вил мне идею, что в “Темном рыцаре” Бэтмен превратит смартфоны в микрофоны, все это казалось невероятным, – рассказывает Нолан. – А сейчас? Да раз плюнуть. Полагаю, телефонам-сонарам еще предстоит научиться создавать такую картинку, как в фильме, но сама идея того, что можно дистанционно включить микрофон и отслеживать частоты переговоров, уже не кажется фантастикой. Что-то подобное вполне реально представить в новом фильме про Джейсона Борна. А в свое время нам это казалось диковинным вымыслом, так что рывок произошел поразительный. Макгаффином третьего фильма выступает программа “Чистый лист”, при помощи которой Женщина-кошка хочет стереть свою личность из баз данных. Но уже сегодня такая технология кажется утопией – этот этап мы давно миновали. Что вообще-то, если подумать, звучит довольно зловеще. Возможность стереть себя из сети теперь смотрится наивно. Вот что страшно».
Нолана можно назвать ДеМиллем дезориентации, однако, в отличие от многих модернистов, для него дезориентация не является художественной самоцелью. К примеру, дадаисты и сюрреалисты отправлялись на «прогулки», прочерчивая «границы между осознанной реальностью и миром снов», а ситуационисты разработали «теорию дрейфа», чтобы переосмыслить город с позиции «психогеографии». Нолан же превыше всего стремится к ориентации в пространстве и гордится своим топографическим чутьем. Осенью 2017 года режиссер отправился в гости к Джошуа Левину, историческому консультанту фильма «Дюнкерк», который жил в лондонском районе Чок-Фарм. Нолан прибыл на одноименную станцию метро, арендовал борис-байк[113] и решил проверить маршрут до дома Левина по карте, вывешенной на станции. Несколько минут он в полном замешательстве изучал ее, пока не понял, что верх карты больше не ориентирован на север: «Ее повернули так, чтобы соответствовать точке зрения человека, стоящего перед картой – как в спутниковом навигаторе на телефоне. Так что я попал впросак. Потому что по GPS невозможно построить в голове план с высоты птичьего полета. Карты как таковой не осталось. Человеку просто раздают указания и инструкции. Такое даже Оруэллу не снилось. Нас фактически превратили в роботов. Интересно, когда появились новые карты и жаловался ли на них кто-нибудь. Неужели я один, кого это волнует?»
Впрочем, карты у Оруэлла играют важную роль: в романе «1984» Большой Брат перечерчивает их и так контролирует людские массы пролов. Нечто похожее писатель видел во время учебы в Итоне, где на доске в библиотеке висела огромная карта Западного фронта. «Тогда все было другим. Другими были даже названия стран и контуры их на карте. Взлетная полоса I, например, называлась тогда иначе: она называлась Англией или Британией, а вот Лондон – Уинстон помнил это более или менее твердо – всегда назывался Лондоном»[114], – писал Оруэлл. Лишь бродя по «лабиринту Лондона» без помощи карты (герой «заплутался на незнакомых улицах и шел уже куда глаза глядят»), Уинстон Смит сначала выходит на лавку старьевщика и там покупает дневник, в котором начинает записывать свои крамольные мысли, а позднее встречает Джулию – темноволосую женщину из Художественного отдела, с которой у него завязывается тайный роман. «С военной точностью, изумившей Уинстона, она описала маршрут. […] У нее словно карта была в голове. “Все запомнили?” – шепнула она наконец. […] И, практичная, как всегда, она сгребла в квадратик пыль на полу и хворостинкой из голубиного гнезда стала рисовать карту».
Карта мира, созданная во II в. н. э. Мухаммадом аль-Идриси, где юг указывает на Мекку.
Промо-кадр к экранизации романа Джорджа Оруэлла «1984», где автор, помимо прочего, описывает запретную любовь.
Я решил на деле проверить слова Нолана и отправился на двадцатикилометровую прогулку по парковым районам Лондона – их я выбрал потому, что это один из немногих округов города, где нельзя ориентироваться по близлежащим достопримечательностям. Мой путь начался у здания Королевского географического общества в Кенсингтоне: там я встретился со своим другом, телерепортером Марселем Теру, который незадолго до этого вернулся из Крыма, где он передвигался по одному лишь навигатору на телефоне. «Действительно, такое чувство, будто мозг отключается, – сказал он мне. – Никто больше не заучивает маршруты. Просто расслабляешься и не думаешь о том, куда едешь». Мы выключили свои телефоны, испытав при этом неожиданное чувство свободы, и начали опрашивать людей («Скажите, в каком направлении север?»), не давая им свериться с навигатором. День был облачным, что играло нам на руку. В отсутствие солнца и телефонов люди чаще всего пытались ориентироваться по станциям метро и картам на автобусных остановках; также один из отдыхающих в парке людей вспомнил, что мох растет на северо-западной стороне деревьев, в тени. Марсель рассказал мне про своего племянника Финли, который недавно ездил в Западный Лондон на музыкальный фестиваль и изначально планировал вернуться домой на автобусе, но тут у него разрядился телефон. «Он стал беспомощным, как младенец. Я спросил: “Неужели нельзя было найти ночной автобус?” А он ответил: “Мне пришлось сесть в такси и отстегнуть пятьдесят фунтов, чтобы вернуться в Южный Лондон”».
К наступлению вечера нам рассказали еще немало подобных жутких историй. Часто в них упоминался Корнуолл – британский «бермудский треугольник», где отказывает спутниковая навигация. С заходом солнца мы направились в галерею «Серпентайн» в Гайд-парке и провели последние интервью во временном павильоне, созданном по проекту мексиканского архитектора Фриды Эскобедо: его внутренний дворик с зеркальным потолком окружают решетчатые стены из цемента, а на земле размещен треугольный водоем, одна из граней которого совпадает с гринвичским меридианом. Там мы познакомились с парой архитекторов, которые, как и Нолан, остались не в восторге от системы навигаторов на борис-байках. «Все по Оруэллу. Они собирают информацию обо всех наших передвижениях. Затем достаточно установить связь с любым другим источником, WhatsApp или Facebook, и легко отследить, кто мы и где живем». А одна австрийская актриса рассказала нам, как когда-то ночью они с мужем пытались добраться до Милана, вот только навигатор повел их через Доломитовые Альпы. «Мы шесть часов там плутали, – вспоминала она. – У меня просто началась истерика. А я не склонна к истерикам».
За день мы опросили свыше пятидесяти человек в возрасте от двенадцати до восьмидесяти трех лет. Их ответы я оценивал по шкале: шесть баллов тому, кто верно указал на географический север, по пять – за северо-северо-запад или северо-северо-восток, по четыре – за северо-запад или северо-восток и так далее. Затем я вывел средний возраст респондентов по числу баллов. Тем, кто набрал шесть баллов, было в среднем по 44 года; пять – по 27, четыре – по 22, два и менее – по 19. Похоже, гипотеза Нолана подтвердилась. Телефоны и вправду подточили наше умение ориентироваться. И он не один, кого это волнует. Есть ли тут какой-то оруэлловский заговор? Пока неизвестно.
«Интересно получилось, – говорит Нолан, когда я представляю ему свои результаты. – Особенно меня впечатлила история Финли, который буквально превратился в младенца. Я ведь почему так вцепился в этот вопрос? В своих фильмах я постоянно обращаюсь к конфликту между субъективным восприятием, которое ограничивает героев, и их железной, нерушимой верой в существование объективной реальности. Мне очень интересно препарировать этот конфликт. Я даже не задумывался о том, какая это свобода – держать в руках карту города с четкими севером, югом, востоком и западом, пока эти карты у нас не забрали и мы вдруг перестали понимать, как добираться туда, куда нам нужно».
«Важно отметить, что Финли не согласился со своим дядей, когда тот назвал его младенцем, – продолжает режиссер. – Но еще важнее спросить, почему мы считаем север объективным ориентиром. Я как-то имел интересный разговор с архивистом-картографом из Королевского географического общества о том, почему карты всегда ориентированы на север. Он ответил, что первую карту мира с учетом кривизны Земли, которая придала рисунку характерную форму надкушенного пончика, изобрел Птолемей. И поскольку единственной фиксированной точкой, на которую он мог ориентироваться, был Северный полюс, его он и использовал».
«Получается, если бы Птолемей родился в Азии или Африке, то его карты были бы ориентированы на юг?» – спросил я.
«Похоже, что так, – ответил он. – Я все думаю, есть ли какие-то физические причины того, что наш компас указывает на север. Но, видимо, где-то он указывает и на юг, верно?»
«Значит, в картах действительно есть что-то из Оруэлла».
«Я совершенно забыл, что в “1984” упоминаются карты. Этот роман я давненько не перечитывал. Но, конечно, у Оруэлла правительство исподволь меняет карты. Наука картографии напрямую связана с принципами свободы и контроля – с тем, как много информации выдают человеку. Говоря об этом, важно сохранять иронию, чтобы не скатиться в теории заговора. Однако есть реальная опасность в том, что сегодня мы полагаемся на определенные технологии и корпорации, которые фильтруют нашу информацию и отслеживают наши движения. Угрозу не стоит преувеличивать, но все же такие технологии делают нас более зависимыми. Когда мы с детьми приезжаем в новый город, я учу их ориентироваться: гуляю в свое удовольствие, пока не заблужусь, а затем рассказываю, как найти дорогу обратно без помощи телефона или карты. Я не боюсь заблудиться, для туриста не так уж важно, когда он доберется до цели. Это вопрос стыда. А мне не стыдно, я открыто признаю: да, мы наверняка заблудимся, но потом разберемся.
Пространственное мышление чрезвычайно полезно при работе в кино, – продолжает Нолан. – Вот режиссер смотрит на схему площадки, и ему нужно визуализировать у себя в голове ракурсы, чтобы понять, насколько высоко строить декорации. Мысленно превратить двухмерный рисунок в трехмерное пространство. Сопоставить субъективные ракурсы: где герои расположены относительно друг друга? Так я создаю мир фильма. Для меня очень важна география сюжета, и я всегда держу ее в уме, когда продумываю фильм».