– Все-таки нельзя не признать, что ты гениален, – сказал он вслух. – У тебя аналитический ум, а это во все времена редкость! Практически ты – вершитель человеческих судеб, Личность с большой буквы!
«Интересно, когда ты впервые ощутил свою исключительность?» – ехидно поинтересовался внутренний голос.
– Наверное, еще в школе, – ответил Аникеев-старший. – Я ведь был лучшим учеником в классе, в отличие от брата, вечного балбеса и неудачника.
Ты не просто гениален, ты трудолюбив! Ведь только трудолюбие делает из мутного алмаза таланта сверкающий бриллиант!» – воскликнул внутренний голос.
– Не надо мне льстить, – раздраженно сказал бывший патологоанатом, – да, я достиг всего талантом и упорством. Диплом об окончании медицинского института с отличием был только у меня одного из группы.
«Но тебя никогда не ценили», – произнес голос с сочувствием.
– Не надо меня жалеть! – вспылил Борис Андреевич. – Я не нуждаюсь ни в чьей жалости!
Он налил полбокала коньяка и залпом выпил.
«Коньяк так пить не принято, – напомнил голос, – нужно взять бокал в ладони, согревая его теплом рук, потом насладиться ароматом…»
– Знаю без тебя, – перебил его Аникеев-старший, – пригубить, подержать во рту, чтобы оценить букет… Скажи еще, что вкус хорошего коньяка, как правило, держится во рту до двух часов. Но такой напиток доступен единицам!
Мы остановились на том, – продолжил он, – что меня не ценили. Только не надо об этом говорить, да еще с таким противным участием. Сильная личность, каковой я являюсь, не нуждается в сострадании. Проблема состоит в том, что людишкам не дано понять, кто рядом с ними находится. Вот, скажем, Адольф Гитлер был великолепным художником, и это исторический факт. До того как стать фюрером, он зарабатывал большие по тем временам деньги на продаже собственных картин. А в Академию художеств его не приняли, причем два раза «провалили». И он произнес слова, под которыми могу подписаться и я: «Гения может понять только гений». Как красиво и правильно сказано! – Доктор даже встал и заходил по комнате, скрестив руки на груди. – Меня, талантливейшего из врачей, запихнули в какую-то затрапезную клинику, но и там продолжали плести какие-то интриги, не давали работать…
Ну, все, хватит об этом! – капризно сказал Борис внутреннему голосу, хотя тот и так тактично помалкивал. – Давай лучше посмотрим, какие я снял гениальные фильмы. Талантливый человек – талантлив во всем. И это качество, как известно, не пропьешь. Так что имею полное право еще выпить, – с этими словами Аникеев-старший снова плеснул себе коньяка.
После этого он подключил «трофейную» цифровую видеокамеру к телевизору.
«Какая режиссура, – восхитился голос, наблюдая за тем, как на экране отпиливают голову. – А ракурс-то как выбран! Да вы просто Феллини!»[8]
– Дело не в режиссуре, – снисходительно пояснил внутреннему голосу Аникеев-старший, хотя заслуженная похвала была ему приятна. – Я – автор проекта, а это уже иная, более высокая градация.
«Мэтр, – уважительно обратился к Борису Андреевичу внутренний голос, – вы разрешите вас так называть?».
Бывший патологоанатом кивнул головой в знак согласия.
«Что вас заставило обратиться к теме смерти?»
Непризнанный гений удивился глупому вопросу:
– Начнем с того, что все иллюзия, и только смерть – реальность. Это понимали и другие великие творческие натуры. Как писал выдающийся мастер пера Афанасий Фет: «Но если жизнь – базар крикливый бога, то только смерть его бессмертный храм»…
Было видно, что доктор вошел в раж. Он выключил телевизор и снова поднялся с дивана.
– Понимаешь, – вдохновенно обратился Борис к внутреннему голосу, – Смерть, она нигде и в то же время везде. Все то, что соприкасается с ее незыблемой величественностью, превращается в прах. Когда я препарировал покойников, то думал: «Вот лежит то, что было раньше человеком. Он строил грандиозные планы, возомнил себя венцом творения, хозяином судьбы. А сейчас это жалкий кусок дурно пахнущего мяса». Лишь перед лицом Смерти проявляется истинная человеческая натура, понимаешь? Ты же видел, что на моих постановках трусы оказывались храбрецами, а отчаянные сорвиголовы – сопливыми недоносками. Можно сказать, что… – он махнул рукой и вдруг приложил указательный палец к губам. – Скажу тебе по секрету, – тихо прошептал Аникеев-старший, – завтра будет самая интересная и масштабная постановка из всех, какие здесь были. Только ты никому не говори, – Борис Андреевич засунул руку под ворот рубашки и погладил старинный железный крест, висевший у него на груди.
Снаружи донеслись какие-то звуки, заставившие мэтра приоткрыть дверь и посмотреть в коридор. Там он увидел, как Максим Фирсов обнимает лилипутку.
«Спелись, голубчики, – подумал он с неприязнью. – И эта, от горшка два вершка, недотрогу все из себя корчила… Ладно, завтра настанет момент истины.
Покачиваясь, бывший патологоанатом добрел до дивана, лег и моментально уснул.
Сергей и Женя, лежа в холоде и кромешной темноте, потеряли счет времени. Бакунин сначала шутил, подбадривая себя и девушку, потом его оптимизм иссяк, и он замолчал. Ребята находились в какой-то полудреме: темнота переливалась волнами, им мерещились огромные птицы, какой-то огонь, загадочные люди в диковинных одеждах, исполняющие под собственное пение ритмичные танцы. К огромным камням, расположенным полукругом, привязаны какие-то люди. Танцоры исчезают, только огонь пляшет на лицах пленников, искаженных нечеловеческой мукой. Отчетливо видны крупные капли пота на их лбах.
– Ты что-нибудь видишь? – прошептала Евгения. – Или это только мне мерещится?
– Вижу, – так же тихо ответил Бакунин.
Из мрака на освещаемую костром площадку выходит что-то страшное и огромное. Рты людей рвутся в беззвучном крике, и глаза расширяются от ужаса. НЕЧТО бросается к одному из людей, огромными мохнатыми руками отрывает ему голову и с жадностью начинает поедать. Обезглавленное тело бьется в агонии, и все накрывает темнота.
– Мы что, сошли с ума? – с дрожью в голосе спросила Алексеева.
– Оба, одновременно? Вряд ли, – отозвался Сергей.
Откуда-то снизу опять послышались странные звуки. С каждой минутой они становились все отчетливей. И в конце концов стали похожи на чьи-то неторопливые шаги, гулко раздающиеся в подземелье.
Древнее существо, обитающее здесь с незапамятных времен, брело по каменному лабиринту. Оно еще до конца не пришло в себя после спячки, но с каждым шагом наливалось необъятной и разрушительной силой, которой не способно противостоять ни одно живое существо в мире. Чудовище поднялось по ступеням на второй ярус подземной галереи и остановилось, поворачивая из стороны в сторону огромную безобразную голову. Оно уловило знакомый запах и свернуло в боковой коридор. Перейдя с шага на бег, теперь оно неслось огромными прыжками. Существо испытывало чувство страшного голода и стремилось быстрее насытиться. Оно замедлило бег и остановилось. Раздался треск переламываемых костей, и страшный рев сотряс подземелье. Существо отбросило далеко в сторону не понравившегося ему мертвеца и направилось дальше.
Евгения и Сергей, услышав ужасный, ни на что похожий, вибрирующий звук, идущий снизу, напряглись в страхе перед неизведанным. Они с обреченностью поняли, что там, глубоко под землей, прячется нечто пострашнее безумного патологоанатома.
Борис Андреевич с утра собрал всех у себя в комнате. Он был оживленнее обычного, и глаза его блестели. Аникеев-старший был в кипенно-белом накрахмаленном халате, с вышитой красными нитками змеей над чашей и медицинской шапочкой. На шее висел фонендоскоп.
– Ну что, Максим, – он испытующе посмотрел на Фирсова. – Определился? Ты с нами, или как?
Макс выдержал его взгляд и спокойно ответил:
– Куда же я от вас денусь?
– Вот и молодец, – обрадовался доктор, – слышу глас не мальчика, но мужа. Все правильно. Да и куда ты денешься с подводной лодки?
Со стороны подвала донесся странный звук.
– Это еще что такое? – насторожился бывший участковый.
– Ребята проголодались, – беззаботно улыбнулся Аникеев-старший. Андрей тоже улыбнулся, посмотрел на этнографа и присвистнул – тот буквально трясся, как во время приступа эпилепсии, и на его обычную ломку это не было похоже.
– Бор, ты что? – с тревогой спросил майор.
– Нам… всем надо уехать отсюда, – прохрипел Арбузов. – Почему вы… не верите мне?
Аникеев-младший скривил такую мину, будто наступил на собачьи экскременты:
– Бор, ты опять за свое? Честное слово, надоел уже!
– Глупцы, – слабо улыбнулся этнограф, откашлявшись. – Когда же вы очнетесь от спячки? По преданию, Идол Смерти приходит на один день, который совпадает с сегодняшней датой. Я же давал тебе письмо, – и Бор посмотрел на бывшего патологоанатома, – там Чертов сопоставляет древний языческий календарь с современным летоисчислением.
Андрей вздохнул и уставился в потолок. Лилипутка стояла молча.
– Уважаемый Борис Николаевич! – торжественно обратился к Бору бывший патологоанатом. – Мы ценим ваши познания в области мистики, мертвецов, ведьм и всякой всячины. Но, – он поднял кверху указательный палец, – это не дает вам морального права запугивать присутствующих и портить всем праздничное настроение. Как говорили во времена товарища Сталина: «Паникер – находка для шпиона!» Вы, как историк, с базовым образованием, должны знать, что делали во времена Иосифа Виссарионовича с теми, кто сеял панику в коммунистических рядах. Мы, – и он хлопнул себя ладонью по груди и пригладил воображаемые усы, – стоим на тех же позициях.