного, не было, а имелась обыкновеннейшая картинка, точно, как в телевизоре «Рекорд», только показывавшая улицу Черноморскую, а не программу «Время».
— Смотреть или звук слушать? — задал я глупый вопрос.
— Смотри, — приказал детский голос.
Я потёр уши, затем глаза, и всмотрелся в картинку, которая тут же ожила. Вид улицы приблизился и показал тот самый двор, в который я так легкомысленно забрёл в Маринии.
Из калитки вышла старуха, оказавшаяся впоследствии ведьмой. Она была зрячей и довольно шустрой. Старуха осмотрелась по сторонам, прижала к груди какой-то свёрток и заторопилась в сторону железной дороги.
Изображение плыло за бабусей и показывало её сверху и сзади. Она дошла до железнодорожных путей, ещё раз огляделась, и в одном прыжке перескочила сразу через четыре железнодорожные колеи. Потом старуха два раза кувыркнулась, как заправская акробатка, и припустила бегом в сторону высоченных акаций-гледичий, росших вокруг пустыря, на котором в моём мире построили папин Завод Испытательных Машин.
Завода в этом мире пока не было, и бабка прямиком пошла к акациям. Потом она выбрала место под деревом и, топнув ногой, пробила в земле глубокую ямку, в которую опустила свёрток. Затем ведьма взмахнула рукой, и ямка сама засыпалась землёй. Бабка ещё раз осмотрелась и вышла из поля картинки на зеркале, а вид с акациями остался.
— Смотри, куда она клад зарыла, — велел мне Димкин голос.
Изображение придвинулось ближе и подробно показало место и ствол акации, который был усыпан бордовыми колючками со множеством иголок, торчавших в разные стороны.
— За убийство Димкиного отца я её ослепила и памяти лишила. Дорогу к своим сокровищам она забыла. И тебе на всё про всё хватит, и денег лишних во мне не появится. Всё понял? — грозно спросил напоследок Димка, и изображение акации пропало.
— Всё ясно, товарищ Кристалия. Спасибо за подарок. Обещаю потратить на доброе дело, — закончил я с чеканкой, так и не начав её, и вылетел из ванной ошпаренный горячей телепередачей.
— Димка, мне лопата нужна, — судорожно выдохнул я, забегая на кухню, но ни мальчишки, ни Стихии не увидел.
— Сначала две девочки будет, а потом два мальчика? Во дела! — услышал Настевича из его комнаты.
* * *
— Товарищ Яблокова, дайте лопату напрокат. Ну пожалуйста, — попросил я у домкома, стоя в нелепых стёганых штанах перед распахнутой дверью квартиры номер один.
— Щас, — прошипела она в ответ. — Долги сначала отдают, а уже потом мебель дорогущую покупают.