ьба пролетариата была ещё неразвитой и в ней преобладали формы, свойственные начальным этапам пролетарского движения. «…Анархизм,— говорил В. И. Ленин,— порождение отчаяния. Психология выбитого из колеи интеллигента или босяка, а не пролетария…»[307].
Требование немедленной революции, безотлагательного переворота, слепая вера в чудодейственную силу всякой активности — характерные черты анархизма. Понимание революции прежде всего как акта всеобщего разрушения сочетается с довольно смутным представлением о созидательной деятельности после революции. Это роднит с анархизмом маоизм, который в революции и в послереволюционном периоде видит только разрушение.
С бланкистами маоистов объединяет то, что и те и другие исходят из предположения, что смелый революционный порыв заговорщиков (вооружённое восстание, бунтарские выступления) послужит стимулом, толчком, искрой к широкому пожару — массовому восстанию во имя победы социальной революции. В. И. Ленин называл тактику бланкистов «бланкистской авантюрой», «игрой в захват власти». Как и для бланкизма, для маоизма характерна заговорщическая тактика, основой которой является ставка на действия лишь верхушки руководителей, без учёта объективных условий.
Много общего между маоистами и народниками. Утверждение о том, что крестьянство якобы обладает «социалистическими инстинктами», что деревенская община — зародыш социализма, что крестьянские бунты спасут человечество от капитализма и эксплуатации — все эти политические установки народничества повторены в новом издании маоистами, которые мечтают построить коммунизм в Китае вначале в деревне, а крестьянство рассматривают, как самую великую силу созидания. Стремление беднейшей части китайского крестьянства к уравнительному распределению рассматривается маоистами как высокий уровень коммунистической сознательности крестьян.
В маоизме обнаруживаются также черты бонапартизма: опора на военщину, лавирование между классами и социальными группами. Маоисты многое заимствовали у Конфуция и его последователей. Основное средство устранения социальной несправедливости в обществе Конфуций видел в нравственном совершенствовании человека. Эту догму Конфуция взял на вооружение и Мао Цзэдун, который считает, что если китайцы изучат его три статьи — «Служить народу», «Памяти Н. Бетьюна» и «Юй Гун передвинул горы», то все жизненные проблемы китайского народа будут решены. Как и Конфуций, Мао Цзэдун мечтает создать «общество справедливости» в Китае не с помощью решения экономических проблем, а посредством воспитания китайского народа в духе аскетизма и лишений.
Характерными чертами маоизма, на наш взгляд, являются следующие.
Во-первых, эклектизм. Это естественно, поскольку, как мы отмечали, маоизм состоит из разнородных, зачастую взаимоисключающих концепций и положений.
Во-вторых, примитивизм и упрощенчество, доходящие до искажения и извращения положений научной теории.
В-третьих, демагогический утилитаризм и прагматизм при подходе к теоретическим положениям. Философия рассматривается не как методологическая основа выработки правильных стратегии и тактики, политики и лозунгов, а узкоутилитарно, как средство достижения определённых целей, как «инструмент».
Говоря об эклектизме, примитизме и утилитаризме маоизма, следует иметь в виду следующее. Существуют как бы два «уровня» маоизма: один — для широких масс и другой — для более узкой группы лиц, для военно-бюрократической элиты; две правды: одна — для широкого употребления, для рядовых членов партии, рабоче-крестьянских масс и другая — для окружения Мао Цзэдуна. Вторая «правда» представляет собой довольно стройную систему взглядов о механизме функционирования и структуре социальной власти, о принципах экономической политики, о норме взаимоотношений в обществе и партии и прочее.
В-четвёртых, великоханьский шовинизм. Многие положения маоизма окрашены в явно националистические цвета, призванные обосновать универсальный характер китайского опыта и как следствие этого мессианскую роль Китая в мировом революционном процессе и во всемирной истории, призванные оправдать политическую практику нынешнего китайского руководства. Теоретически шовинизм обосновывается, как пытаются доказать маоисты, перемещением центра мирового революционного движения в Китай. «…Китай является центром мировой революции,— говорилось в одной из китайских газет.— Центр истории раньше в целом находился на Западе, но в настоящее время переместился в Китай. Китай стал не только политическим и экономическим центром, но также и культурным центром. Во всем мире он — единственный в своем роде. В будущем центр науки и техники также переместится в Китай… Народный Китай, вооружённый идеями Мао Цзэдуна, неизбежно станет политическим, экономическим, культурным, научным и техническим центром»[308].
В выступлении Л. И. Брежнева на международном Совещании коммунистических и рабочих партий в июне 1969 г. в Москве было обращено особое внимание на связь гегемонистских установок нынешнего китайского руководства с его великодержавными устремлениями.
Великоханьский шовинизм неразрывно связан с антисоветизмом. Он проявляется прежде всего в яростных нападках на партию Ленина, которая, по убеждению группы Мао Цзэдуна, стоит на пути их гегемонистских устремлений. Логика маоистов выглядит примерно так: чтобы навязать международному революционному движению свои доктрины, подчинить своему политическому и идеологическому диктату все страны и народы, надо «сокрушить» КПСС. С этой целью пускаются в ход самые невероятные, клеветнические измышления об «агрессивности» СССР, «советско-американском сговоре», «реставрации капитализма» в Советском Союзе, «кризисе» советской экономики и т. п.
«Только врагам социализма,— говорится в докладе Л. И. Брежнева, посвящённом 100‑летию со дня рождения В. И. Ленина,— служит та неистовая антисоветская кампания, которая вот уже несколько лет развёртывается в Китае. В последнее время она ведётся под прикрытием утверждений о вымышленной угрозе со стороны Советского Союза. Своими выступлениями против страны Ленина, против мирового коммунистического движения инициаторы этой кампании разоблачают себя перед лицом широких народных масс как отступники от революционного ленинского дела»[309].
***
Появление такого идеологического течения, как маоизм, неизбежно выдвигает вопрос о судьбах марксизма в ранее отсталых странах, в том числе и в Китае. В последнее время идеологи буржуазии усиленно протаскивают тезис о неприменимости теории марксизма к странам с докапиталистической социальной структурой, ссылаясь на опыт китайской революции, на деятельность Мао Цзэдуна и его последователей, на концептуальное оформление маоизма.
На наш взгляд, эти утверждения лишены основания. Расширение рамок мирового революционного процесса за счёт вовлечения в него многомиллионных трудящихся масс ранее отсталых стран Азии, Африки и Латинской Америки естественно способствует распространению идей марксизма-ленинизма во всём мире. Конечно, было бы неправильно полагать, что этот процесс идёт гладко и безболезненно. Опыт последних десятилетий свидетельствует о том, что распространение марксизма вширь далеко не всегда сопровождается правильным пониманием и применением его принципов. «Одной из наиболее глубоких причин, порождающих периодически разногласия насчёт тактики,— писал В. И. Ленин,— является самый факт роста рабочего движения. Если не мерить этого движения по мерке какого-нибудь фантастического идеала, а рассматривать его, как практическое движение обыкновенных людей, то станет ясным, что привлечение новых и новых „рекрутов“, втягивание новых слоёв трудящейся массы неизбежно должно сопровождаться шатаниями в области теории и тактики, повторениями старых ошибок, временным возвратом к устарелым взглядам и к устарелым приёмам и т. д. На „обучение“ рекрутов рабочее движение каждой страны тратит периодически большие или меньшие запасы энергии, внимания, времени»[310].
Это указание В. И. Ленина имеет особо важное значение для рабочего движения развивающихся стран. Общеизвестно, что социальная структура этих стран характеризуется неглубокой классовой дифференциацией, преобладанием крестьянского населения, слабостью рабочего класса (а в ряде стран и почти полным его отсутствием). Всё это, естественно, ставит перед марксистами этих стран неизмеримо более трудные задачи, чем те, которые стояли и стоят перед марксистами, работающими в развитых капиталистических странах.
Китай — ярчайший пример крайней отсталости, темноты и невежества миллионов людей в прошлом. Но отсталость отсталости рознь. Россия тоже была очень отсталой страной. Однако в передовых слоях интеллигенции в России уже с конца ⅩⅧ в. была осознана и эта отсталость и необходимость перемен. В России существовала исторически сложившаяся богатая революционная традиция общественной мысли и общественного движения. В Китае эта традиция стала складываться лишь в ⅩⅩ в. Страна не «переболела» серьёзно различными теориями революционной мысли, когда ей предстояло выразить своё отношение к уже сложившимся течениям социализма, особенно к марксизму. Если Россия «выстрадала марксизм», то о Китае этого сказать нельзя.
В связи с этим встаёт принципиальный методологический вопрос о применении общих марксистских положений к конкретным (национальным) условиям, и в частности к условиям отсталых стран, к каковым принадлежит и Китай. Было бы неправильно отрицать необходимость учёта национальной специфики в процессе соединения марксизма с революционным движением в той или иной стране. Марксизм «ложится» не на абстрактный социальный организм, а на определенную социально-историческую почву. Марксизм соединяется не с рабочим движением вообще, а с политическим движением рабочего класса и других эксплуатируемых слоёв данной конкретной страны. Марксизм воспринимают не абстрактные люди, а вполне реальные индивиды, обладающие определёнными, довольно устойчивыми представлениями, традициями и привычками, сложившимися у них под влиянием социальной среды.