[63].
В конце 30‑х — начале 40‑х гг. китайские троцкисты вроде Е Цина проповедовали под видом «овладения спецификой Китая» по существу идеи превосходства «китайского духа», заимствованные из арсенала феодального и буржуазного китайского национализма. Они выдвигали требования китаизации марксизма-ленинизма. «Необходимо изменить форму марксизма-ленинизма,— писал журнал „Шидай цзиньшэнь“,— сделать его вещью, которая была бы как новая, китайская вещь, отличающаяся от первоначальной»[64].
Эти взгляды были подвергнуты в КПК критике. В журнале «Чжунго вэньхуа» указывалось, что лица, заявляющие о необходимости китаизировать марксизм-ленинизм, «имеют в виду под китаизацией изменение его формы, а под изменением формы подразумевают полное отбрасывание изначального марксизма»[65].
Критика в адрес лиц. намеревавшихся китаизировать марксизм-ленинизм, не означала, однако, что КПК сумела преодолеть всё более усиливавшиеся тенденции к национализму. Дело в том, что на «китаизацию марксизма» с конца 30‑х годов открыто претендовал сам Мао Цзэдун. Как мы уже видели, движение за «исправление стиля» носило националистический характер, с его помощью наносился удар по марксизму-ленинизму и интернационализму в рядах КПК. В 1945 г. на Ⅶ съезде КПК было объявлено, что Мао Цзэдун создал «китаизированный марксизм». Ⅶ съезд КПК отразил возникновение культа личности Мао Цзэдуна и заметное усиление националистских настроений в рядах партии.
Победа Советского Союза над фашистской Германией и милитаристской Японией, возникновение мировой социалистической системы, создание в 1949 г. Китайской Народной Республики и установление Советским Союзом дружественных отношений с ней оказали положительное воздействие на укрепление в КПК марксистско-ленинских сил, благодаря чему националистические силы были вынуждены временно отступить и затаиться. Этот процесс нашёл своё отражение и закрепление в решениях Ⅷ съезда КПК (1956).
В 1958 г. Мао Цзэдуну вновь удалось усилить в КПК своё идейное влияние и добиться принятия авантюристического курса «трёх красных знамен» — генеральной линии, «большого скачка» и народных коммун. С этого времени в политике китайских руководителей началось заметное усиление национализма, быстро принявшего форму великоханьского шовинизма и гегемонизма.
В конце ⅩⅨ — начале ⅩⅩ в., т. е. тогда, когда формировалось сознание старшего поколения китайских руководителей, в Китае под воздействием японских националистических теорий появились идеи «паназиатизма», превосходства жёлтой расы, общности судеб народов Азии, паназиатского китайско-японского союза и т. д. Известно, что при определённых исторических условиях национализм вообще легко приобретает форму расизма — убеждения в физическом или духовном превосходстве одних народов над другими.
Разумеется, китайские руководители хорошо знают, какую дурную славу имеет расизм, использованный в своё время фашизмом и нацизмом. Поэтому они, естественно, стараются скрывать свои отдающие расизмом взгляды. Однако это им не всегда удаётся. Элементы расистского, паназиатского характера содержались уже в идее «восточного ветра», господствующего над «западным ветром», которая была выдвинута Мао Цзэдуном. Именно поэтому эта идея была отвергнута в своё время международным коммунистическим движением.
С наибольшей полнотой паназиатизм и расизм маоистов проявляются в их политическом курсе в отношении Японии, которую они рассматривают в качестве возможного временного союзника в борьбе за господство в Азии и гегемонию в мире. Ещё в начале 50‑х годов Мао Цзэдун при встрече с японскими военнопленными офицерами и генералами, которым было разрешено вернуться из Китая на родину, сказал, что Китай намерен занять господствующее положение в Азии и что Япония не должна слишком долго выжидать. «Китай и Япония должны соединить руки, забыть прошлое»,— заявил он. В 1961 г. Мао Цзэдун поставил перед японской делегацией вопрос об общности судеб Китая и Японии. «Мы разделяем одну судьбу и поэтому мы объединены,— сказал он.— Мы должны расширить рамки единства и собрать вместе в единство народы всей Азии, Африки и Латинской Америки и всего мира». В беседах с японскими делегациями маоисты подчёркивают принадлежность китайцев и японцев к одной расе, общность у них письменности и других элементов культуры.
Из этого краткого экскурса в прошлое следует, что великоханьский шовинизм и гегемонизм во взглядах и политическом курсе китайского руководства — явление не новое и не случайное, они тесно связаны с социально-экономическими и идеологическими особенностями развития Китая, с конфуцианскими традициями и историей развития страны.
2. Великоханьский шовинизм и гегемонизм под видом пролетарского интернационализма
Характерная особенность всей теоретической и практической деятельности китайских руководителей состоит в том, что свои мелкобуржуазные националистические взгляды и действия они тщательно маскируют марксистско-ленинской терминологией и выдают их за интернационализм. Таким образом им длительное время удавалось вводить в заблуждение не только КПК, но и известную часть представителей международного коммунистического и рабочего движения. Это им удавалось также и потому, что действовали они осторожно, прикрываясь революционной фразой, призывали к борьбе против империализма и т. д.
Однако со временем, как говорят в Китае, вода опала и камни вышли на поверхность, обнажилась подлинная великоханьско-шовинистическая гегемонистская сущность взглядов китайских руководителей, которые действовали всё более нагло и открыто.
Великоханьская, шовинистическая и гегемонистская природа маоизма начала особенно полно обнаруживать себя со времени «культурной революции». В этой связи следует напомнить о том, что 1 августа 1966 г. Мао Цзэдун обратился к хунвэйбинам с дацзыбао, в которой он, ссылаясь на Маркса, заявил: «Пролетариат не только должен освободить себя, но и должен освободить всё человечество. Если он не сможет освободить всё человечество, то и сам пролетариат не сможет по-настоящему добиться освобождения». В эти слова Мао Цзэдун вложил великодержавно-шовинистический смысл. Мы знаем, что сегодня в Китае пролетариатом называются сторонники Мао Цзэдуна (независимо от их классового положения). Поэтому слова о том, что пролетариат должен освободить всё человечество, в интерпретации Мао Цзэдуна значат, что освободить всё человечество должны сторонники маоизма, причем «освободить», исходя из «идей Мао Цзэдуна» и установления соответствующего порядка.
О том, что слова Маркса об освободительной миссии пролетариата были истолкованы именно так, свидетельствовало появившееся через несколько недель после его выступления хунвэйбиновское «Обращение к соотечественникам», в котором говорилось о стремлении хунвэйбинов решительно водрузить «по всему земному шару великое красное знамя маоцзэдунизма».
«Культурная революция» в Китае усилила разного рода шовинистические великоханьские настроения, ксенофобию, расизм, особенно среди молодёжи, незнакомой с марксизмом-ленинизмом, ослеплённой и сбитой с толку пропагандой «идей Мао Цзэдуна». Китайскому народу упорно внушается мысль о политическом, моральном и идейном превосходстве Китая над другими странами, о том, что «идеи Мао Цзэдуна» — высшее развитие марксизма-ленинизма, что Китай — центр мировой революции и т. д.
Очень важное место в окончательном превращении маоизма в великодержавно-шовинистическую гегемонистскую идеологию занимает Ⅸ съезд КПК, состоявшийся в апреле 1969 г. Этот съезд показал, что маоизм не только чужд, но и глубоко враждебен пролетарскому интернационализму. В материалах Ⅸ съезда КПК, и в частности в программной части принятого съездом Устава, содержится уже знакомый нам призыв «освободить всё человечество», а также утверждается, что современная эпоха — «это эпоха, когда империализм идёт к всеобщему краху, а социализм к победе во всём мире». Последнее утверждение само по себе правильно, однако нельзя не видеть, что маоисты вкладывают в него великоханьский гегемонистский смысл. Ведь иного социализма, кроме «истинного» социализма Мао Цзэдуна и его сторонников, для них не существует. Поэтому слова о победе социализма во всём мире означают победу «идей Мао», победу Китая.
После съезда китайская пропаганда не скрывает намерений современного руководства Китая переделать весь мир по маоистскому образцу. Причём сделать это, как явствует из китайской печати, оно собирается с помощью мировой войны, которая рассматривается как двигатель истории, как явление воспитывающее и закаляющее народы. Известно, что крайний национализм всегда ведёт к войне. Великоханьский шовинизм и гегемонизм Мао Цзэдуна и его сторонников, очевидно, не представляет исключения в этом отношении.
Сейчас уже нет ни одного значительного международного явления, к которому китайские руководители открыто не подходили бы с великоханьских, шовинистических позиций. Возьмём единство стран социалистического содружества в борьбе против империализма, международное коммунистическое движение, национально-освободительную борьбу народов, афро-азиатскую солидарность, борьбу народов за мир и т. д.— к каждому из этих явлений китайские руководители подходят не с классовой интернациональной точки зрения, а с узконационалистических китаецентристских позиций, преломляют их через свои шовинистические гегемонистские интересы.
В Документе международного Совещания коммунистических и рабочих партий, состоявшегося в Москве летом 1969 г., вновь подчёркивается решающая роль мировой системы социализма в антиимпериалистической борьбе, вновь обращается внимание на необходимость сплочённости социалистических государств[66]. Однако именно против мировой системы социализма, сплочённости социалистических стран ведёт ожесточённую борьбу группа Мао Цзэдуна. С особой ненавистью обрушиваются они на Советский Союз. Ещё на ⅩⅡ Пленуме ЦК КПК, состоявшемся в октябре 1968 г., маоисты потребовали создания «широкого единого фронта народов», направленного против США и СССР. Это требование оправдывается нелепыми вымыслами о «сговоре» между СССР и США.