Избушка старой Весей стояла на краю деревни. Здесь редко бывали гости и давно не захаживали соседи. Белогость ступал медленно, то ли приноравливаясь к шагу раненого, то ли вовсе не желая торопиться; Светолик внимательно посматривал по сторонам, искренне убеждённый, что, если он не заметит опасность, другие её точно пропустят.
— Вы сдурели?! — вскинулся Серый. — Свои шеи из-за меня подставляете, так ещё и старушку впутать хотите?
— Старушку? — удивился харчевник.
— Молчал бы, — ворчал старый жрец, — без тебя разберёмся.
— В лес надо идти! Я бы убежал…
— Догнали б. Едва ж двигаешься.
— Схоронился бы…
— Вынюхают.
Серый попытался вырваться, но тут же осел на землю, неловко дёрнув глубокий, не желающий заживать укус на животе.
— Ну? — Белогость возвышался над ним с осуждающим видом, — далеко ли убежишь?
Серый промолчал.
Старик трепетно обхватил пальцами ручку двери, как ладонь любимой, и потянул. Пахнуло сыростью и холодом.
— А где же… — Серый недоумённо озирался, — где Весея?
— Кого ищёшь? — Светолик сочувствующе заглянул ему в лицо. — Неужто ещё и по голове перепало?
— Не перепало, — оборотень уже и сам сомневался в своём уме, — Весея. Тут старушка жила. Нас с женой приютила…
— Друг мой, — харчевник потрогал его лоб, проверяя, не разошлась ли горячка, — никто и не помнит, кто тут жил. Больше века избушка пустует.
— Больше…века? — непонимающе повторил мужчина. Харчевник осторожно кивнул.
— Так мы же… И седмицы не прошло, как Весея нас пирогами потчевала!
— Что-то ты, друг, привираешь, — протянул Светолик. — Когда путники заночевать просятся, им на этот дом и указывают. Хороший, ладно сложенный. Сколько стоит, а до сих пор не покосился, словно его подновляет кто. И вас сюда отправили поэтому. А окромя чужаков тут никто и не бывает.
— Врёшь! Смеёшься надо мной!
— Ты себя видел? Как щенок побитый. Над тобой смеяться грех!
— Не врёт он, — тихо молвил Белогость. — Сто зим да ещё две дюжины прошло с тех пор. Она ждала старого остолопа очень-очень долго. Намного дольше, чем жила.
Старик старыми влажными подслеповатыми глазами оглаживал давно остывшую печь, аккуратные резные ножки стола, перечёркнутую паутиной скамью и сотню зим назад съеденное молью лоскутное одеяло. Когда-то оно грело жарче любого огня. Когда-то под ним почивали двое. Опустился на колени у ларя, что никто так и не решился больше открыть, поколебался малость, но, оставляя полукружия следов в пыли, откинул крышку и опустился лицом в вышитую мужскую рубаху. На кроваво- алой свадебной вышивке остались два крохотных мокрых пятна.
Мужчины молчали. А что тут скажешь?
— Я жил на этом свете слишком долго, — разорвал тишину жрец, — потому что слишком боялся умирать. Боялся ступить туда, где давно уже меня ждут. Но всякому страху рано или поздно приходит конец.
Он поднялся, напрягшись, сдвинул ларь с места и ловко подцепил одну из дощечек, открывая лаз в подпол: не зная, и не поймёшь, где нажать, чтобы увидеть хитрый ход.
— Полезете внутрь, когда скажу.
— Деда?
— Когда скажу.
— Деда, ты что задумал? — Серый наблюдал, как жрец привычно кидает в печь поленья, как добывает живой огонь, подсыпая серебристый порошок из поясного мешочка, и выпускает на волю клуб дыма.
Дым птицей взлетел по трубе, расправил затёкшие крылья и рванул в небо, оставляя позади пока ещё живых мужчин, приближающихся к домику принюхивающихся оборотней и крохотную избушку, которая прождала хозяина куда дольше, чем следовало бы.
— Слышишь? Подходят.
Серый слышал, а Светолик рассеянно хмыкнул, заряжая прихваченный из харчевни самострел.
— Одна стрела — и в дом, — предупредил его Белогость, — так, чтобы они вас видели. И сразу схоронитесь.
— Я прятаться не привык, — бывший разбойник многозначительно натянул тетиву.
Белогость указал на Серого, что едва стоял на ногах, но уже упрямо двигался к выходу — встречать ватагу.
— Понял, — Светолик догадливо кивнул.
Оборотней оказалось поменьше дюжины. Зато вооружённые до зубов: кто в волчьем обличии, кто, как Данко, с мечом.
Старик, качающийся раненый и отошедший от дел душегуб встретили их плечом к плечу.
Светолик без разговоров спустил тетиву, а Серый ринулся вперёд, прикрывая старика.
— Куда?! Боги, да за что ж мне такое наказание?! — возопил Белогость.
Мужчина с серыми, как будто седыми, волосами размахивал ножом так, словно терять уже нечего. Убил ли он кого? Серый не знал. Не видел, не помнил, не хотел замечать. В глазах двоилось, силуэты расплывались, теряя очертания, перетекая один в другой и двигаясь то неестественно быстро, то нескончаемо медленно. Волосы слиплись от пота… Или крови? Рот заливало слюной со сладким привкусом железа. Светолик никогда не видел, чтобы дрались так. А уж драк он повидал — на две жизни хватит. Сероволосый не должен бы даже с кровати подняться при таких ранах, а вот он — скачет, уворачиваясь от вражеского оружия то ли по везению, то ли благодаря молитвам любимой. Нет, тут бы и великий боец не устоял. По всему видать: мужчины стараются не задеть тощего по-серьёзному. Вон тот, приземистый мог бы сейчас нож под лопатку воткнуть, пока Серый на мечах с бородатым сошёлся. А псы… это же псы? Шибко умные для зверей… Ну так и псы могли бы в ноги вцепиться. А не трогают. Светолик спустил тетиву снова, благоразумно не ввязываясь в рукопашную.
И всё-таки раненый есть раненый. Удары он пропускал. Один, второй… Сколько ещё продержится, пусть и страхуемый меткими стрелами?
— По сторонам смотреть надо! — бросил Белогость, огрев невесть когда выхваченной из печи головешкой подобравшегося к стрелку врага. Огонь мигом перекинулся на одежду, волосы. Мужчина повалился на землю, сбивая пламя, по-звериному подвывая, позабыв о сражении, ловком старике и собратьях. — Живо в дом! — скомандовал старик.
Светолика дважды уговаривать не надо. Харчевник попятился, продолжая спускать стрелы.
— Малец! Щенок!
Но Серый не слышал или слышать не желал.
— От неслух!
Дед с нечеловеческой прытью подхватил обронённый загоревшимся меч и, прорубая дорогу лезвием и горящим поленцем, что никак не выпускал из рук, ломанулся вперёд.
— Это что, и мне туда надо? — обратился Светолик сам к себе. Пришёл к выводу, что ему совершенно не хочется оказаться ближе к этим странно-быстрым существам, но всё равно двинулся.
— Живо в дом! — прорычал Белогость прямо над ухом Серого, не скрывая удлиннившихся зубов. Цапнул одного, второго, прошёлся остриём по бедру третьего, вытащил сероволосого за шкирку и запер за бедовой троицей дверь. — Стоять! Да дай ты уже ему в морду! — взмолился он, обращаясь к харчевнику.
— Это мы завсегда! — Светолик радостно впечатал кулак в и без того покрытое ссадинами лицо. Серый сполз по стеночке на пол.
— А теперь в тайник!
Разбойник подтащил бессознательного к лазу и опустил вниз со всей возможной аккуратностью. На самом деле, просто столкнул, но сделал это осторожно.
— Теперь что?
— Теперь ты.
— Старый, уже не собрался ли ты…
Белогость предупредительно взмахнул разгоревшимся поленцем:
— Что?
— Полез бы с нами…
— Чтобы они нас нашли через час?
— Да ты и вправду сумасшедший! — восхищённо присвистнул бывший разбойник.
— Ты сумасшествие-то с придурью не путай, — проворчал старик, — второе проявляется в любом возрасте. Как выберетесь, скажи дурню, чтоб перекинулся. Что смотришь? Не слепой, чать. Сам ужо всё понял. И это… Жену б себе взял. Нельзя мужику одному. Творит что ни попадя, как этот вот. Или как я.
Когда лаз был аккуратно прикрыт, а сундук водворён на место, Белогость повернулся к двери, что уже выдержала не один удар. Устояла, родимая. Сослужила последнюю службу. С ноги распахнул её, вложив в удар все оставшиеся силы: штурмующие так и попадали с крыльца. Поднял кусок дерева, разгоревшийся огонь с которого уже лизал руку, и бросил на сухой деревянный пол.
Избушка полыхнула, как сухой мох, словно давно мечтала об освобождающем от земных оков огне, а Белогость стоял на пороге и улыбался, глядя сквозь дым прямо в растерянные глаза Данко. И юный волк мог бы поклясться, что в этот миг из самого дыма вышагнула улыбчивая кругленькая старушка и тронула Белогостя за плечо. Оборотень, не вздрогнув, не оборачиваясь положил широкую ладонь на маленькую морщинистую ручку, прикрыл веки. Помахал Данко на прощанье и захлопнул дверь.
Знатный был пожар. Тушить избу сбежалась вся деревня. Когда жители Озёрного края разошлись, перемывая друг другу косточки и гадая, как так вышло и чья искра виной случившемуся, а последние брёвна окончательно дотлели, оборотни вернулись, принюхиваясь изо всех сил, перемерили пепелище шагами вдоль и поперёк. Но разбросанные обгоревшие до неузнаваемости останки молчали. Поди пойми, один здесь остался лежать или трое. Яромир, упрямо не желавший менять облик на человеческий, готов был побожиться, что слышал биение сердца, но тут из кучи обгорелых деревяшек выскочила маленькая серая кошка с полными ужаса глазами и промчалась мимо стаи, оставляя в золе беспятые следы. Оборотни ушли ни с чем.
Спустя много лет Стояна рассказывала сыновьям — Старшему Младену и младшему хитроглазому Светозару, — что никто не верил, а сейчас и не вспомнят, но будто бы в дыму видела два силуэта. И были они словно сотканы из огня — мужчина и женщина. Как прежде молодые и такие счастливые! И будто бы на руках они держали маленькую, но очень пушистую кошку, что тихонько намурлыкивала колыбельную.
Дождалась.
1) Вершок — чуть меньше 4,5 см.
2) Пядь — расстояние между большим и указательным пальцами.
Глава 14. Ручеёк
— Пс! Псс! Пссссссс! — Радомир шипел громче и громче, пока уже не начали оборачиваться попутчики. — Ну, Фроська!
Только тут я сообразила, что назойливый звук имел целью незаметно привлечь моё внимание: