— Спасибо за ужин. Славный, вкусный, морковно-капустный, — поблагодарил я хозяек и поплелся в Димкину комнату на отдых, ничегошеньки в этой жизни не соображая.
— Я принесу её? Форму? Она в моём шкафу висит, дожидается, — спросила меня Кристалийская.
— Там два комплекта? — уточнил я, приходя в себя.
— Два. А вот фуражку Яблокова только одну принесла.
Я замер, собираясь с мыслями, но думал недолго.
— Одну мне взамен школьной. А другую к Димке в шкаф для отпугивания любопытствующих от вашего тайного хода. Фуражку к Дашке, с той же целью. Или наоборот, сами решите. Переоденусь, когда домой собираться буду, — выдал я распоряжения и ушёл в ванную по земным надобностям.
* * *
— Выкладывайте, но по очереди, — потребовал я отчёта у Димки и Дарьи.
— Наша подружка у меня помогала, а её мамка у Дашки, — начал рапорт Димка.
— Мальчишки же неграмотные, а там и круги рисовать, и цифры писать. Вот, мы, девочки, и помогли вам добрым делом, — перебила его сестрёнка.
— Ага, — согласился Настевич, заговорщицки подмигивая. — Меня девчушка за руку взяла и ну выводить прутиком. Ну выводить. Ей Богу, не знаю, что. И дымить, — врал юный посредник, соблюдая наш уговор о полной и безоговорочной неграмотности.
— Мне тётенька объяснила, что нужно делать, и я сама прутиками рисовала и дым пускала. А моя мамка с вашей мамкой проветривали и расспрашивали тётеньку, — похвасталась Дарья.
— Когда нарисовали и проветрили, как проверяли? — допытывался я деталей.
— Не знаю. Димка с девчушкой из шкафа выпрыгнули и закричали: «Здравствуй, двадцать третья мира».
— Двадцать третья мира города Армавира, — вспомнил я Димкину присказку.
— А мамки и эта тётенька так обрадовались. Так обрадовались, — отчиталась Дарья.
— Сами мамки ещё не мотались через шкаф? — вспомнил я для кого, собственно, был построен проход.
— Тётенька сказала, чтобы они позже потренировались, а потом завесили шкаф нашими детскими вещами так, чтобы удобно проходить было. Чтобы они и готовили вместе, и стирали, и за водой, — объяснила Дарья, а Димка снова принялся моргать и улыбаться.
— Что ещё? — спросил я моргуна.
— Теперь я главный водонос, — похвастался младший посредник. — Я и ведёрко точно такое же купил. Набрал прямо в бочке и…
— И побежал вниз, — перебил я хвастунишку и грозно моргнул в ответ.
— И побежал, — согласился Димка, но сразу передумал. — А с одним же теперь неудобно бегать. Куплю тогда второе.
— Тебе лучше и там, и там хотя бы по разу сбегать с двумя ведрами. Чтобы подозрений не было. Ясно? — открытым текстом наказал я мальчишке, догадавшись, как этот проказник наловчился набирать одно-единственное ведёрко, а выливать из него целую бочку.
— Понял, — согласился он.
— О чём вы? — вмешалась в наш разговор Дарья. — Я тоже с мамой за водой хожу.
— Неграмотные мы, вот и мерещится всякое. Зря я деньги на ведёрко потратил, — быстро нашёлся Настевич.
— Конечно зря, — согласилась Дарья, а потом слащаво запела: — Вы бы форму надели, а мы бы на вас полюбовались. Нечасто дядек в инспекторы берут. Ой, нечасто.
— Тихо ты. Это секрет. Такая же тайна, как и день нашего рождения. Попробуй только выболтать. Не посмотрю, что ты с косичками, — пригрозил ей «двоюродный» братец Димка.
— Что будете делать, если проболтаетесь? — испугался я не на шутку.
— Тетенька научила. Не боковые дверки открывать, а те, которые с зеркалами, — рассказал Димка и покосился на грамотную, но чересчур болтливую сестрёнку.
— Хорошо. Буду знать. У нас, кстати, тоже свой способ есть. Только не дверки менять, а про себя попросить мир запереть проход, он и закроется.
— На кой мы тогда его продымили? — возмутился юный напарник.
— Временно закроется, — успокоил я недоросля и перевёл разговор на другую тему:
— Дарья, обучи его грамоте. Он тебя не выдаст. Договорились?
— Разве что чуть-чуть, — пообещала она неохотно. — Если вы в форму оденетесь, а я с мамкой на вас посмотрю. Никому не скажу. Никому. Тогда и обучу его цифрам, — поставила она своё условие.
Димка после её слов, так и затрясся от беззвучного смеха. Потом сдерживался, сдерживался, да и захохотал в голос. Хохотал и моргал мне. А я, многозначительно моргнув в ответ, ушёл к Насте за формой, чтобы примерить и приготовить её для возвращения в Скефий.
* * *
Костюмы оказались впору. Просто, как на меня сшили. С ярлыками на внутренних карманах, которых на школьной форме никогда не было. «Размер 50. Рост 175-180. Для младшего офицерского состава мужского рода. Официальная, КСБ, с гербовой фурнитурой», — прочитал я и замер.
— Что такое фурнитура? — спросил у Насти, когда осмотрел выглаженные тёмно-синие комплекты.
— Может, пуговки? Они, как рублики, с Крупской, — предположила она.
— Ещё чего, — разглядел я пухлую старушку на круглых бляшках. — Меня же засмеют. Хорошо, что без погонов. Представляю, как при параде явлюсь в школу с рубероидной инспекцией. В фуражке, в погонах, и два вершка от горшка. Вот была бы комедия. Зоя Павловна в обморок. Одноклассники в хохот. А меня сразу к завучу на выволочку.
— Ох, непривычно мне ваши отчества мужские слышать. Ох, уши режет, — призналась Настя.
— А мне ваши матронимы? Привык же потихоньку, — посочувствовал я бывшей беде.
— Почему у вас всё наоборот устроено?
— Чтобы на мамок за глаза никто порчи не навёл. На папок можно и по фото, и по имени. По отчеству отцовское имя, как на ладони, — соврал я не в силах ничего придумать.
— Вы так мамок своих сберегаете? — опешила Настя. — У нас, у дурочек, вроде как правильно всё, но никто не защищает своих родительниц. Ой, мамка Господня. Почему ты нас не надоумила? Мы же деток своих учим так знакомиться. Я, мол, такой-то, а по матрониму растакой-то. Я и Дмитрий. Я и Настевич.
Только собрался пошутить на тему неправильных матронимов, как вдруг перед глазами поплыли картины одна нелепее другой, а язык прорвало так, словно он был не моим, а чьим-нибудь помелом.
«Кристалия, это ты шутишь?» — хотел про себя возмутиться. Но куда там! Затараторил, как швейная машинка Зингер.
— У вас, когда колдунью со свету сживают и в ад отправляют, что происходит? Ничего? И понятное дело. А если она оттуда вырвется? Сговорится со своими, а её в отпуск или, того пуще, насовсем выпустят. Что тогда? Даже через сто лет. Даже через триста. Она мигом по вашим матронимам обидчиц и всех их женских потомков сыщет. И отомстит. Как пить дать, отомстит. А все мужские потомки в тени останутся. Вот, что у вас, как на ладони прописано, — смолол я несусветную чушь, потому как ничего не смог с собой поделать.
— Фамилии мы детям передаём. И могилы женские родственные по кладбищам, как на параде стоят, — ужаснулась Настя, когда дослушала мои бредни. — А нам про это никто не объяснял. Новомодные двойные фамилии ввели, а вот зачем – растолковать не удосужились. Мы думали, что дамы из политбюро так сильно благоверных любят. А некоторые малоумные, те и вовсе по мужьям фамилии меняют. Чем больше мужей, тем больше фамилий сменяют. Не дурёхи они, оказывается. Они так след заметают к прамамкам.
— Ты меня не слушай. Я не пойми чего нагородил, — начал я оправдываться, избавившись от «мирного» наваждения. — Какой, кстати, твой матроним? А то зову тебя Настей. Неуважительно получается…
— Вот уж дудки! — взвизгнула бывшая беда и шарахнулась от меня, как от детинушки с дубинушкой.
«Что такого спросил? — опешил я от выходки своей подопечной. — Всё. Иду спать. Завтра разберусь. Пусть Ливадийская в Ливадии пока сидит. Ещё работу пора им подыскать». Спланировал я завтрашний день и ушёл в Димкину комнату.
— Красавец мужчина, — заохала Ливадийская с дочкой, встретив меня в Димкиной обители.
— Думал, вы уже домой вернулись, — расстроился я окончательно.
— Мы быстренько сходили туда и назад, а теперь вас дожидаемся. Дождались, точнее, — слащаво запели дамы двадцать третьего мира. — Красавец. И не скажешь, что не инспектор. Может, правда, инспектируете по мирам и порядок наводите?
— Полюбовались? Дарья, а с тебя должок. Не забудь про числа. Теперь я спать. Устал сегодня. Завтра продолжение увидите. Завтра, — пообещал я и рухнул на новенький диван.
— Спокойной ночи, — с фальшивой вежливостью пожелали Ливадийские и… ушли на кухню, а не в шкаф.
— Когда они домой? — спросил у меня Димка, тоже уставший от женского общества.
— Теперь, наверное, никогда, — вздохнул я, припомнив всё, что наговорил о ведьмах и их адских каникулах.
— Как так? — возмутился напарник. — Они теперь мимо меня и по ночам будут бродить?
— Если я неожиданно улечу в свой мир, будь добр с деньгами разберись. Чтобы в двадцать третьем и в двадцать втором всего поровну было. Я и не раздеваюсь для этого, — попросил я младшего коллегу и уплыл в страну мороков и озарений.
Так мне захотелось к мамке, к папке, к Серёжке, в школу, к Павлу и Угоднику. И все они так далеко от меня были, но так близко. Уплыл уже почти, а тут на тебе!
— Вы же в моём мире. Значит в левую дверь заходить нужно, — шикнул Димка на мамок. — Тренироваться вам надо.
Вот так они и тренировались всю ночь. То выскочат обе сразу, то проводит одна другую. То опять одна залезет в шкаф, то снова вдвоём выпрыгнут. Не дали поспать и помечтать, что вот-вот сам вылечу в окошко и прямиком к Скефию под крылышко.
Глава 27. Рекордные откровения
Поутру я почувствовал, что отменно выспался, несмотря на хождения Настей из шкафа в шкаф, из мира в мир. Солнышко светило, пахло завтраком, всё было, как всегда, и хорошо, что беда миновала, и плохо, потому как я всё ещё в мире второго круга. С календарными датами я не заморачивался. Надеялся на каждое следующее утро оказаться в родном Скефии.
И диван с креслами надеялся на то же, и просверленный шкаф, и инспекторская форма, и телевизор «Рекорд».
— Димка, чей это гостинец? — удивился я. — У вас ни розеток, ни антенн отродясь не было. И телевидения тоже. Димка!