– Не знаю. От усталости, наверное, – проблеял Сол, спешно запахивая рубаху, чтобы я оставила его бок в покое. Островки перламутра, рассыпанные по его плечам, как веснушки, слегка мерцали в дневном свете, падающем из-за камвольных штор.
– А хотел еще в одиночку целую неделю через континент лететь! Тут тебя каждый день Сильтан подменял и то, на части вон уже разваливаешься. Знала бы, что так будет, вообще никуда бы не полетели, другое бы что-нибудь придумали, – проворчала я, растревожившись не на шутку. Уж если Солярис вслух признает свою немощь, то, должно быть, дело и впрямь плохо. – Тесея, ты нашла заколки? Тесея?..
Я обернулась на подоконник, где стоял узелок и лежала пряжа. Тесеи там, однако, не оказалось. Оставив сумку развязанной и полупустой, она стояла перед трюмо в широкой прямоугольной раме, и вместе с ее вороными косичками в зеркале отражалась кроличья маска из червонного золота.
– Тесея!
Она вздрогнула, словно только сейчас услышала, как я ее зову, и тут же сорвала с лица маску Кроличьей невесты, идеально прилегающую к ее щекам и лбу по всему овалу. Маска лежала в моем узелке все это время и не видела света, хранимая на самом дне для Совиного Принца, но никак не для людей. И хотя Тесея часто заглядывалась на мои заколки с турмалинами, – несколько из них я даже подарила ей, разжалобившись, – она никогда не трогала ни одну мою вещь без спроса. Но сейчас же держала маску в руках так, будто не хотела расставаться с ней – хищно, не просто крепко… И возвратила ее обратно в мешок с таким же угнетенным видом.
– И-извини… Н-на… Нашла!
Она засуетилась и спустя минуту протянула мне долгожданные заколки, которыми я могла закрепить повязку на животе Соляриса. Иначе ткань соскальзывала вниз на нечеловечески гладкой коже.
К тому моменту, как я помогла Солу переодеться, – сам он, копаясь в сундуке, чуть не вырядился в женское платье, перепутав его с рубахой, – Кочевник с Мелихор уже поделили еду и заключили перемирие, а Тесея закончила плести волчонка, пересев подальше от узелка с кроличьей маской. Солярис доел за ними то, что осталось на подносе, вымылся за ширмой в кадке и наконец-то вернул себе привычный вид. С уложенными на прямой пробор волосами, которые я насильно расчесала ему гребнем, и в блестящей одежке цвета традиционного для Дану пурпура, Солярис выглядел как принц, а не как зверь, когда вместе мы выдвинулись в тронный зал Дайре, оставив Кочевника, Мелихор и Тесею готовиться к дальнейшему путешествию.
Если снаружи замок Дану казался воплощением изящества, устремленным к небесам даже выше, чем замок Дейрдре, то внутри его архитектура напоминала обычное жилище высокородных господ – словом, было куда скромнее. В коридорах раскачивались люстры-хоросы с зелеными огнями без свечей, а вместо лестниц замок пронзали те самые лифты, один лязгающий звук которых едва не доводил меня до обморока. Помимо них и часов, замок оснастили и другими драконьими изобретениями, невиданными мною даже в Сердце: например, лира, играющая сама по себе, или странное железное дерево, по ветвям которого скакали кошки, коих в замке Дану было немерено. Судя по их лоснящейся шерсти и жировым складкам, они жили здесь вовсе не для охоты на крыс, а чтобы радовать собой гостей. Этакая часть интерьера, пушистая и мяукающая на витражные окна, когда за ними проносились крылатые тени.
Именно их обладатели помогли нам донести Соляриса до замка, когда он потерял сознание у ворот, истекая кровью. Его сородичи наводнили Луг и теперь составляли около половины от числа коренных жителей города. Некоторые драконы даже служили хускарлами и тоже носили пурпурные таблионы, хоть и обходились без мечей. Они же отворили перед нами двери в тронный зал, где не было никого, кроме Дайре, пары играющих под окнами кошек и его матери, напавшей на нас с Солярисом с неба.
– Мераксель, – позвал ее Дайре повелительным тоном, сидя на своем троне. Серебряная диадема почти терялась в его русых косах, как монета в поле пшеницы. – Мераксель… Мама.
Не дождавшись ответа, он многозначительно повернулся к ней, стоящей по правую его руку. Вечно юная ликом, но старая душой, Мераксель определенно напала на нас у границ Луга намеренно, а не случайно, как признала под давлением Дайре сквозь зубы:
– Смилуйтесь, драгоценная госпожа. Простите меня за столь скверный проступок. Все люди моего сына сейчас на войне, сражаются с Немайном во имя вашего рода и вашей власти, потому я временно заменяю их и караулю внутренние границы туата. Каждый дракон, прибывающий в Дану, обязан внести свое имя в перепись населения. Потому каждого из них я знаю лично. Увидев дракона-чужака, летящего с севера, а не с востока, где находится остров, я решила, что это может быть одичалый из Диких земель… Такие прецеденты редки, но случаются. Не разобравшись в ситуации, я атаковала, дабы защитить владения сына. Каюсь за свою недальновидность, госпожа.
Несмотря на долгие объяснения и открытое признание вины, голос Мераксель оставался бесцветным, и не было в ней не только раскаяния, но и даже мало-мальского уважения, поскольку она так ни разу и не посмотрела ни мне, ни Солярису в глаза. Даже не поклонилась, как велел этикет. Это можно было бы списать на ее неопытность и незнание людских традиций, не проживи Мераксель в Дану более двадцати лет.
Неужто я настолько впала в ее немилость тем, что сорвала план Сенджу и не позволила сжечь весь людской мир дотла? А ведь это именно я простила ей ее коварство и распорядилась сохранить трон за Дайре, младшим из ярлового рода, вдобавок еще и незаконорожденным.
– Я также прошу прощения от имени своего туата, драгоценная госпожа. Отрадно видеть, что вы не пострадали, – произнес Дайре сухо, косясь на мать с недовольством, но без того жестокого укора, который она заслуживала. – Клянусь четырьмя богами, подобное произошло в первый и последний раз. Мераксель уже сняла с себя полномочия по защите границ. Отныне она мой сенешаль. При дворе ее неумение управлять душевными порывами не так опасно, как в небе, – добавил он, хотя наказывал ее скорее для наглядности, дабы этим не занялась я. – Каждый должен находиться на своем месте и не забывать о нем, верно я говорю, матушка? – «Матушка» опустила взгляд, выражая смирение, в которое не верилось точно так же, как и в то, что она действительно вцепилась в Соляриса ненароком. Однако бессмысленно было бы требовать от нее чего-то большего. Понимая это, Дайре продолжил со вздохом: – Итак… Если конфликт можно считать улаженным, позвольте мне посвятить вас в курс дела относительно нашего текущего военного положения, драгоценная госпожа. Как мы и договаривались, ярлскона Ясу успешно удерживает Немайн с юга, в то время как с востока мои хирды…
– Я здесь не за тем, чтобы говорить о войне, – прервала Дайре я несколько смущенно, понимая, как странно, должно быть, это выглядит, когда королева, чьи земли пытаются отнять, беспокоится вовсе не о них.
Дайре явно подумал о том же самом, оттого и поинтересовался так неловко:
– Хм… Зачем же вы прибыли в Дану, госпожа? Снова держите путь через Луг в Сердце?
Я прочистила горло и подошла к его трону. Пускай тот и не мог сравниться с королевским, но все равно выглядел внушительно, установленный на платформе с пятью ступеньками и вырезанный из каштановой древесины. С желто-кремовых стен на нас взирали фамильные гобелены, а зеркальные колонны – точь-в-точь как в моем замке – зрительно расширяли пространство, из-за чего зал казался бесконечным в длину и высоту.
Так же, как за моим троном, за троном Дайре возвышалась статуя из нефрита, но то была не Великая королева, а Королева-мать, как прозвали саму Дану за ее мягкое сердце и большое семейство, насчитывающее столько же родных детей, сколько приемных. В одной руке статуи лежала раскрытая книга, а в другой – новорожденное дитя, примыкающее ртом к голой материнской груди. Короной ей служили птичьи крылья, растущие откуда-то извне и явно не принадлежащие ей, но оберегающие. То были крылья Совиного Принца, покровителя хитрецов и мудрецов, знаний и искусства.
– В этот раз сам Луг и есть наш пункт назначения, – произнесла я, закончив бегло осматривать зал и остановив взгляд на Дайре. – Сегодня последний день летнего Эсбата, и в лесах вашего туата есть кое-что, что нам надо отыскать до того, как этот день закончится.
Дайре понимающе кивнул и поднял руку, жестом веля Мераксель покинуть зал и оставить нас наедине, но Солярис, до сих пор молчаливый и неподвижный, вдруг отошел от дверей, где стоял прежде, и оказался со мной на одной линии. Его дыхание, раскаленное солнечным пламенем, томящемся в груди, обожгло мне ухо.
– Пусть останется, – прошептал он. – Мераксель знакома с моей матерью. Они ровесницы. Ей больше двух тысяч лет…
«И она может знать то, чего не знают люди», – мысленно договорила за Соляриса я и повторила жест Дайре рукой, чтобы Мераксель, уже спускающаяся вниз по ступенькам платформы, остановилась.
– Все в порядке, – сказала я нарочито мягко, дабы не вызвать подозрений. – Ваша мать может остаться. Я доверяю вам, ярл Дайре, а значит, доверяю и вашей матери, даже если иногда она поступает… необдуманно.
Удивление было первой искренней эмоцией, которую я увидела на лице Мераксель за все это время. Неуверенно оглянувшись на сына, а затем снова на меня, она неуверенно поклонилась и вернулась на свое место подле трона. Ее сиреневые волосы, напоминающие фиалковые соцветия, – один в один того же оттенка, что и глаза, и чешуя, – лежали плащом за ее спиной и прикрывали вырез на юбке благородно-синего платья, струящегося в пол. Такого же цвета был кафтан на Дайре, расшитый узорами, в которых угадывались очертания драконьих хвостов. Я вдруг поняла, что ни разу не видела Дайре в традиционном пурпуре Дану, сколько бы раз мы ни встречались. Даже дома он не носил его, будто, приняв власть, в то же время отрекался от нее.
– Если вы так желаете… – сказал Дайре с ноткой сомнения, наклонившись к нам и вперив оба локтя в колени. – Я слушаю.