– Знаю, – сказал он. На душе скребли кошки. Вдруг он вспомнил, как Джайлс вручал ему список фамилий, и выпрямился. – Я бы с радостью не работал, но, видишь ли, мечты просто так не сбываются, Мадлен. За них нужно бороться. Без труда не выловишь и рыбку из пруда. Понимаешь?
Кристофер возненавидел себя. Одно дело, когда его поучал Джайлс. Но зачем нужно было говорить всё это его маленькой девочке?
К его ужасу и стыду, надежда медленно улетучивалась из взгляда Мадлен.
– Понимаю, – мягко сказала она. А потом собрала жёлуди обратно в мешочек и отдала их отцу. – Вот, возьми. А теперь ты мне не почитаешь?
– О. – Кристофера немного напугала эта просьба. Ведь обычно это Эвелин читала Мадлен перед сном. – Да, конечно, – добавил он.
Он протянул руку, взял один из её школьных учебников и открыл на первой странице. Он начал читать, не заметив, что Мадлен уже сама выбрала книжку – сказку.
– Вообще, пап, – сказала она, пару секунд послушав скучное историческое повествование, – я немного устала. – Ив подтверждение своих слов она очень громко и нарочито зевнула и стала устраиваться под одеялом.
Кристофер прищурился и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Поднявшись, он неловко похлопал дочь по плечу и развернулся к выходу.
– Ну тогда спокойной ночи.
Он выключил свет, и комната погрузилась во мрак.
Мадлен тихо пожелала папе спокойной ночи и отвернулась. Последний раз взглянув на дочь, Кристофер тяжело вздохнул и захлопнул дверь.
– Сладких снов, – тихонько добавил он. Извинения так и стояли невысказанными у него в горле. Возможно, это и к лучшему. Если он хочет, чтобы дочка хорошенько отдохнула, она не должна слушать его никчёмные оправдания...
– Я подумал, – сказал Кристофер, – что вам двоим тоже лучше остаться.
Он сидел за столом и ел ужин, который Эвелин для него разогрела. Тишину в доме нарушал лишь звон его серебряных приборов да поскрипывание половиц. Эвелин молча сидела напротив мужа. Кристофер пытался не обращать внимания на мрачные взгляды, что она на него бросала, но вскоре тишина стала невыносимой, и он заговорил.
– Мы всё это уже проходили, – сказала Эвелин; очевидно, предложение мужа её совсем не впечатлило. – Ей нужно играть, Кристофер, а не проводить всё время над учебниками.
– Она пойдёт в Грэйфорд, – ответил Кристофер, не отрывая глаз от тарелки. – Ей нужно заниматься.
Эвелин тяжело вздохнула. Она любила мужа. Любила его практически с первой секунды их знакомства. Ей нравилось, что он ответственный, преданный и надёжный. Она ценила его заботу о будущем и то, что он хочет для их дочери только самого лучшего.
Но чего она не любила и никак не могла понять, так это того, как он умудрялся быть в то же время таким чёрствым и ограниченным. У мужчины, которого она полюбила, было воображение. Он умел улыбаться и смеяться, он был открыт приключениям и всему новому. Но кто этот мужчина, который сейчас сидит перед ней? Порой она его не узнавала. Впрочем, не время отвлекаться на свои чувства. Что сейчас действительно важно – так это их дочь.
– Она на всё готова, чтобы угодить тебе, – сказала Эвелин, пытаясь не повышать голос. Ни к чему сейчас давать волю эмоциям. – Но в Лондоне тоже есть чудесные школы. И ты же сам прекрасно знаешь, что она не хочет уезжать.
Кристофер наконец посмотрел на неё.
– В её возрасте я тоже покинул родительский дом, – заметил он. – Это подготовит её ко взрослой жизни. К работе. Разве мы не обязаны заботиться о ней?
Эвелин вспыхнула.
– Что? – спросил он.
Она встала из-за стола, задвинула стул и подошла к мужу. Эвелин села рядом и взяла его за руку.
– Но ведь тебе даже не нравится твоя работа, – ласково сказала она и заглянула ему в глаза.
– А при чём здесь это?
– Я вот не училась в Грэйфорде, но при этом обожаю свою работу, – пояснила она.
– Да, но это всё же скорее хобби, разве не так? – спросил Кристофер.
Эвелин изогнула прекрасную бровь. В её глазах вспыхнул огонь, а щёки покраснели. Она любила мужа. Любила всем сердцем. Но порой – как, например, сейчас – он говорил такие вещи, что ей хотелось взвыть от досады.
Её хобби, как Кристофер называл её работу, так много для неё значило. Благодаря этому хобби она могла расплатиться по счетам, и, что гораздо важнее, это хобби её по-настоящему вдохновляло. Она любила свою работу, любила команду талантливых инженеров, архитекторов и строителей, с которыми они вместе трудились на благо города. На работе считались с её мнением, смеялись над её шутками, там с ней, в конце концов, разговаривали. Её ценили. Дома же она была счастлива, когда им с Кристофером удавалось переброситься больше чем хотя бы парой предложений. Она тяжело вздохнула и промолчала. Сейчас не время для ссор.
– Полгорода разрушено из-за бомбёжек, – сказала она, стараясь не сорваться. – И я помогаю отстроить его заново. Вот на что тратятся государственные субсидии.
– О, государство выделило вам средства? – Кристофер был удивлён.
– Я говорила тебе об этом несколько недель назад, – ответила Эвелин.
Она выпустила ладонь мужа и сложила руки на коленях.
Когда Эвелин снова заговорила, то уже не пыталась скрыть грусть.
– Вот об этом я и говорю. Даже когда ты рядом, на самом деле ты где-то далеко. Так больше нельзя. Когда-нибудь ты сломаешься.
– Если потрудиться сейчас, то в будущем наша жизнь станет... – Он поднёс ко рту вилку.
Эвелин не дала ему шанса договорить. Хватит с неё оправданий, чаша её терпения переполнилась. Резко отодвинув от него тарелку, она решительно посмотрела мужу в глаза.
– Станет какой? – спросила она. – Лучше? Хуже? Да неважно! Нам нужен ты. Это жизнь, Кристофер. Жизнь происходит прямо здесь и сейчас. У тебя на глазах. Посмотри, ву-у-ху-у! – Она скорчила рожицу и помахала руками над головой. Ни один мускул не дрогнул на лице Кристофера. – Я уже несколько лет не видела, чтобы ты смеялся.
– Очень забавно, – холодно отозвался Кристофер.
Эвелин встала, забрала его тарелку и направилась в кухню, но вдруг остановилась на полпути. Она обернулась и посмотрела на мужа.
Тот всё ещё был в замешательстве.
– Я лишь хочу, чтобы ты хоть иногда веселился. Дурачился. Я полюбила тебя не за то, что ты был готов к работе.
Поднявшись, Кристофер вздохнул.
– Пожалуйста, не надо всё усложнять, – мягко сказал он. – Прости меня. – Он повернулся и посмотрел в прихожую, где стояли собранные чемоданы. – Я подниму свой чемодан наверх. Прости, что попросил тебя собрать его за меня.
Но когда Кристофер подошёл поближе, то обнаружил, что его чемодана там нет.
– А где же мой?
– Я даже не стала утруждаться, – сказала Эвелин, а потом развернулась, зашла в кухню и захлопнула за собой дверь.
Кристофер так и стоял в прихожей, в недоумении глядя на чемоданы. Это звенящее, холодное равнодушие жены прозвучало громче всего того, что она сказала за ужином, и ударило больнее, чем любой из её возможных упрёков.
Что же с ними стало? Почему и когда это произошло? Раньше они во всём находили радость. Тогда он мог рассказать Эвелин о чём угодно, он бы поведал ей о том, что творится у него на душе, поделился бы своими опасениями за его подопечных. А сейчас?
Сейчас в их разговорах не было доверия, не было тепла. И Кристофер признавал, что всё это его вина. Эвелин была доброй, терпеливой, удивительной женщиной, и он знал, что она любит его. Но он настолько отдалился от неё. Как же теперь сократить эту бесконечную пропасть между ними?
«А что, если я не смогу её вернуть? Что, если она права? Что, если я и правда разучился радоваться?»
И с этими тяжёлыми мыслями Кристофер отправился в спальню.
Той ночью Кристофер дурно спал. Он всё ворочался с боку на бок, перед глазами мелькали странные картинки, а в голове вспыхивали путаные воспоминания. Время от времени он вскрикивал сквозь сон. Ему снился сырой, мрачный лес, а сквозь густой, окутавший деревья и застилающий землю туман проглядывали едва различимые силуэты медведей, кроликов, ослов и поросят.
Кристофер проснулся в холодном поту и повернулся на другой бок. Но вторая сторона кровати была пуста. Сквозь шторы пробивались первые слабые солнечные лучи. Вот и настал новый день. Он услышал, как внизу открывается дверь.
Голос дочери смешивался с голосом жены. Они были готовы к отъезду.
Сбросив с себя одеяло, Кристофер запрыгнул в рабочий костюм и побежал вниз по лестнице. Как он и полагал, входная дверь была открыта. Во дворе стояла машина. Вещи Мадлен и Эвелин были уже сложены в багажник, а они стояли в гостиной и едва удостоили Кристофера взглядом.
– Что ж, – сконфуженно сказал он. – Хорошей поездки.
Он наклонился, чтобы обнять Мадлен, но та даже не шелохнулась, поэтому он просто клюнул её в щёчку и легонько похлопал по спине.
Малышка кивнула и направилась к выходу. Но вдруг замерла, развернулась и вручила ему сложенный лист бумаги.
– Мне очень нравится этот твой рисунок, – ласково сказала она. – Может, повесишь его к моим?
Кристофер кивнул, она слабо улыбнулась и вышла во двор.
Эвелин подождала, когда она выйдет, и одарила его своим быстрым, холодным «пока». Он вдруг подумал, что этот беглый поцелуй в щёку и лёгкое похлопывание по спине без намёка на теплоту, были ни чем иным, как молчаливым наказанием за его собственное горе-прощание, за его собственное горе-всё. Не проронив больше ни слова, Эвелин покинула дом. Кристофер вышел вслед за ними. Он наблюдал за тем, как они сели в машину и уехали.
– Мне так жаль, – пробормотал он и поднял на прощание руку.
Но было уже слишком поздно. Никакое «прости» или «жаль» не вернёт ему выходных с семьёй. Он тяжело вздохнул, повернулся и пошёл обратно в дом. Зайдя в кухню, Кристофер водрузил на столешницу свой портфель.
На плите засвистел чайник, и Кристофер на автомате заварил себе чашку чая. Затем он – разумеется, эффективно – раскрыл портфель и проверил, там ли всё необходимое. Он вынул из кармана рисунок, который отдала ему Мадлен, и развернул его. К удивлению Кристофера, с потёртого листа бумаги на него глядел его старый верный друг – Медвежонок Винни.