— У нас всегда есть выбор! Мы всё время выбирали неправильно, так не совершай ошибку снова! Позволь мне защитить тебя! Я знаю, ты сильная. Ты со всем справишься, но один раз, хотя бы один раз, анчутки тебя раздери, позволь мне быть сильным за тебя!
— Ты не можешь, — я стряхнула обхватившие мои плечи руки мужа, — не имеешь права защищать меня! Я не та, кого ты полюбил. Я никогда не смогу стать ею! Ты понял бы это слишком поздно. Ты был бы слишком упрям, чтобы признать. Мне пришлось уйти!
Мне пришлось уйти… Его любовь умирала бы медленно и мучительно, гнила бы глубоко в сердце. Серый не мог бы любить зверя. Не должен любить чудовище. Я больше не та, кого он знал. И никогда не смогу снова стать ею…
Он провёл по моей щеке холодными пальцами:
— Нет, ты именно та. Невыносимая, вредная и невероятно упрямая. Но ты изменишься. Ещё не раз. И я больше не стану тебе мешать. Я изменюсь вместе с тобой. Потому что это правильно, потому что это и есть семья. Отпусти её! — мужчина спокойно преклонил колено перед Богиней Смерти. — Я стану служить тебе! Дам всё, что ты хочешь!
Женщина и волчица могут истязать друг друга ещё очень долго. Хоть целую вечность. Но без меня. Огромный серый волк прошёл мимо сражающихся, как если бы их и не было, и остановился у самого тёмного уголка, где притаилась та, что когда-то звалась хозяйкой моего тела. Ткнулся носом в заплаканное лицо напуганной девочки и опустился рядом, делясь теплом. Он не уйдёт. Он — самый упрямый и несносный из всех мужчин, которых я когда-либо знала.
И я должна сохранить ему жизнь.
— Ты мне ещё спасибо скажешь, — прошептала я, прижимая его голову к животу. И ударила так сильно, как только могла. — Я иду с тобой, — развернулась я к Марене.
Холодно. Богиня, как же холодно! Как ты терпишь это? Вечно… Одна. Пустая. Замёрзшая. Тебе так хочется тепла. Хоть самую капельку… Ты искала так долго, бесконечно ждала, снова и снова тянулась к солнцу озябшими руками… Один раз за множество веков, единственный раз, тебе встретилась та, что не испугалась, но пожалела. Есть ли в целом свете ещё хоть кто-то, кто поймёт тебя? Я не смогу согреть тебя: меня так мало! Но я постараюсь, отдам весь свет, что ещё остался внутри и, может быть, тогда тебе станет чуточку легче.
— Довольно! — Агния, гордо выпрямившаяся, смотрела в точно такие же, как у неё, глаза: холодные, несчастные, молящие. — Я иду с тобой. Отпусти девочку.
— Ты ведь понимаешь, верно? Такая, как она, нужна тебе не меньше.
— Она нужна моему сыну. На этом свете должна быть хоть одна женщина, которая в силах его любить.
— Ты и так умираешь.
— Поверь, я очень живучая, — Агния ухватилась за древко стрелы, дёрнула, не проронив ни звука, лишь сильно, до скрипа, сжимая зубы, и откинула в сторону не сумевшее сломить её жало.
Возможно, Марена не приняла бы жертву. Возможно, забрала бы всех нас за то, что наглая девчонка попыталась её обмануть. Но разве Агния станет спорить?
Волчица отпихнула с дороги Радомира, крепко сжала моё плечо, склонилась над Берестом, заботливо придерживающим голову Любора:
— Мы ещё встретимся, любимый. Теперь-то уж точно. И, возможно, когда-нибудь сумеем друг друга простить.
Берест лишь прижал к шершавым губам холодеющие пальцы и отпустил, как отпускают присевшую погреться на плече бабочку.
— Мама…
— Я любила тебя, Ратувог. И тебя, и твоего отца. Если ты хотел спросить об этом.
А потом Агния обняла Смерть, как старую подругу. Вздохнула, спокойно и радостно.
И упала, чтобы никогда больше не подняться.
Богиня приняла жертву.
Может быть, кто-то из них сумеет отогреть своё ледяное сердце.
Я бросилась поднимать мужа. Ещё не раз он станет жаловаться, что родная жена его избивает. Прильнула к груди — погреться. Радомир, улучив момент, тоже присоединился к объятиям, не забыв одну руку опустить пониже моей спины.
Так бы и стояли долго-долго, кабы не завозился пришедший в себя городничий. Берест помог ему сесть, озабоченно осматривая окровавленную голову.
— Ну уж нет! — Серый приставил меч к шее человека, начавшего безумную войну.
Старый воевода ухватил остриё и пытался оттолкнуть, пока из-под пальцев не потекла кровь.
— Кто это, тятя? — Любор смотрел на нас совершенно искренними, детскими, ничего не понимающими глазами. Из уголка рта тонкой струйкой текла слюна. — Тятя, я их боюсь! Пошли лучше петушка вырежем! — взрослый мужик, словно трёхлетка, попытался влезть на руки к тому, кого ныне считал отцом.
— Сегодня прозвучало слишком много молитв, — глухо произнёс воевода, — если тебе нужно забрать жизнь, я пойму. Но, если ты отпустишь нас, клянусь, что больше никогда не увидишь.
Серый шумно выдохнул. Поверженные, сломленные, ждали своей участи два воина, уничтожившие его семью. Лишившие его дома. И, если убить их сейчас, возможно, всё закончится.
А может быть, начнётся заново.
— Пускай это действительно будет «никогда», — Серый аккуратно положил меч на землю.
Берест помог подняться хнычущему новорождённому, пообещав вырезать из дерева самых замысловатых животных, каких тот только придумает, с благодарностью снизу-вверх взглянул на оборотня:
— В столице больше нет городничего. Этот город давно должен был стать твоим. Я готов привести тебя как победителя.
Серый молчал.
— А стае нужен новый вожак, — подсказал Радомир. — Разве это не то, чего ты так хотел?
— Да пошли вы все! — по-мальчишески усмехнулся Серый. — Я хочу домой. Как думаешь, Фрось, тёща меня в таком виде в дом впустит?
Я придирчиво осмотрела мужа: рваный, грязный, лохматый, в крови…
— Ещё и накормит, — подтвердила я.
— А чем у вас кормят-то? — встрял Радомир. — А стол красивые девки накрывают? Их, я помню, мно-о-о-го у вас водится!
— Мммме? — возмутилась Чернушка.
— Ой, да отстань ты! Ну ладно, не обижайся! Мало там красивых девок, мало! Все средней привлекательности. Некоторые даже с когтями. Но это ничего: я человек широких взглядов…
Мы ушли вместе. Не оглядываясь, не жалея и не собираясь возвращаться. Не то странная семья, не то стая.
Дорога извивалась и петляла, манила и обещала, что так просто наша сказка не закончится.
А высоко в небе почти по-весеннему светило солнце, напоминая, что после зимы всегда наступает весна.
КОНЕЦ