Я пересилила себя, пробежала мимо Агнии к мужу:
— Милый, пойдём. Хватит, наигрался.
Серый только щерился, и улыбка эта стала страшнее волчьего оскала.
— Ещё кто войдёт в круг? Кто вызов бросит?
Никто не шёл.
— Серый?
Муж смотрел сквозь меня — на Агнию.
— Ратувог сегодня победил, — молвила она, — идём, сынок, ты заслужил свою награду.
Серый засиял.
А я окончательно ухнула в темноту.
Купцы выдвигались утром. На ночь их устроили на левой мужской половине дома, выделив отдельную комнату для пострадавшего Радомира, чтоб не держал зла и не забыл приехать через год.
Я всё сидела в пустой горнице, надеясь дождаться Серого. Уже неугомонные молодые супруги устроились на ночлег; ответственная Василиса, прибрав все ложки и отмыв с подруженьками посуду, сладко потягиваясь, поднялись к себе; даже Пересвет обошёл двор, проверяя, чтобы ворота были заперты, и позволил себе отдых.
— Не ждала бы, егоза, — ласково посоветовал он напоследок. — Он ведь сын ей. Небось, найдут, о чём проговорить до самого рассвета.
— Я дождусь, — терпеливо молвила я, не поворачивая головы.
Пересвет пожал плечами.
Серый так и не пришёл.
Я поднялась и замерла на часть ровно посередине между мужской и женской половиной дома. Откинула косы за спину, повернула налево, к комнате Радомира, и вошла, не постучавшись.
[1] Десница — рука. В основном, правая. Но учёные продолжают спорить и иногда драться.
Глава 9. Перекрёсток
— Вот так правильно? — щенок-трёхлетка горящими восторгом и любопытством глазами смотрел на высокого сероволосого оборотня.
— Почти, — усмехнулся Серый, переворачивая крохотный деревянный меч в руках мальчонки, — только держать его надо с этой стороны.
Пострел тут же напал на учителя: радостно взмахнул грозным оружием, едва не угодив себе же по лбу. Волк осторожно перехватил деревяшку, показывая, как надо держать руку, чтобы не угробить себя ещё до появления противника.
— Дурью маешься, — зевая и потягиваясь, сообщил Данко. — Солнце только взошло. Тебе бы в опочивальне с женой нежиться.
Серый метнул недобрый взгляд: возмутиться ли неприличному намёку? Решил попустить. Да и кто злится в такой чудесный день? Вчера к ночи только прибыли в волчье селение, а уже словно дома: приветствовали их с супругой, как родных, накормили от пуза, комнатушку сразу выделили. Да разве уснёшь спокойно? Фроська ничего: повернулась на бок и сопит; а он до глубокой ночи болтал с новыми знакомцами, всё выведывал, как кому живётся, почему вдали от людей и как вдруг вышло, что Агния осталась за главную. Волки с удовольствием пили за встречу, болтали о безделицах и заново наполняли мёдом кружки, но своих тайн чужаку выдавать не спешили. Агния же… Впрочем, наверняка у мамы попросту не нашлось времени на пустые разговоры. Ещё объявится и всё объяснит. Как же иначе?
Маленький волк вился вокруг снисходительно поддающегося оборотня. По детской наивности он верил, что Серый ничуть не сильнее и его можно победить, если только чуть-чуть постараться.
— Папа! Смотри!
Тощий всклокоченный мальчишка впервые попал стрелой в мишень. Не в яблочко. Даже не рядом. Выстрел почти ушёл в молоко, но по прихоти случайного порыва ветра древко зацепилось за край набитого соломой холщового мешка. Но попал же!
— Папа!
— Похвали сына. Он уже извёлся.
Женщина лишь мельком взглянула на мальчишку. Её муж так и не повернулся к сыну:
— Когда будет за что, похвалю. Внимание нужно заслужить.
— Папа!
— Он не отстанет, — терпеливо объяснила волчица вожаку.
— Значит, ещё и силу воли воспитает.
Мальчишка снова взялся за лук.
— Ну-ка, кыш! — Данко пригрозил оплеухой разбушевавшемуся вояке.
Щенок оценил опасность, счёл её несерьёзной, а Данко — недостойным внимания, показал язык и был таков. Серому напоследок помахал ручонкой с зажатой в ней игрушкой. Тот, недовольный, что спугнули его единственную в столь ранний час компанию, показал зубы:
— Чего лезешь? Мешал он тебе, что ли?
Данко неопределённо передёрнул плечами:
— Мелюзга. Чего с ним возиться?
— Потому что детям нужна любовь, — просто объяснил Серый.
— Тьфу! Тут любви этой… Дети словно общие. А Агния за мать для каждого. Хоть для этого пострела, хоть для меня. А пацан просто к новичку познакомиться подбежал. Не обольщайся.
Оборотень насупился:
— Чего пришёл-то? Нашёл противника по силе — детей пугаешь?
Данко поковырялся в зубах, тщательно прощупал языком: всё ли вычистил? И только тогда соизволил ответить:
— Я вообще к жене твоей шёл.
— Чего-о-о-о?! — изумился Серый.
— К жене, говорю, твоей шёл.
Ревнивый муж расхохотался прямо наглецу в лицо:
— Не по Сеньке шапка. Она таких, как ты, за версту чует. Не рискуй зубами.
Широкоплечий оборотень поднял руки вверх и изо всех сил изобразил испуг:
— Что ты, друже! И в мыслях не было! Твоя Фроська, не ровен час, зашибёт. А я своей шкурой рисковать не намерен. Я к ней, вообще-то, за помощью.
— С помощью у неё сейчас тоже не очень, — печально, думая о своём, заметил Серый.
— Злится?
— Ещё как…
— Так это даже к лучшему! Мы вчера на расшалившегося лешего нарвались, так твоя супружница ему такую взбучку задала, что даже я лезть поостерёгся. Сам бы его уложил, конечно, но решил уж не вмешиваться.
— Лешего? — забеспокоился сероволосый. Жена ничего не рассказала… Данко насвистывал легкомысленную мелодию про пастушка-бездельника и никак не давал ему углубиться в печальные мысли и сделать неутешительные выводы.
— Его, родимого. Вконец нечисть ополоумела: ладно бы людей стращала, так на волков лезет! В общем, Агния, как услышала, велела с озорником того… побеседовать по душам.
— А ты уже и с Агнией переговорил? — насторожился Серый.
— А то. Как пришли вчера, так она меня к себе и подозвала, — грудь оборотня будто бы ненароком выпятилась. Знайте все: именно его хозяйка селения считает первым помощником, с ним беседы ведёт. — А одному идти того… бояз… эм… несолидно. Вот и решил Фроську твою зазвать.
— Не надо Фроську, — отрезал Серый. — Она, небось, притомилась. Пусть спит. Вдвоём управимся и Агнии доложим.
Данко осмотрел тощего оборотня недоверчиво: с тобой, что ли, в бой идти? Но всерьёз беспокоиться поленился и мотнул головой, дескать, сойдёшь.
— Ну а я ему ка-а-ак дам кулаком промеж глаз, так и лёг с одного удара. Нечего бахвалиться перед нашими девками! — Данко замахнулся на ближайшую молоденькую ёлочку. Та, то ли в ужасе, то ли недоверчиво, покачала макушкой.
Серый слушал вполуха и всё больше поглядывал по сторонам: не шелохнётся ли трухлявый пенёк, не резанёт ли из дупла внимательнм взглядом — леший везде припрячется; чаща ему — дом родной. Как ни старались волки взять след, как ни принюхивались, не могли выследить хитреца. Да и как сыщешь, когда Дедко и есть самый лес. Разве следить, где ароматнее травы да гуще мох.
— Ну так я и говорю тем купцам… Слушаешь? Нет? Ну вот, говорю им, мол, торговать приехали, так и торгуйте. А речи сладкие пущай для городских баб поберегут. Здесь мы уж сами как-нибудь управимся. Так слыхал, что? Эй, я у тебя спрашиваю?
Оборотень отвлёкся от подозрительного кривого выворотня, сообразив, что обращаются к нему:
— Что?
— А вот что, — продолжил довольный привлечённым вниманием молодец, — хватило у них наглости и на будущий год пообещать приехать. Это вот совсем скоро уже получается. Ну не бесстыдство, скажи?
— Бесстыдство, ага, — Серый сошёл с тропинки, чтобы заглянуть под корягу.
Данко пнул посмевший встать на его пути мухомор, стараясь угодить точно в арку сплетённых, словно обнимающихся, ветвей орешника. Промазал, споткнулся и чуть не угодил в заброшенную лисью нору.
— А вот ты на ветке подтянешься? — подпрыгнул и мазнул пальцами ствол.
Серый смерил взглядом хилый отросток:
— На этой, пожалуй что, нет.
— Пф! — презрительно выдохнул приятель, — да я четырежды по два десятка — влёгкую! Побьёмся об заклад?
И, не дожидаясь ответа, неловко запрыгал под ёлкой, стараясь цапнуть высокую ветку:
— Подсади!
— Уверен? — осторожно поинтересовался собеседник.
— Да что я, слабак, что ли? Роста только малость не хватает…
Сероволосый равнодушно пожал плечами: хочешь — лезь, и подсадил.
Хрусь!
Паренёк обиженно отплёвывал мусор, протирал глаза от мелких иголочек и грозил кулаком ни в чём не виноватой и уж точно не предназначенной для подтягиваний ёлочке.
— Может, лучше на берёзе? — Серый протянул спорщику руку, указывая на крепкую стройную соседку оскорбившего его дерева.
— Другое дело!
Оборотень подошёл осторожно, пару раз надавив крепким плечом на ствол — не переломится. На цыпочках дотянулся сам и пошёл считать.
— Раз, два, три, четыре…
— Мама! Смотри, что я принёс! — волчонок с гордостью протянул букет помятых пахнущих ветром полевых цветов — великая редкость в большом городе.
Сероволосому щенку стало семь. Он пытался быть лучшим во всём: быстрее бежать, крепче бить, ловчее карабкаться. Получалось плохо.
— Оставь на столе, — женщина не отрывала взгляда от своего отражения в зеркале, правила и так идеальные косы. Впереди важная встреча, куда тут отвлекаться?
— Мама, держи! — упрямо повторил мальчик.
— Ратувог, иди поиграй с мальчишками. Может, станешь, наконец, походить на отца, а не тратить время на девичьи забавы.
— Пятнадцать, — с трудом выдохнул Данко.
— Двадцать, — сжалился Серый.
Оборотень проморгал залитые потом глаза, подумал, стоит ли быть честным.
— Двадцать, так двадцать, — рухнул под дерево, разминая побелевшие пальцы.
Белки ехидно стрекотали, прячась на самых макушках ветвей. Кажется, они тоже собрались на представление, но открыто болеть стеснялись, делились мнением втихаря. Данко, пыхтя, поднял полный укора взгляд на рыжих хитрюг. А может, смотрел в небо, который раз вопрошая богов, за что ж они его наградили столь непомерной гордостью и ещё более непомерной болтливостью.