– Прекрасный трон, – повторила я шепотом и отстранилась, так и не осмелившись на него сесть.
Когда все ушли, я осталась. Стояла напротив трона точно так же, как в тот день, когда видела отца живым последний раз. Тогда я была принцессой, заложницей чужой воли – теперь же я была королевой, заложницей судьбы. Раньше гобелены, шитые золотыми нитями, скрывали пятна и несовершенства этого зала, но я повелела снять их и отказалась возвращать. Поэтому тронный зал был совершенно пустым, одновременно чистым и скверным, белоснежным и темным в просачивающейся из окон чернильной ночи. Швы между каменными плитами напоминали шрамы на человеческом теле, темно-бордовые – их тоже оставили чужие мечи и жестокие приказы. Эти швы, как и посеревшие от времени молочные стены, были концом отцовской истории и началом моей. Потому я и не собиралась прятать их, покрывать золотом или отбеливать. Статуя Дейрдре из нефрита, воздев руки к небу, видела мою решимость их принять. И не допустить, чтобы их становилось больше.
Бриллианты на ее диадеме засияли, как звезды, когда за окном вдруг раздался пронзительный волчий вой.
– Неужели… – выдохнула я, тут же забыв о троне.
«Это ты ко мне с просьбой обратилась, а не он. Но раз, говоришь, не твоя награда… Хорошо, я приду к нему, когда время настанет».
Мои шаги были такими же быстрыми, какими вмиг сделались удары сердца. Каждая секунда вдали от полуразрушенной башни, куда я мчалась со всех ног, подхватив полы подпоясанной туники, казалась мучительной вечностью. Это заставило меня бежать еще быстрее, спотыкаясь. Будто я снова очутилась на Селенитовом острове и снова бежала от проклятья, только уже другого. Волки же выли, взывая к своей матери и круглой луне, жемчугом висящей над замком, и я немо молилась, чтобы успеть до того, как они замолчат. Коридоры сплелись, запутались, выстеленные факелами и петроглифами, но в конце концов я миновала южное крыло, за которым, как за краем мира, разлилась темнота. Правда, там же она кончилась: чуть дальше, из башенной комнаты, заставленной бесхозной утварью от стены до стены, тек зернистый свет и струились тени.
– Волчья Госпожа!
Свечное пламя всколыхнулось от ветра, влетевшего в башню вместе со мной, и подняло на дыбы страницы книг, разложенных у Соляриса на подоконнике. Он читал их по очереди, сидя в кресле, и шустро перемещал плотную шерстяную закладку со строчки на строчку. Обложка той, что была раскрыта у него на ногах, вытянутых до края стоящей рядом постели, давно пошла плесенью и рассыпалась до самого переплета. Должно быть, поэтому Сол и взялся за нее первой: он всегда считал, что чем древнее книга, тем сокровеннее знания, изложенные в ней. Оттого и оторвался от текста с таким недовольным видом, подняв на меня светящиеся в полумраке глаза.
– Что? – переспросил Солярис. – Что ты сказала?
– Вой… – выдавила я, прислонившись к снятой с петель двери, лежащей под сводом арки, и ткнула пальцем в надколотый витраж у него за спиной. Точнее в то, что было за ним.
Сол лениво повернул голову к окну, и оно мгновенно запотело от его дыхания.
– Ах, ты об этом. То просто волки свой месяц величают. Только посмотри, что на улице творится! И не так взвоешь.
Я перевела дыхание, держась за сердце, выпрыгивающее из груди после бега, и подошла к окну возле Сола.
– Невероятно, – прошептала я, метаясь между ужасом и благоговением. Узоры инея ползли по стеклу, а дальше, прямо за ним, сыпал крупный снег, точно сверху вывернули подушки с лебяжьим пухом. В кромешной ночи не было видно ни леса, ни маковых полей, но я не сомневалась, что если ступлю за порог замка, то тут же окажусь в сугробе по самые уши. – Но только вчера ведь тепло было! Кочевник с Мелихор за сливами ходили…
– Боги лишь дали нам отсрочку, чтобы мы успели пополнить запасы на зиму. Тебе ли не знать, что все в мире стремится к порядку, – напомнил Солярис, сдвинув закладку ниже. Пока я приходила в себя, оправляясь от изумления и разочарования, он успел прочесть еще полстраницы. – Осень закончилась. Пришла зима.
«И волки воют, встречая ее, а не Госпожу», – поняла я, прижавшись лбом к окну удрученно, но отдернулась: лоб заныл почти сразу, обожженный лютующим снаружи морозом. Природа забирала свое жадно, ненасытно, будто гневалась, что кто-то посмел ею распоряжаться. Оттого мороз и не разгуливался накануне, а ударил сразу, без обиняков; ворвался к людям, как дикий зверь, просидевший на цепи слишком долго. Уже утром то, что вчера было покрыто золотом, подернется серебром, и весь недособранный урожай сгниет до следующей половины Колеса.
– Ты устала, – произнес Солярис, опуская книгу, и взгляд его стал беспокойным, а оттого острым. Он оцарапал им синяки под моими глазами, впавшие щеки, а затем и руки. – Пальцы в чернилах, запястья и рукава тоже. Заседание Совета разве не закончилось еще на закате?
– Вот только долг королевы не заканчивается никогда, – вздохнула я, усаживаясь на подоконник поверх вкраплений старого воска.
– В чем тогда смысл быть королевой, если работаешь на износ, как паховая лошадь?
– Ну, зато у меня есть слуги, мягкая перина и много-много драгоценностей, – принялась шутливо загибать пальцы я. – Ах да, еще собственный дракон.
Солярис закатил глаза и, не став спорить, – в своей лени он всегда был непреклонен, – снова вернулся к замшелой книге. Несколько страниц посыпалось прямо у него в когтях у меня на глазах, и, раздраженно цокнув языком, он осторожно вынул их из переплета и отложил в сторону, а после продолжил читать то, что уцелело. Льняная рубашка, растянутая до груди, спускалась с одного его плеча, а слишком длинные рукава мялись у ладоней. Сол сидел босым, не озаботившись даже тем, чтобы завязать шнуровку на штанах – видимо, готовился ко сну и собирался снять их, но зачитался, как обычно. Растрепанный, немного сонливый вопреки той бодрости, с которой он перелистывал страницы, Солярис выглядел таким уютным и спокойным, что мое расстройство немного притупилось. Пока волки снова не завыли где-то вдалеке.
– Я думала, Волчья Госпожа пришла к тебе, – призналась я тихо, глядя туда, откуда доносился вой. В отражении окна горели желтые глаза Сола, будто то сами звери смотрели на меня из леса. – В сиде, в Совином доме, она ведь пообещала мне, что, как только я исполню божественную волю, верну Кроличью Невесту и других, она придет и избавит тебя от проклятья.
Солярис не ответил, но шелест страниц прекратился. Я же прислонилась спиной к окну и провалилась в раздумья.
Я ждала долго. Я ждала преданно. Боги давно хозяйничали на своих краях света, их воля исполнилась, мое предназначение – тоже, но никто не спешил являться ко мне, чтобы уплатить долг. Больше месяца минуло с тех пор, как мир исцелился, и ровно столько же я томилась в ожидании, когда же Солярис расправит крылья и поднимется в небо, а я буду любоваться им с земли. Возможно, боги попросту забыли о нас, покуда мы теперь им не нужны. Или же у них нашлись вещи поважнее клятв и уговоров. А, быть может, я все сделала не так, и потому не заслужила то, о чем просила, пускай и просила вовсе не для себя. Как же перестать прислушиваться к собачьему лаю на улице, к каждому животному звуку, и прекратить верить? Как призвать богов и самой потребовать расплаты?
– Рубин, – позвал меня Солярис. Его несвобода всегда беспокоила меня больше, чем его самого, но сейчас он вдруг стал серьезен, захлопнул книгу и отложил ее в сторону, встречаясь со мной глазами. – Не говорила Волчья госпожа такого. Что от проклятья меня избавит. Она сказала лишь, что исполнит любую мою просьбу, и она уже давно сделала это.
Сол поднялся с кресла, собрал книги с подоконника в стопку и направился к покосившемуся шкафу, чтобы расставить их по местам. Пока он аккуратно проталкивал их в тесный ряд, едва умещающийся на полке, я молчала, собираясь с мыслями, но так и не смогла осознать.
– Волчья Госпожа приходила к тебе?! – воскликнула я громче, чем планировала, и Солярис тут же прижал указательный палец к губам, зашипев. – Когда это было?
– В тот же день, когда ты с Красным туманом покончила, и мы возвратились в Столицу.
Я вскочила с подоконника, но осталась стоять на месте. Сол никогда не был мучителем – ему уж точно не доставляло никакой радости видеть, как я терзаюсь надеждами, и знать, что эти надежды никогда не станут явью. Причина, по которой он утаивал от меня что-либо, всегда была одна.
– Что ты попросил у нее, Солярис? – спросила я, затаив дыхание.
Эта причина – его своеволие и мое отчаяние, которое вечно за ним следует.
Сол медленно задвинул последнюю книгу в шкаф и повернулся. Его лицо выражало сожаление, но не о выборе, а о моих слезах, невольно собравшихся по краю ресниц. Он ласково вытер их, когда подошел, и я не стала сопротивляться, угаснув в своей злости быстро, как свеча. В конце концов, то было желание Сола, которое Волчья Госпожа поклялась исполнить, а не мое. Я бы солгала, если бы сказала, что верила в иной исход или действительно удивилась. В конце концов, я знала Соляриса с детства, а потому знала и то, как он поступит. Я была к этому готова. Все, о чем бы Сол ни попросил, априори стоило той крови, которую я проливала и пила, ибо на свете не существовало ничего, на что бы я не была ради него готова.
– «Скрепляй, мерило небесное, горячее, чем звезды, крепче, чем закаленная сталь, – прошептал он мне в губы, заключив мое лицо в свои ладони. – Как река впадает в море, как за счастьем неизбежно горе, так два становятся одним. Сияй, пылай, скрепляй и будь неразрушим». Не хочу я быть разрушенным, Рубин. Не хочу, чтобы одно снова двумя становилось.
– И летать по своей воле не хочешь? И душу свою вернуть? Какой же ты глупый, Солярис… Сколько лет тебе придется теперь ждать, чтоб освободиться? Пятьдесят? Семьдесят? – покачала головой я, вздыхая, ведь если что-то и могло разорвать наше проклятье кроме богов, так это моя смерть.
Любой другой дракон ахнул бы от ужаса на его месте, но Солярис только улыбнулся, как если бы опять знал что-то, чего не знала я, или свято во что-то бы верил, как я верила в скорый приход Госпожи. Он наклонился ко мне, сокращая ту дистанцию, что создавала между нами разница в росте, и прижался своим лбом к моему.