сидел у окна, глядел на улицу, словно одержимый. И ни слова не проронил.
Я взглянул на темное окно и попытался представить, о чем мог думать Мартин Лямпе. Не пробудился ли в нем зловещий демон-убийца как раз в тот момент, когда его жена вот так беспомощно взирала на него?
— Он говорил вам, что подразумевает его работа? — спросил я.
— Он говорил только, что я все равно ничего не пойму. Они с хозяином исследовали какое-то новое измерение. Больше он ничего не сказал, сударь. Новое измерение, которое открыли Мартин с Кантом.
«Мартин с Кантом», — отметил я про себя. Не «Кант с Мартином». Это она так истолковала слова мужа или он представил ей свою работу в таком свете?
— Ваш муж когда-либо изучал философию? — спросил я.
— О нет, сударь, конечно, нет. Но он многому научился от хозяина. Мартин часто говорил о тех новых философах, что нападают на Канта. Он обещал, что им придется горько пожалеть о своих словах, когда выйдет книга.
Ну вот, снова. Последний завет Иммануила Канта. Книга, которую никто никогда не видел. Никто, кроме Мартина Лямпе…
— Эта книга превратила Мартина в совершенно другого человека, — продолжала фрау Лямпе. — Иногда он пугал меня до полусмерти. Он сделался одержимым, безумным, и во всем был виноват Кант.
— Ваш муж лишь выполнял свой долг, — туманно заметил я, — каким бы неприятным он вам ни представлялся.
— Неприятным? — прошипела она. — Хуже, гораздо хуже. Кант подтолкнул Мартина на грань убийства.
— В самом деле? — произнес я холодно, словно то, что она только что сказала, было вполне разумным аргументом, а не возмутительной клеветой.
— Мартин мне сам говорил. Однажды какой-то молодой человек пришел в гости к Канту. Когда Мартин подавал им чай, они, по его словам, очень мило общались и были увлечены обсуждением каких-то философских проблем…
Воспоминание о случае, пересказанном Яхманном, всплыло у меня в памяти.
— Гостя звали Готлиб Фихте?
Фрау Лямпе покачала головой:
— Не знаю, сударь. После того как они закончили беседу, профессор Кант проводил молодого человека до дверей. — Она замолчала и воззрилась на меня со странной улыбкой на устах.
— Что случилось дальше? — спросил я.
— Кант приказал моему мужу бежать за тем молодым человеком и зарезать его ножом.
Вот и оборотная сторона медали, продемонстрированной мне Яхманном. Не безумный маньяк Мартин Лямпе, а безумный маньяк Иммануил Кант.
— И ваш муж послушался?
— Конечно, сударь. Это был его долг. Но тот молодой философ успел убежать, и Мартин его не догнал.
— Значит, ваш муж повиновался Канту даже до таких крайностей?
Она сложила руки в молитвенном жесте.
— Я просила его не выполнять приказаний старика, — прошептала она со стоном. — Кант выжил из ума, говорила я ему. У него маразм. Признаться, сударь, я была счастлива, когда герр Яхманн уволил мужа. Я думала, теперь он наконец-то освободился от дурного влияния. Но на самом деле ничего не изменилось. Профессор Кант прислал ему тайное послание, в котором просил его прийти к нему ночью.
— Фрау Лямпе, — произнес я, попытавшись перевести беседу на другую тему и указывая на расшитую салфетку, накинутую на спинку стула, — вы занимаетесь вышиванием?
Она подняла на меня озабоченный взгляд и кивнула.
— А где вы покупаете материю для вышивок?
Она взглянула на меня как на идиота.
— В лавке? Или у коммивояжеров-мануфактурщиков? — спросил я.
— Обычно в одной из двух лавок, — ответила она после некоторого колебания.
— А вам известен человек по имени Роланд Любатц?
— Да, сударь.
— А вы в последнее время у него что-нибудь покупали?
— Я с ним лично не знакома, сударь. Он поставляет товар лавочнику Ройтлингену. Я видела его там раз или два. — Она замолчала, нахмурившись. — А какое отношение герр Любатц имеет к исчезновению моего мужа?
— Он утверждает, что недавно беседовал с вашим мужем, — ответил я. — Мартин покупал у него иглы для гобеленового шитья.
— Гобеленового шитья? — повторила она, словно не понимая, о чем идет речь.
— Вы попросили мужа приобрести их для вас?
Фрау Лямпе ничего не ответила. Я видел, что она слишком напугана и пытается просчитать, каким образом не причинить вред мужу своими словами. Как же мне хотелось, чтобы она ответила! Я желал этого со всей той гипнотизирующей силой, о которой пишет доктор Месмер, когда говорит о передаче мыслей на расстоянии. Я хотел, чтобы она сказала мне, что ее муж действительно покупал упомянутые иглы для нее с той самой целью, для которой они в принципе и предназначены. Я всей душой молился о том, чтобы моя уверенность, которую я чувствовал по поводу личности убийцы, рассыпалась в прах. Я хотел подтверждения невиновности Лямпе. Если влияние Канта — естественно, непреднамеренное — сделало его убийцей, разразится такой страшный скандал, последствия которого трудно вообразить.
— Я ничего не просила мужа покупать у герра Любатца, — ответила она наконец. — Возможно, он хотел сделать мне сюрприз. Иногда он любит устроить что-то в таком духе. — Она внимательно всматривалась в мое лицо. — Это поможет вам выяснить, что с ним стряслось, сударь?
— Вы мне очень помогли, фрау Лямпе, — произнес я, поднимаясь с еще более твердым убеждением в виновности ее мужа. — Пожалуйста, свяжитесь со мной, если что-то еще произойдет. С вашей помощью полиция очень скоро его найдет, я уверен.
— Есть кое-что еще, что я должна вам показать, — прошептала она, останавливая меня на пороге. — Мне следовало бы упомянуть об этом раньше, да я все надеялась, что не возникнет необходимости.
— О чем вы, фрау Лямпе?
— Сейчас я вам покажу, сударь.
Она поспешно провела меня в огород; по глубокому, слежавшемуся снегу мы прошли с ней в самый дальний конец обнесенного изгородью клочка земли. Здесь фрау Лямпе с супругом выращивали овощи — я разглядел несколько грядок и яблоню. Сейчас все было сковано зимней стужей, почернело и увяло. Дальше, за изгородью, вверх по склону холма протянулся темный, дремучий и по виду совершенно дикий лес. Во всем здешнем пейзаже ощущалось нечто зловещее. Клочья тумана окутывали голые ветви деревьев и сырые обледеневшие пни. С деревьев свисали сосульки, подобно сталактитам в мрачных пещерах Бад-Мерренхейма.[33]
— Вы видите эти следы? — спросила она, наклоняясь к земле и показывая мне на отпечатки чьих-то ног на снегу.
Я опустился на колени, чтобы внимательнее рассмотреть их. Следы оставил кто-то, в спешке проходивший по огороду в обуви явно не по сезону и не для здешней местности.
— В ту ночь, когда исчез Мартин, шел сильный снег. И я увидела эти следы наутро, когда пошла в сарай за сушеной зеленью. С тех пор снега не было.
— Почему он шел через огород? — спросил я.
— Здесь самый близкий путь до профессора… до города, — поправилась она.
Оставив фрау Лямпе у края огорода, я прошел дальше в лес по следам, пока не достиг дикой сливы. Здесь я и обнаружил вмерзший в снег первый хорошо оформленный след. Казалось, целая вечность миновала, прежде чем я смог оторвать от него взгляд.
— Вы уверены, что эти следы оставил ваш муж? — спросил я наконец.
— Я сама разрезала подошвы его обуви. Кожа износилась. Он мог упасть и сломать себе что-нибудь.
Я увидел тот же самый крестообразный разрез, который видел уже трижды, разрез, сделанный фрау Лямпе. Вначале на рисунке Люблинского на месте первого преступления. В саду Канта. И прошлым вечером рядом с безжизненным телом Амадея Коха на Штуртенштрассе.
Глава 32
После отъезда из Белефеста я вернулся к себе в подавленном настроении.
Я в точности знал, как мне следует поступить. У убийцы есть имя. Мартина Лямпе следует найти и не позволить ему нанести очередной удар. И тем не менее я должен был сделать то, что на моем месте не сделал бы ни один законопослушный судья. Я решил сохранить имя убийцы в тайне. Профессор Кант никогда не должен узнать, насколько близко к нему находился убийца. Если его можно остановить, если я смогу замести его следы, я постараюсь вести расследование совершенно в другом направлении, по крайней мере до тех пор, пока оно не утратит актуальности. И если кто-нибудь в будущем вспомнит имя Мартина Лямпе, то только как лакея профессора Канта. На кощунство по отношению к своему учителю я не был способен.
Я опустил локти на стол, сжав голову руками. Было такое ощущение, что мой мозг вот-вот взорвется, а череп разлетится на мелкие осколки. Первое, что было необходимо сделать, — это завлечь Мартина Лямпе в мои сети. Он убил сержанта Коха, но истинной его целью был я. Лямпе решил во что бы то ни стало уничтожить меня, и он не успокоится до тех пор, пока не совершит задуманное. Мог ли я предложить себя в качестве приманки, чтобы выманить его из укрытия?
Внезапно передо мной открылся другой вариант развития ситуации, тот, который требовал от меня хладнокровного нарушения закона.
Лямпе пропал. Его жена считала, что он мертв. Она пришла в Крепость, чтобы сообщить о его исчезновении. А не мог ли я повернуть ситуацию в свою пользу? Единственное, что от меня требовалось, — это пригласить Штадтсхена, сказать ему, что Лямпе нигде не могут найти, предоставить ему подробное описание бывшего лакея Канта с предположением, что Лямпе, вполне вероятно, был убит. После чего начнутся поиски. Если его найдут живым, то приведут ко мне для допроса. Что, собственно, мне и нужно, ибо я смогу поместить его туда, куда мне будет угодно.
Я налил бокал вина и выпил его одним глотком. И пока кисловатая жидкость текла к моему желудку, я с содроганием осознал, что последует за тем, как я заполучу Мартина Лямпе. Я весь преисполнился какой-то жуткой энергии. Все мысли мои мгновенно оттеснило одно воспоминание десятилетней давности. Одуряющий аромат крови в тот момент, когда лезвие гильотины легким ударом рассекло шею французского короля. Я сжал кулаки и поднес их к глазам, пытаясь изгнать этот образ из памяти.