– Ну что, не одичал тут, в заточении? Иди сюда, я тебе апельсинов принесла.
Поставив пакет с фруктами на пол, тетя Таня привлекла меня к себе. Я окунулся в густой аромат женских духов, пота, винного перегара и еще чего-то. Полные груди прижались ко мне, и по телу будто пробежал электрический разряд.
– Ну что дрожишь, глупенький? – Женщина провела ладонью по моим волосам и расстегнула пуговку на блузке, потом еще одну… В голубых глазах маминой подруги заплясали чертенята, и она начала медленно освобождаться от одежды. Я и представить не мог, что женщины такие полные, когда разденутся. Тетя Таня увлекла меня на кровать и склонилась надо мной, стоя на четвереньках. Ее огромные груди распластались на мне и медленно поползли вниз. Вслед за ними скользили ее губы, и я утонул в море желания.
Мы не вылезали из кровати несколько дней. Моя учительница, дававшая уроки плотской любви, отрывалась от своих обязанностей лишь для того, чтобы сбегать в магазин. Открывая все тайны своего тела, тетя Таня убедительно просила ничего не рассказывать матери, иначе, говорила она, нас просто прибьют. Мне и самому это было понятно. Хотя теперь, с высоты прожитых лет, было ясно, что мамина подруга больше всего боялась попасть под статью за растление малолетних.
Родители ничего не заподозрили. Лишь мама заметила, что я сильно похудел за это время. Моя чувственность была преждевременно разбужена, и секс мне был уже просто необходим. В школе я имел половые контакты и со старшеклассницами, и с некоторыми преподавательницами. Александра Васильевна, тезка и классный руководитель, стала частенько оставлять меня на дополнительные занятия. Знали бы родители, чем мы занимались вместо русского языка и литературы!
Я уже учился в десятом классе. Ощущения притупились, захотелось чего-то нового. Мое внимание привлекла тихоня Наташа. С наиболее бойкими девчонками из нашего класса я уже переспал, и было просто интересно, как поведет себя серая мышка в нелепых очках. Родители у Наташи умерли, она жила с бабушкой. Как-то, предложив изумленной моим вниманием девочке проводить ее до дома, я очутился у нее в квартире. Обычная схема не сработала, и с первого раза ничего не получилось. И со второго, и с третьего… Во мне проснулся охотничий азарт. Только через месяц я лишил ее девственности и, естественно, потерял к ней всякий интерес. Но Наташа в меня влюбилась. Она не давала мне прохода и оказывала всяческие знаки внимания. Сначала это льстило моему самолюбию, потом стало раздражать. Через пару месяцев я не знал, куда мне спрятаться. Чуть позже бывшая тихоня сообщила мне о том, что беременна. Я понял, что влип по самые уши, представлял реакцию родителей, и голова шла кругом. Наташа стала заводить разговоры о том, что нас могут зарегистрировать в ЗАГСе в порядке исключения. Она строила планы на будущее, тесно прижавшись ко мне, как сейчас Женя, и я делал вид, что согласен. Мозг лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации, но ничего рационального предложить не мог. Наконец в моей голове созрел план.
В тот день я сказал родителям, что простудился и в школу не пойду. Они не возражали. Один школьный товарищ, проинструктированный мной, «по секрету» поделился с Наташей, что я чуть не умер, наглотавшись таблеток. Зареванная тихоня застала меня в постели. Меня бы приняли в ГИТИС вне конкурса, если бы приемная комиссия увидела сценку под названием «Умирающий». Еле слышным голосом, закатив глаза, я сообщил Наташе, что врачи нашли у меня неизлечимую болезнь, и лучше уйти из жизни безболезненно и сейчас, чем потом и в муках. Девушка рыдала, я, войдя в роль смертельно больного, тоже. Ненавязчиво с моей стороны прозвучало предложение уйти из жизни вместе. Как Ромео и Джульетта, Антоний и Клеопатра… Да мало ли примеров беззаветной и всепоглощающей любви! Честно говоря, я сомневался в эффективности этого замысла. К моему изумлению, Наташа согласилась!
И вот мы стоим на балконе ее квартиры, расположенной на восьмом этаже, забравшись для удобства на табуретки. Тихоня написала по моему совету предсмертную записку, где винила во всем несчастную любовь. Ей я сказал, что оставил родителям такое же послание. Солнце щедро разбрызгивало закатное золото, и на крыше соседнего дома ворковали голуби. Мы взялись с Наташей за руки, но свободной рукой я незаметно ухватился за бельевой шнур, чтобы не потерять равновесие. На счет «три» я сделал вид, что прыгаю, а сам незаметно подтолкнул девчонку. Впрочем, она и сама прыгнула. В воздухе тихоня перевернулась, и мне запомнились ее изумленные глаза. Я занес одну табуретку в комнату, захлопнул дверь. Все обошлось. Никто не сомневался, что это самоубийство. Говорили, конечно, что косвенно виноват в этом я, но только косвенно. У нее не было отца, который смог бы заступиться за свою девочку, не было матери. Единственным родственником была бабушка, которая случившееся не пережила.
Теперь мне окончательно ясно, что я никогда не женюсь. Таксист что-то говорит, но я не сразу начинаю воспринимать смысл его слов. Ах да, брат, приехали, говоришь? Вот тебе пару сотен, и удачи! Выбираемся с Женькой из машины и идем ко мне.
Где же ты, моя родимая, спряталась? На стоянке полно машин, и все на вид одинаковые. Жму на брелочек сигнализации. Моргнуло, и слышится: «Ульк». Вот она, моя красавица, немножко инеем запорошена. Призрачно все… Чертова песня засела в голове. Забираюсь в «Тойоту» и завожу двигатель. Прохладно… Щелкаю клавишами обогрева. Вот черт! Бежит Марина, размахивая сумочкой. Не-е-т! Бояринова голыми руками не возьмешь! Нажимаю на кнопочку, замки на дверях фиксируются. Мой любимый секретарь дергает за ручку дверцы, что-то кричит, нагнувшись к боковому стеклу, но мне ничего не слышно. Потихоньку выруливаем. Нет, Марина, ты не Терминатор, не догонишь! Все, поехали!
Окно быстро запотевает от выпитого. Могут, конечно, мастера машинного доения и тормознуть ненароком. Ничего страшного. Позвоню их главному. «Владимир Викторович, здравствуйте. Вас сын Степана Михайловича беспокоит. Да, да. Ничего страшного. Привет передам. Телефон передаю инспектору». Ничего не поделаешь. Сорвалась «Тойота» с регистрационным номером шестьсот шестьдесят шесть с крючка! Номер запоминающийся – число Зверя, то есть Сатаны. Когда машину регистрировал, в голову стукнуло: хочу такой номер – и все! Владимира Викторовича решил не напрягать, а поступил как все: заплатил двадцать тысяч, подождал. Пришлось, правда, ждать недельки две. Кто-то заказал заветные шестерки пораньше. Пользуется спросом число Зверя! Ничего, получил его с другой серией.
Надо скорость сбавить, чуть в грузовик не въехал. Вообще заметил за собой особенность: чем я пьянее, тем езжу аккуратнее. Меня как-то инспектор остановил. Я обычно в этих случаях из машины не выхожу. Стекло приоткрываю, документики протягиваю. Вопросы? Сейчас наберем телефон. А тут что-то на меня нашло, из машины вылез и чувствую: ведет меня куда-то в сторону. Он мне: «Как вы за руль сели, вы же идти не можете!» А я ему: «Потому и еду!» Сопроводил он меня тогда до дома, по просьбе Владимира Викторовича. Такая вот отеческая забота!
Кстати, по поводу трех шестерок. Когда получил номера, то решил, как положено, обмыть. Подвернулся знакомый бизнесмен Олег. То ли на самом деле очень набожный, то ли прикалывается. В церковь по воскресеньям ездит, посты соблюдает, а по жизни – акула капитализма! Выходим с ним как-то из ресторана, и вдруг – нищенка. Подайте, говорит, добрые люди. Я ей: «Что, на ресторан не хватает?» По всему видно, на бутылку собирает. А Олег кинул монетку и заявляет мне: «Эту монетку кинут на весы на Божьем суде, и она все грехи мои перевесит!» Думаю: «А что перевесят те два ляма,[1] что ты у Федьки отжал, а его подставил?»
Так вот, увидел Олег номера и говорит: «По Библии три шестерки – число Антихриста. Мне вот батюшка машину святой водой окропил, а тебе с этими номерами сто пудов не будет!» Я ему говорю: «Заплачу – окропит!» А тот: «Спорим на литр коньяка, что не будет!»
Поспорили! А Олег с ехидцей, напоследок: «Смотри, Витька, не въехай куда-нибудь с этими шестерками».
И ведь накаркал, гад!
Обмыли мы номера, еду, как всегда, аккуратно. Скорость вроде не превышаю. На секундочку отвлекся, сигарету достать, и тут – ОНА. Удар, торможу. Вроде лобовое стекло не разбила, и то хорошо. Выхожу из машины. Все нормально, только капот чуть-чуть помят. Молодая девка валяется на дороге. Сама ведь под колеса залезла! Вроде живая, стонет. Одна нога как-то вывернута, осколок кости колготки прорвал и торчит. Открытый перелом. А на улице зима, как сейчас. Хорошо хоть два часа ночи, и на улице ни души. Думаю, если «Скорую» по сотовому вызвать, еще номер определят. Самому ее в больницу везти – тут Владимир Викторович уже может не отмазать. Ничего, в дубленке не замерзнет, кто– нибудь подберет. Потом уже в газете, в криминальных хрониках, читаю: «Была сбита… Водитель скрылся… Можно было бы спасти…» Морду бы Олегу набить за его пророчество!
Эх, ладно, что было, то прошло! А сейчас надо остановиться и купить пивка. Если пивом не «зашлифовать», остается какая-то недосказанность после пьянки. Финальный аккорд необходим!
Отхожу от ларька с тремя бутылками «Карлсберга» и наблюдаю картину: рядом с моей машиной резко тормозит такси, оттуда вылетает Марина и садится в «Тойоту» на место водителя. Следила, сучка! Теперь не отвяжется! Повезет домой, как школьника. Ругаться уже не хочется, спокойно сажусь рядом и открываю одну из бутылок. Пенистый напиток приятно ласкает горло. Меня терзают смутные сомнения, что секретарь опекает меня по прямому указанию отца. Когда папаша отпочковал от своей империи крохотную фирмочку, как игрушку для сына-несмышленыша, все новые сотрудники – менеджеры Сашка, Серега и Женька, бухгалтер Ксения, Макс (по прозвищу Кровавый) – пришли устраиваться по объявлению. Марину же прислал пахан. Как-то она забыла на столе свою мобилу. Смотрю и вижу: она и папочка периодически созваниваются. В общем, тайный сговор налицо. Отец воспитывал меня без матери. Вернее, не он, а разные нянечки. А теперь нанял мать Терезу, по имени Марина, которая и в коечку ляжет, и обедом накормит, и домой отвезет.