— Я первый. Я второй. Я четвёртый…
Замечаю, что вновь прибывшие летуны счётом ровно одиннадцать душ не такие полупрозрачные, как прилетевший первым и назвавшийся двенадцатым.
— Не пойму. Один прозрачный, а другие… — не успеваю договорить, как вдруг на улице появляется огромная стеклянная великанша с мухобойкой в руке и разгоняет моих близнецов, как мошек.
Причём, ей наплевать какие они по прозрачности. Всех распугала и, покосившись на меня, прошла мимо.
Я пугаюсь и великаншу, и того, что оказался тринадцатым, после чего убегаю в туалет, где, глядя на своё полупрозрачное девятилетнее отражение, через которое видно бочку, ковшик и окно в ванной, пугаюсь ещё больше и просыпаюсь в холодном поту.
* * *
— Димка, ты где? — спросил я, когда проснулся.
— Здесь, — пробурчал из кухни Настевич. — Не добудился тебя, и что?
— Выгляни с балкона. Тётка стеклянная не ходит с мухобойкой?
Через минуту услышал, как помощник с полным ртом доложил:
— Не видно. А что, должна?
— Ты там жуёшь что-то?
— Не пропадать же добру.
Я встал с дивана и пошагал в ванную, в которой ванны отродясь не было. Умываясь, случайно глянул в зеркало и отвёл взгляд, пытаясь вспомнить, что же такого видел во сне.
Пока завтракал в одиночестве, Димка вовсю пыхтел в своей комнате, найдя себе интересное занятие.
— Таким должен быть? — подбежал он с нарисованной картинкой дирижабля.
— Опять? Ты что, не понимаешь? — набросился я с упрёками.
— Всё одно же пригодится. Если не строить, то знать нужно, о чём мир просить. Сам говорил, много чего не хватает.
Пришлось закругляться с завтраком и чертить недостающие, по моему мнению, части летательной машины.
— Кабина для мамки, это правильно. Только, как она в неё заберётся? Рисуй верёвочную лесенку.
Рулит он чем? Рисуй перо руля. Вот такое. Как на речных лодках. Теперь пару пропеллеров с моторами с обеих сторон на коротких крылышках. И чтоб крутились, как вентиляторы. Стоишь – они стоят. Летишь – они крутятся. А дальше всё правильно.
Забыли штурвал, но он в мамкиной кабине. Так и скажешь, если кто спросит. А вот, откуда мы его взяли? Вот вопрос, так вопрос, — нахмурился я, когда закончил исправлять чертёж.
— Полетели уже на гору? — предложил Димка, устав рисовать и думать.
— Воды нужно набрать. Нет, не фляжку. Во фляжке лечебная вода. Другое что-нибудь есть? — решил я тщательно подготовиться к путешествию на Змеиную гору.
Димка нашёл бутылку из-под газировки, которую мы отмывали-отмывали, да и бросили это неблагодарное занятие из-за его полной бесперспективности.
— Лимонад где покупали? — спросил я, решив, лучше потратится, чем заработать понос от грязи в бутылке.
— Это из-под масла. Лимонад я сроду не пил и не знаю, где продаётся.
— Какого же укропа мы её отмывали, если она из-под масла? — разгневался я на потерю времени понапрасну. — Летим на рынок, где я ещё ни разу не был. Мелочь красномедная имеется. Если что, купим газировку там.
Я набрал горсть серрубликов побольше, рассчитывая по дороге к Змеиной горе столкнуться с финансовыми проблемами и, схватив смешно брыкавшегося и визжавшего Димку себе под мышку, шагнул на лоджию и попросил у Кристалии обычный комплект авиа-услуг.
Кристалия нас подхватила и подбросила к Анапской, только, пронесла чуть дальше по Черноморской, где и оказался искомый нами рынок.
Мы опустились наземь и в сокрытом состоянии начали изучать, какие бывают рынки в женских мирах.
Чего там только не было! Но больше всего мне понравились колечки жареной домашней колбасы. Я хоть и позавтракал, но слюнки так и потекли без остановки.
— В глазах рябит. Ищем газировку и сваливаем.
— По-нят-но, — растягивая слово, выговорил Димка.
— Что тебе понятно, недоросль?
— Понятно почему меня мамка на рынок не водит. Чтобы не расстраивался. Молодец мамка, — похвалил сыночек Настю.
— Стоп-стоп. А я кто тогда, если привёл тебя в расстройство?
— И ты молодец, — не растерялся Димка. — Как бы я узнал, что мамка молодец.
Я подивился логике мальчугана, но на смех сил и желания не нашлось. Уж больно захватывающее зрелище представлял собой рынок. Не рынок, а деликатесная ярмарка.
— Лимонад, — ткнул пальцем Настевич, пока я снова и снова натыкался взглядом то на колбасу, то на копчёные окорока, то на запеченных куриц.
— И ты молодец, Димка. Нашёл нам лимонад, — похвалил я мальца.
Мы пошагали к киоску, совершенно забыв о своей невидимости.
«Две копейки за пол-литра», — подивился я дешевизне, когда прочитал ценник.
— Нам две бутылки, — попросил я у продавщицы и отсчитал четыре красномедные копейки.
— Фиг нам, — вздохнул Димка. — Мы же сокрытые. Теперь я лимонада не попробую.
— В этот раз расплатимся и сами возьмём. Но ты так никогда, запомни, никогда не делай. Посредникам озорничать запрещено, — закончил я поучать и потянулся за бутылками на витрине. — Тебе же всё равно, что ситро, что дюшес, что лимонад? Может, на пробу все три возьмём?
— Можно, — согласился Димка.
Я добавил ещё пару монеток и высыпал в блюдечко шесть копеек прямо продавщице под нос.
— Уплачено, — сказал Димка и схватил бутылку дюшеса.
Я взял лимонад и ситро, тоже сказал ничего не понимавшей тётке «уплачено», и мы покинули рынок.
— А за колбасой и окороком обязательно сюда наведаемся, — пообещал я будущему посреднику и напарнику.
* * *
Когда рассказал Кристалии, что мы с Димкой собрались делать, подробно обрисовал ей дорогу к Горькой балке и дальше к Змеиной горе. Она тотчас подняла нас в небо, и мы снова стали самолётиками. Только на этот раз из нас вышли военные бомбардировщики с газированными бомбами.
«Давай нас на сверхзвуке. Как ночью в Палестину», — подзадорил я голубоглазую великаншу, и мы понеслись с огромной скоростью, только ветер в ушах почему-то не свистел. Я заподозрил, что мы были в каком-нибудь коконе из воздуха, который мчался вместе с нами, не шумел сам и не заглушал звуков вокруг нас, поэтому мы всё слышали, а кричали, просто так, по привычке.
— Куда мы мимо Фортштадта? — удивился Димка.
— На Кудыкину гору, что Змеиной зовётся, когда лицом повернётся. И если не струсишь и первым укусишь, она засмеётся, волной обернётся. А не обернётся, мы её лимонадом по темечку, — смягчился я и добавил не в рифму, чтобы успокоить парнишку, и без того выпучившего глазёнки.
— Сказки, — вздохнул Настевич.
— Долетим и увидим. Сказки или присказки. Сено или солома, как у зайчихи дома. Или как у тушканчика в норке серебра с золотом горка. Или как у змеи медянки с ядами полные склянки, — прострекотал я, вспомнив привычку к придумыванию присказок.
— Откуда ты всё это знаешь? — подивился Димка.
— От верблюда горбатого. От медведя щербатого. От бычка безрогого. От барана безногого. От волка плешивого. От козла паршивого. От коня вороного. Всего знаю много, — протараторил я и выдохся, но увидев приближавшуюся Змеиную гору, продолжил: — Вот и волна, из воды бывшая с пеной, застывшею. Из моря сбежавшая, горою ставшая.
— Стоит, улыбается, нас дожидается, — добавил Димка свою присказку, безмерно меня удивив.
— Видела, тётенька мир? А ведь он ещё не посредник, а только кандидат-проситель, — похвастался я, обратившись к Кристалии, потом подумал и обратился ко всем мирам всех кругов сразу и, конечно, к их маме Кармалии. — Видели, миры, кого вам в помощники нашёл? Не было бы у вас такого счастья, да Настина беда помогла.
* * *
Мы сначала замедлились, потом плавно снизились и приземлились на Змеиную гору. Зрелище для меня было ожидаемое, а вот Димка верещал не останавливаясь.
— На горы никогда не забирался? — спросил я, когда выбрал подходящий для клятвы валун и поставил на него бутылки с газировкой. — Только это, конечно, не гора, а отрог или косогор. Когда смотришь снизу, он похож на гору с белёсым гребнем, точь-в-точь, как морская волна. Спустимся, и сам увидишь.
Озаботившись чем-то важным, отвлёкшим меня от осенних пейзажей и самой клятвы посредника, я не понимал, что в окружавшей нас идиллии было не так.
— Я про Фортштадт мечтал с балкона, а тут настоящая косая гора, — продолжал удивляться Димка.
— Вон, зайцы тебя встречают, — сказал я, не обрадовавшись даже зайцам, которые, куда ни глянь, мирно прыгали по косогору.
— Они настоящие? Ура! — утонул в восторге кандидат в посредники.
— Ёжики верчёные, — заохал я, когда наконец прозрел. — А Кайдалы где?
До меня, наконец, дошло, что было не так. Здесь не было пруда, столь любимого папкой и дядей Витей. И мной, конечно.
С отсутствием кошары и баранов я бы смирился. Даже с полным бездорожьем и степью без следов земледелия, но с отсутствием пруда – ни за что.
— Ты про тот круглый домик? — спросил Димка и дёрнул меня за рукав.
— Какой ещё домик? — не понял я.
— Вон там стоит, — указал он пальчиком.
Я увидел серо-коричневую юрту, стоявшую гораздо правее места, на котором в моём мире был пруд. Возле юрты копошилась пара чабанов, а их бараны большим серым блином паслись неподалёку в степи.
— Нюни на потом, — скомандовал себе. — Иди сюда, товарищ кандидат.
Усадив Димку на валун рядом с бутылками, я долго и подробно рассказывал историю появления посредников. О том, кто они, зачем нужны мирам. О том, что случается, когда миры живут без них. Не забыл и о том, что было у нас, когда миры начали меняться.
Малец внимательно слушал и впитывал, а по его повзрослевшему лицу было ясно, что он ко всему происходившему относился очень ответственно.
Когда закончил обзор истории нашего ремесла, пообещал ребёнку ответить на его вопросы позже. После принесения клятвы. Конечно, при условии, что двадцать второй мир примет его на должность мирового посредника.
— Теперь-то дирижабли строить не будешь? — спросил я и приготовился к таинству принесения клятвы.
— Почему не буду? — удивился Димка.