— На Второе городское водохранилище, — бодро заявил судьям.
— Сами всё видели. Ни жучок, ни душа, ни мы с вами ему ни взглядом, ни намёком, — грустно вздохнула Кармалия.
— Может, не всё ещё потеряно? — спросила Кристалия с надеждой.
— Время не тянем. Больше не тянем. Возвращаем его в нормальный человеческий режим. И без фокусов. Договорились? — закончила суд Кармалия.
Я ничегошеньки из их о разговора не понял, да и не хотел понимать. От грусти в глазах Кармалии у меня защемило в груди, зазвенело над головой колокольчиком, давая понять, что натворил что-то опечалившее её, а вот что именно, так и не смог взять в толк.
* * *
«Выбрал для умывания городское водохранилище с пляжем. Что с того? Где лучше было умываться? Слёз Кристалия пожалела. У Насти с Димкой и так поутру умоюсь. Под краном дома? Может, и нужно было, да как-то неохота», — размышлял я не спеша, пока не осознал, что оказался в любимом месте.
— Я всё ещё в мороке и всё ещё ребятёнок? Городские водохранилища и пляжи. Тут я со всеми мирами веселился, — обрадовался я. — За нос меня таскали. Сегодня точно сбегаю в сторону будущего. Вот, значит, чего они перепугались? Ура! Всё узнаю. Хоть одним глазком, но гляну на него.
Я запрыгал на одной ножке и крикнул в небо:
— Хоть недолго себя человеком почувствовать. Надеюсь, этот морок не очень короткий?
— Ц-с! Ц-с! — ответил тёмно-зелёный жук и пролетел мимо.
Я перестал прыгать и уставился на жука, а тот не кружась, не вертясь, устремился прямиком к тому месту, где я в прошлом мороке разговаривал со своим взрослым отражением.
— Загляну снова в воду. Вдруг, он и в этом мороке отражается? Заодно умоюсь, как Кармалии обещал.
Отложив планирование дальнейших действий и разглядывание ярких морочных пейзажей, я подошёл к берегуводохранилища и осторожно посмотрел в воду, ожидая увидеть небритого старичка. Но никто не появился и не отразился, поэтому я смело опустился на колени и начал обещанное умывание.
Только потянулся к воде, как она, вдруг, фонтаном брызнула в лицо. Не только брызгами, а ещё и кулак мужика-отражения выскочил из воды и треснул мне по лбу. Не больно, но обидно. Ещё и вымочил всего с головы до ног.
— Что же ты делаешь! — благим матом заорал я на мужика, возмутившись его подводному коварству.
* * *
— Я же говорил, что только так его разбудим, — радостно сказал Димка мамке Насте.
— Что же ты делаешь, — повторил я малолетнему извергу, окатившему меня водой из ковшика, и тут же забыл о пляжном кошмаре.
— Крест обещал поставить, а сам дрыхнешь. Ещё на мамку ногами брыкаешься. Пошли завтракать, — упрекнул меня новоявленный начальник. — После креста в мебельный спецмаг. Чтобы к вечеру хотя бы кровать для маманьки привезли.
— Молодец, что разбудил. Покомандуй, пока в себя приду, договорились? — попросил я напарника.
— Когда тебя не добудился, без разрешения мамке три серрублика выдал. На скоросъеды. Больно молочка захотелось… Верному Ответу дать, — замялся Настевич, признаваясь в содеянном.
— Какие такие скоросъеды? — не понял я спросонья.
— Это скоропорты. Только они у нас не успевают портиться. Вот их и прозвали скоросъедами. Сметана, молоко, колбаса. Всё, что льда требует для хранения, — объяснил домовитый недоросль.
— Понятно. Мог бы сам позавтракать, а мне с собой завернуть. Чтобы время не тратить. Сдаётся, что теперь у меня всё гораздо медленнее будет получаться, — сделал я неожиданное умозаключение.
— Да… Только… Верный Ответ! — взвизгнул маленький хозяин и выскочил из комнаты.
Димка с Настей всё нужное завернули в дорогу, избавив меня от лишних разговоров, комплиментов и прочих сантиментов, на которые я не был горазд ни в девятилетнем обличье, ни во временном взрослом.
Верный Ответ поселился в овощном ящике на лоджии с перспективой зимнего переезда в Димкину комнату. Настя была не против нового члена семьи, особенно после нашего балконного приземления, и перестала удивляться моим ангельским способностям, ещё не подозревая аналогичных в сыночке.
Димка, пользуясь моментом, уверил её, что именно я сделаю так, что ни одна крещёная душа о Верном Ответе не узнает. А мне, хоть и приятно было видеть беду выздоровевшей и повеселевшей, но, всё равно, в душе я её опасался, как женщину, как мамку, как полноправного члена правителей этого мира.
Тем более, вспомнив свои вчерашние речи на лодочной трибуне, не без оснований полагал, что скоро весь Армавир узнает и про дирижабли, и про революцию станичников, и про крест на Фортштадте, и обо мне, возмутителе тишины и спокойствия, Сашке-Кресте.
* * *
Я пришёл в себя, отсчитал пятьдесят рубликов в карман, двенадцать Насте, на уплату долгов и аренду ледника, памятуя о закупке мебели и товарище Яблоковой, которая, стоя на страже порядка, грозила мебельной конфискацией.
Потом попросил Кристалию о небольшой дымке над Армавиром, чтобы лишние глаза не увидели нашу возню на Фортштадте. Кристалия тут же заволокла осеннее небо лёгким туманом, и мы, вооружившись авоськой со скоросъедами, шагнули с лоджии в грузовую площадку дирижабля, не видимого ни одной живой душе, кроме Насти.
Такую цыганочку я попросил у Кристалии специально для Димкиной мамки. «Пусть к чудесам привыкает», — решил во мне Сашка-Крест. А вот Димка незамедлительно и по-деловому начал разворачивать свёртки, раскладывая их содержимое на доски кузова. И мигом вцепился зубами в пирожки, не хуже одичалого Барбоса, отгавкиваясь от меня голодными аргументами.
— Почему бы не покушать? Ням. Мы же только сверху покружимся. Ням. А крестик сам, как надо встанет. Хрум. Всем только покажется, что мы его поднимем. Хрум. Бульк.
— Я же сам собирался его поставить. Сам. Но, всё равно, дирижабль ненастоящий. Жалко, конечно, но мы тоже не настоящие лётчики. Законов воздуха, неба, ветра… Да ничего мы с тобой не знаем, — расстроился я с утра пораньше.
— Вырастем и узнаем. И настоящий дирижабль сделаем. Пусть не такой красивый, но сделаем обязательно, — успокоил меня напарник.
Мы перекусили всем, что собрала Настя и запили молоком из бутылки. Подлетая к Фортштадту на уже видимом для всех дирижабле, приготовились к таинству установки православного крестика.
— Попадья, — перепугался Димка и выронил из рук молочную бутылку, которая камнем булькнула в Кубань.
— Не дрейфь, пехота! — зарычал я, пробуждая в себе отвагу для смертного боя, и взглянул вниз.
Но картина была мирная, крики с приветствиями точно такими, как вчера, телеги, мужики в фуфайках, женщины в платочках, почитай, вся станица собралась на бугре в честь такого события. Никто не суетился, не стеснялся, не прятался, а страшная только для Димки попадья чинно готовилась к церемонии освящения восьмиконечного красавца и работы по его установке.
Мы зависли над опутанным верёвками крестом, и я попросил Кристалию сделать всё что понадобится самой, напомнив о нашем с Димкой нежном возрасте.
После того, как она дала тёплое согласие, я высунулся с грузовой площадки и начал изображать руководителя.
— Готовы? — рявкнул вниз, что было мочи, и увидел, как Кристалия опустила вниз верёвку с крюком, размотав её с металлической лебёдки, появившейся на площадке. — Ай, молодец, — тут же похвалил её за находчивость.
— Кубань как мамку люби! А её врагов жги, коли, руби! — загорланили станичники, давая понять, что уже заждались, и что у них всё готово.
Попадья с женщинами загнусавила религиозную песню, слов которой мне было не разобрать, потому, как мужики, не обращая на них внимания, продолжали кричать про Кубань и её врагов, и, конечно, командовать работой по установке креста.
— Зацепили! — перекричал всех Чехурда. — Вирай, покуда безветрие. Вверх помалу! Баб только корешком не смети.
Лебёдка зажужжала, крест ожил и медленно, но уверенно встал во весь рост.
— Лицом на восток! — не унимался Чехурда и размахивал руками, то ли на нас с Димкой, то ли на братьев-станичников.
И я, и Настевич во все глаза дивились картине, разворачивавшейся под нами на выбранном Стихией живописном склоне Фортштадта.
Попадья кропилом разбрызгивала на всех святую воду, а её помощница размахивала дымившим кадилом. Зрелище трогало душу, мужики метались, подтаскивали камни, размешивали цементный раствор, а мы с Настевичем ангелами парили над земной суетой.
— А папина душа это видит? — в тон моим мыслям спросил прослезившийся Димка.
— Конечно видит. Ради него мы всё затеяли. Ради памяти о нём. Все души это видят и обливаются слезами радости, — успокоил я ребёнка, понадеявшись, что так и есть на самом деле.
— Все умершие видят? — уточнил мальчишка.
— Души не умирают. Их Добрая тётенька провожает в рай. А сейчас и все живущие души видят, и все усопшие. Разве без их помощи у нас бы с тобой получилось?
— Видят, — согласился карапуз. — Такой большой нельзя не увидеть.
— Будь он поменьше, всё одно бы видели.
А крест уже встал вертикально и ровно. Металлическая труба перевесила всю конструкцию, потому что станичники грамотно его привязали к нашему крюку. Или Кристалия всё сделала с самого начала сама. Я не стал об этом задумываться, а поблагодарил мир за всё сразу.
— Спасибо, Кристалия, — зашептал, глядя вниз. — За помощь, за мужиков твоих, за дирижабль, за сердечное отношение к моим фантазиям. За всё.
Крест плавно, под жужжание лебёдки, опустился, вставляя свой корешок в ракушечную скважину, и тут же врос им в кубанскую землю, а мужички засуетились с отвесом, камнями, раствором, и радовались, что работа спорится в их, умеющих всё на свете, руках.
Через час всё было готово и, под крики с подбрасыванием шапок, станичники забегали, как ошпаренные и поздравили друг дружку с незабываемым событием, участниками которого стали.
Кристалия смотала верёвку с крюком на лебёдку, которая тут же исчезла, и начала выматывать вниз верёвочную лестницу бесконечной длины, прямо с нашей грузовой палубы, не озаботившись ни катушкой, ни её каким-нибудь свёртком или мотком.