— Фроська!
Мои собутыльники многозначительно переглянулись, оценив вид тощего взволнованного мужчины с виноватым лицом и дружно захохотали:
— Да, великая ценность!
— На такого, чуть не доглядишь, все девки вешаться станут!
— Что ж косу? Голову сопернице открутить за такого богатыря мало!
Муж понял, что смеются над ним. Не удержалась от ухмылки и я: сейчас на него не позарилась бы и хромая векша. Но Серому выдержки не занимать. Углядев, что я жива-здорова, он тут же успокоился, отряхнул голову, разбрасывая серебристые капли, и степенно подошёл к быстро ставшему общим столу.
— Куда же ты запропастилась, душа моя? Всё утро тебя ищу.
Я фыркнула и отвернулась:
— Да вот, с друзьями засиделись с вечера, — последнее особо выделила, не стала ждать, пока ты с прогулки вернёшься, пошла отдохнуть. Ты, видать, ночью так и не явился?
Серый смутился и ответил кратко:
— Дела были. Пойдём, что ли?
— С чего бы? Я не мешала отдыхать тебе, а ты уж, будь так добр, меня не дёргай.
Мужики окрест замерли в ожидании разворачивающегося скандала. Как куры на насесте, честное слово! Но Серый и тут удивил. Зрители, может, и надеялись на то, что он обидится, силой уволочет супругу домой да поучит уму-разуму (если повезёт, то и не сходя с места поколотит), но не дождались. Уж что-что, а мнение зевак никогда оборотня не беспокоило. Хотя без представления никто не остался: Серый картинно рухнул на колени и обхватил меня за ноги.
— Прости горемычного!
Я опешила:
— Вставай, оболтус!
— Не встану, любимая! Хочешь, бей, а не встану! — Серый то ли лил слёзы, то ли хохотал, пряча лицо в моих коленях, — Прости бездаря! Виноват, как есть виноват!
— Уймись, ненормальный! — не выдержала я.
А Серый всё подвывал, иногда замолкая и прикладываясь к кувшину с брагой, чтобы промочить горло. Или чтобы ещё лучше отыграть сцену:
— Только не бей меня больше сковородкой, пожалуйста! Хотя бы не по голове, а то только-только в глазах темнеть по утрам перестало!
— Ты что несёшь?!
— Молчу, молчу, любимая! Я понял, сплю сегодня у крыльца на коврике! Можно хоть дерюжку подстелить?
Я уж и сама гоготала. Ну как на такого зло держать? Дитё малое, право слово! Подумаешь, чуть поцапались. Эка невидаль? Может, устал человек за день, а я на него налетела сразу.
Зрители всё пытались подлить масла в огонь:
— Баба!
— Сразу видать, кто в семье голова!
— Что ж ты спину гнёшь?
— Всех мужиков опозорил!
Вот мерзавцы! Им лишь бы сплетен подсобрать, а кто прав, кто виноват — знать не знают да и всё равно. Так бы языки злые и повырвала!
— Позор мне, позор, — безропотно согласился Серый.
— Значит так, — включилась я в игру, — теперь носить меня повсюду будешь на руках…
Серый, не мешкая, подхватил меня и с лёгкостью закинул на плечо. Мужики завистливо ахнули: я хоть и некрупная, но всё ж силы тощий пришелец, видно, немалой. Запомнили.
— Ещё, — спокойно продолжила я, слегка покряхтев, — букет васильков у подушки каждое утро.
— И зимой?
— Зимой в первую очередь!
— Чай из свежесобранной липы и…
— Тумака? — без особой надежды подсказал супруг.
— Только что испечённый крендель из белой муки, — мстительно закончила я.
Серый скалил зубы и кивал, мол, всё сделаю, только не злись. А я, в совершенно глупом положении, неудобно упираясь животом в острое плечо, чувствовала, что злюсь всё меньше. Кажется, и нету на свете ничего, что могло разлучить нас. Я бы обняла мужа от избытка чувств, но дотянулась только куснуть за бок.
Многострадальная дверь харчевни снова шумно распахнулась. Внутрь ввалился плечистый волосатый мужик с вилами наперевес. Светолик удивлённо воззрился на чумазого, явно только оторванного от работы посетителя: зачем пожаловал?
— Нашлись, голубчики! — мужик наставил перст[4] на Серого (ну и на мой зад заодно, коль скоро я на его плече висела), — сейчас мы вас!
Не успели мы сообразить, что к чему, как волосатый выскочил на улицу и убежал. Странный какой- то.
Откуда ж могла беда прийти? Знамо дело, следующей в харчевню вплыла Всемила. С опухшими красными глазами, но аккуратно прибравшая остатки волос под праздничный расшитый кокошник с убрусом[5]. На вытянутых руках, словно безвременно погибшего героя, она несла срезанную косу. Странно, что траур не надела, показушница.
За Всемилой шла толпа.
В толпе были парни помоложе, мужики погрознее и бабы поскандальнее. В руках почти каждый нёс хоть дрын или лопату, а у одного даже мелькнул топор.
Я задрыгала ногами, пытаясь рассмотреть, что к чему, и Серый аккуратно опустил меня на пол.
— Вот они, злыдни! — завопила девка, — добрым людям гадят, жизни не дают! Поглядите, что наделали!
Бывшая красавица противно заголосила и подняла косу вверх, чтобы все разглядели. Серый округлил глаза:
— Девица, это ж кто тебя по головке так стукнул, что ты на добрых людей напраслину возводишь?
— На добрых?! — завопила она пуще прежнего, — да разве добрые люди опозорят девицу невинную на весь край?!
Толпа возмущённо загалдела. Мои бывшие собутыльники придвинулись, чтоб не упустить чего интересного, но встать с мест против пришедших и не подумали.
— Да кто ж тебя тронул? — не понял мой наивный супруг.
— Да вот ты, ты и тронул! — так возмутилась Всемила, что даже я ей на миг поверила, — ты, похабник, соблазнил, а баба твоя ревнивая выследила меня да косу срезала-а-а-а!
В толпе сердито переговаривались.
— Что за ерунду несёшь? — возмутился Серый.
Я смущённо кашлянула. Муж с ужасом воззрился на меня:
— Я её и пальцем не тронул!
— Ая тронула…
— Фроська?!
— Что «Фроська»?! Она чужого мужика со двора свести пыталась, кто ж такое стерпит? А вы, — я обратилась к защитникам девичьей чести, — постыдились бы в бабьи разборки лезть! Чего дубинами размахиваете? Чай только напугать ими и можете. Ну, подходи! Кто готов один на один?!
Серый в ужасе оттащил меня назад: чуть было первой в драку не кинулась. А что? Я бы всем желающим не волосы, так руки повыдёргивала б!
— Фрось, посмотри на меня! Фрося! Ефросинья!
Муж схватил моё лицо ладонями и с силой развернул к себе, не давая натворить дел. Зубы, уже начавшие меняться, снова стали человеческими.
— Фросенька, ты что, правда этой гульне[6] косу срезала?
— Это кто гульня? Это я гульня? — встряла Всемила.
— Помолчи, когда тебе слова не давали! — рявкнул Серый. Девка аж заткнулась от неожиданности. Повышал ли на неё хоть кто голос прежде? — Милая, ты зачем это сделала?
— А что она… — я смущённо отвела взгляд. Нет, стыдно не было ни капельки. Но Серый, кажется, серьёзно расстроился, — я своё защищала!
— Неужто взревновала? — муж испытующе склонил голову на бок.
— А если и так?
— Душа моя, разве с тобой кто сравнится? Да ни одна девка в мире не сможет каждый новый день удивлять меня так, как ты!
И вот тут Всемила серьёзно разозлилась. Быть может, на что-то ещё надеялась?
— Он, он меня обесчестил! — закричала она, — силой взял!
Я настороженно посмотрела на Серого.
— Да ни в жизнь! — искренне ответил муж, — она ж глупа, как корова!
И тут я была с ним полностью согласна.
Но толпа уже завелась. Люди галдели, переговаривались, накручивая себя и окружающих, набирали злость, как дворовые псы. И честь деревни защитить от наглых чужаков хотелось, и в драку бросаться боязно — рыбаки ж все, не охотники и уж точно не воины. А пришлый молодец двигается странно, ходит уверенно и топор держит так, будто не раз его метал.
Решила всё, конечно, обиженная девка. Всемила кинулась на меня, растопырив пальцы и напрочь позабыв, кто из нас сильнее. Защитники одобряюще загудели, засверкали жадными до зрелищ глазами, сжали потные ладошки на дубинах.
Я с готовностью приняла врагиню в объятия, подставила ножку и с удовольствием наблюдала, как она, звонко стукнувшись лбом о пол, проскользила до ближайшей стеночки. Подлетела к ней, взгромоздилась сверху и, позвав волчицу в помощницы, опустила кулак чуть пониже налитой девичьей груди. Всемила задохнулась от боли и засучила ногами по полу.
Мои вечерние знакомцы сразу попрятались под столы. Тоже мне, друзья. А с какой радостью они о позоре пышнокосой слушали, как поддакивали! Теперь, небось, станут медовуху опрокидывать с тем, кто здоровее из драки выйдет.
Огромный волосатый мужик пошёл на Серого. Другие сжимали кольцо, теснили нас внутрь харчевни, но сами пока не лезли — оценивали, как сильно самому смелому достанется. А то, может, он и один справится, а они и вовсе не при делах. Так, за компанию пришли. Пива взять.
Плечистый перехватил вилы и наставил их на тощего. Серый показал ровные белые зубы и не двинулся с места. А от улыбки нападающему уже стало не по себе. Мужик пугнул Серого вилами, неловко дёрнулся и тут же лишился оружия. Оборотень покрутил добычу в руках, оценил металл и покачал головой:
— Хорошие вилы. Им на огороде место. Как и тебе, — и аккуратно приставил их к стеночке, — как проспишься, заберёшь.
Мужик удивился:
— Просплюсь?
Серый сверкнул глазами и ударил неповоротливого бугая по колену прежде, чем тот подумал, почему у противника такой недобрый взгляд. Упал, заскулил и тут же получил мягкий удар ладонью в шею. Мой волк брезгливо отёр испачканную вонючим мужицким потом руку о штаны провалившегося в небытие быка.
Попытавшихся зайти с двух сторон одинаковых рослых детин Серый просто столкнул лбами.
От кинутого наугад топора легко увернулся, но тот угодил прямиком в бочку с только вчера вызревшим пивом, чем вызвал негодование харчевника:
— Так, уважаемые! Валите-ка вы из харчевни! Мы здесь пивом торгуем, а не на драки любуемся, — прогневался Светолик, но его возглас потонул в криках баб, подначивающих нападать всем скопом.
Драгоценная брага лилась из трещины. Светолик негодовал. Всемила выла. Я колотила её куда придётся руками и ногами. Мужики ругались, не решаясь напасть ни поодиночке, ни вместе. Серый недоумевал, как он вообще оказался посреди всего этого безумия и очень боялся кого-то серьёзно покалечить.