«Только бы не на рыбалку. Только бы не на рыбалку», — загадывал я, надеясь, что папка не запланировал на выходные поездки на природу, но моим надеждам не суждено было сбыться.
— Завтра после школы к бабушке Наташе поедем. Там ты будешь за Серёжей присматривать, а мы с отцом помогать ей на огороде, — получил и я, и папка, и Серёжка мамкин ультиматум, не подлежавший обжалованию.
— Настоящий матриархат, — вырвалось у меня с досады.
«У деда завтра отсижусь. На кой мне в чужом фраке в школу идти?» — пообещал себе, по-своему распланировав, хотя бы, половину субботы.
«И в женских мирах рулят папками, и в мужских мирах от мамок никакого покоя», — думал я, засыпая после ужина, свиданья с телевизором, игр с братом и разговоров с папкой, с которым ещё утром был ровесником.
Глава 29. Здравствуй, четвертинка!
«Идти, или не идти?» — решал я, когда мне не дали прикрыть курткой костюм интеллигента, объяснив, что погода ещё тёплая, а дорогую вещь, просто так, мне теперь ни за что не доверят.
— Ну, ты и вырядился, — нарвался я на соседа и одноклассника Вадьку, когда тот вынырнул из своей калитки.
«Два года хожу в школу, и всего раза три с ним в попутчиках. А сегодня, как нарочно. Теперь не соврёшь, что заболел и остался дома, и при нём не пройдёшь мимо школы. Придётся позориться», — успел пораскинуть мозгами, пока дружок по уличным и школьным приключениям догонял меня сзади.
— Решил учительницу из себя вывести? — забеспокоился Вадька, наверное, представив, как я изгнан из класса, а остальные одноклассники попадают под рассерженную указку Павловны.
— Костюм, как костюм. В таких даже взрослые щеголяют, — поддержал я разговор.
Мы успели пройти пару кварталов, как вдруг я услышали грозный рык Давидовича.
Угодник догонял нас на Байке, а в руках у него, как пиратский флаг, развивалась на вешалке новёхонькая школьная форма.
— Ура! — закричал я, перепугав Вадьку, и кинулся навстречу урчавшему монстру.
— Кто это? — начал дружок запоздалые расспросы, но я уже бежал к Угоднику, и радовался спасению от насмешек одноклассников и недовольных взглядов учительницы.
Бежал-бежал, а дядька мимо проехал.
— Теперь-то что? — замер я посреди улицы от такого поворота дел.
А Угодник доехал до Вадьки, что-то коротко ему сказал и, развернувшись на ближайшем перекрёстке, уже снова ехал навстречу.
— Залазь. Извини, что чуть не проспал, — бодро скомандовал Николай. — Всю ночь с дедом воевал. Ругался, но не сдался.
Я запрыгнул на пассажирское место и схватился за дядьку, а Давидович сразу же поздоровался своим, сотрясавшим всё вокруг, «Бум-бум-бум-м-м!»
Мы поехали обратно к дедову двору, делая небольшой крюк вокруг кварталов, чтобы не привлечь знакомых и незнакомых любопытных глаз.
— Дома хотел тебя перехватить, но опоздал. Поэтому с вешалкой, — объяснил Угодник, когда мы остановились.
— Можно во времянке сменить змеиную шкурку? — спросил я у Павла.
— Валяй, — разрешил дед. — И это, Горыныч ты наш, чтобы сразу в школу убёг.
После переодевания я аккуратно повесил заморский костюм на вешалку и замер в раздумьях, как же теперь в новой форме домой возвратиться.
Раздумья бесцеремонно прервал Давидович, перегазовывая и медленно разворачиваясь на улице. Я выскочил из времянки, торопясь узнать, куда собрался Угодник, а оказалось, что меня доставят прямо ко входу в школу.
— Костюм пусть во времянке висит. Пригодится и по мирам шастать, и у деда по хозяйству помогать. А Вадик ничего не вспомнит. Батька с мамкой тоже. Извини, но мы с дедом решили без почётных грамот обойтись за якобы спасённых тобой из пожара младенцев, — объяснил Угодник, чего я избегу так и не став героем, погубившим форму, но спасшим чьи-то жизни.
Я вяло кивнул, потому что представил, как на школьной линейке получаю из рук директора медаль «За спасение утопающих из пожара».
— Сколько сегодня уроков? — спросил дядька, когда я взобрался на сидение Давидовича.
— По этим дням три урока и субботник по территории.
— Если сможешь, после школы к нам заскочи. Разговор о мирах, об отбытии, обо всём будет. Только ты и я. Уговор? — спросил дядька и, не дожидаясь ответа, тронулся с места.
— Пусть что-нить споёт, — попросил я, надеясь дослушать песню о паровозе и его тупике.
И Давидович под грянувшую балалаечную музыку запел женским голосом русскую народную «Виновата ли я?»
— Ещё как виновата! — крикнул я в сердцах и вспомнил обеих Настей и остальные приключения во втором круге.
* * *
— Откуда макулатура? — удивился дядька, когда увидел меня со связкой разнокалиберных книжек.
— В школьной библиотеке взял. Учиться лень, так хоть почитаю, — объяснил я свой «багаж», пока ещё не ставший багажом знаний. — Правда, они все неинтересные. Которых не жалко, тех и насовали. А энциклопедию никакую не доверили.
Я вернулся из школы после бесцветного и скучного субботнего дня и прокрался к деду во двор, где меня уже поджидал Николай с его разговором и моим отчётом. Дед возился в огороде, делая вид, что нас не замечает, и очень занят подготовкой хозяйства к зиме.
— Сам решил учёбой заняться? Или кто в младших мирах надоумил? — начал Угодник с расспросов.
— Конечно сам. Так зачем звал? — спросил я дядьку.
— После моего отбытия, ничего интересного не было?
— Ничего. Мы с Димкой вернулись из больницы. Потом готовка ужина. Потом… А потом, так и не жравши, стартанул в полёт, — поведал я вкратце об окончании дня победы над бедой и отбытии восвояси. — Одно только странно. Я из Кристалии поздно вечером вылетел, а в дедов огород прилетел почему-то утром.
— И правда странно. Девчушка меня не о таком предупреждала, — сказал Угодник и задумался.
— О будущем предупреждать нельзя. Оно же меняется сразу, — напомнил я дядьке прописную мирскую истину.
— Так-то оно так. Только всё равно концы с концами не сходятся. Ладно. Дай я ещё раз тебе в глаза гляну, как следует, и помчусь в гости к этой красавице, которая всем на свете нравится, — перестал размышлять Угодник и подошёл ко мне.
— После этого «как следует» ничего не забуду? — забеспокоился я, но забыть о путешествии в младшие миры не испугался.
— Я по другому поводу, — успокоил дядька и пристально посмотрел мне в глаза, словно выискивая в них своё отражение или что-нибудь подобное.
Я стойко перенёс этот встревоженный взгляд и не моргнул. Думал, что именно этого от меня ждал дядька, но он печально вздохнул и сказал сам себе:
— Не понимаю.
— И я не понимаю, — поддержал я Николая. — Договаривались же о неделе на благо миров потрудиться. На кой тогда меня вернули? Я же там расслабиться хотел, побродить, поглазеть. Разницу, опять же, поискать, которой там не сосчитать.
— Про это всё после излечения поговорим, — сказал Угодник чудные для меня слова и попрощался.
— Я что, заболел там? — спросил я, не удивившись такой возможности.
— Нет. Я пошутил. Я сейчас к девчушке. У неё об изменении планов узнаю. Если что, с лекарствами к тебе. С водичкой или со спичкой, с камушком или птичкой. А если всё обошлось, тогда не жди меня скоро, — сказал Угодник и укатил на Давидовиче.
Я постоял, соображая о том, что это со мной было, разговор или медосмотр, но ничего не скумекал. Поплёлся с библиотечным багажом домой, смиряясь на ходу с необходимостью поездки в Михайловку.
«Хоть с формой всё обошлось. Теперь не нужно ничего придумывать. А вот грамоту за спасение жалко. Мамка бы перестала горем обзывать и луком», — думал я, возвращаясь из школы и дедова медпункта.
* * *
Угодника я не дождался. В назначенный час вместе с семьёй укатил в Михайловку в гости к бабушке и её картошке. Вечер субботы и день воскресенья прошли без происшествий, а по возвращению домой Александр-одиннадцатый, явившийся, откуда угодно, только не из дедова подвала, огорошил меня новостью, что я загремел на недельный карантин.
— Мне к тебе подходить нельзя, — почти кричал он издалека. — У тебя грипп какой-то. Ты где-то в чужих мирах заразился. Так что, болей, на здоровье.
— Нет у меня ни кашля, ни ангины. Температуры тоже нет, — махал я в ответ руками, беспокоясь, что кто-нибудь меня услышит. — Мамку с папкой и Серёжкой, значит, можно заражать? А ты почему там не заболел?
— Не знаю. Павел сказал, что от такого, кто-то помирает, а кто-то заново нарождается. Ей Богу. Сам их разговор подслушал, — побожился близнец.
— Ну, тебя, — отмахнулся я от коллеги-путешественника.
«Угодник обещал, если что серьёзное, со спичками и птичками сразу вернётся», — успокоил себя, думая, что уж кого-кого, а своих родных он в опасной эпидемии никогда не оставит.
Так мы и разошлись. Одиннадцатый по своим делам, а я домой на карантин.
Дни потянулись за днями медленной и скучной обыкновенностью, лишь только во снах я всё ещё сражался с женскими мирами и их порядками, летал на дирижаблях, ставил памятный крест на Фортштадте, воевал с колдунами.
Целыми днями маялся, слонялся, читал, бездумно проглатывая библиотечные книжки. Узнавал и выучивал новые слова. А вечером, пожелав грустному отражению спокойной ночи и интересных снов, ложился в кровать и засыпал.
Во сне снова бился с амазонками и милиционершами. Раздваивал голландские луковицы, летал на ракетах и парашютах, искал тайные клады, продавал капусту с морковкой, покупал мебель и свиные окорока, пил газировку, и снова летал. Только во сне мне было хорошо и легко, а просыпаясь, становился мрачным и нелюдимым, косился на всех подряд и себя самого. Подолгу размышлял о странном гриппе с такими яркими сновидениями.
В конце недели не выдержал и попросил Скефий об одолжении. Ни много – ни мало, о полёте над городом и Фортштадтом с ветерком и на сверхзвуковой скорости.
Одевшись в запретную куртку, помчался навстречу сокровенным грёзам.
Покружившись над Кубанью, над Старой станицей, рванул за Горькую балку, за Кайдалы, собираясь ещё дальше в неизвестные края, в которых теку