маги понятно, что не святой старец раздумывал целую неделю. Были у старца опасения, как бы Дмитрий не поворотил до дому.
После короткого военного совета с оглядкой на Литву, 7 сентября войско вброд и по легким мостам форсировало Дон. 8 сентября в утреннем тумане русские строились в боевые порядки у устья Непрядвы, с запада впадающей в Дон.
Поле боя, называемое местными жителями Куликовым, было выбрано князем из трех соображений.
Сюда, в воронку, образуемую Доном и Непрядвой, по данным разведки стекалось Мамаево кочевье.
Имея справа и слева за спиной две реки, русские обеспечивали себе естественную защиту тыла на случай рейда черкесской конницы или запоздалого литовского марш-броска.
И самим русским отступать было некуда, это очень укрепляло боевой дух.
Многие из нас помнят картины «Бой Пересвета и Челубея» и «На поле Куликовом». Эти картины столь же познавательны, как и «Три богатыря». На первой посланник Сергия монах Пересвет схватился с татарским богатырем. По легенде поединок происходил перед столкновением основных сил и закончился смертью бойцов. На второй картине мы видим центр русского войска. Под черным великокняжеским знаменем с изображением Спаса восседает на огромном коне чернобородый великий князь в кованых латах…
Стоп! А вот и никакой это не великий князь! Если схватка Пересвета с Челубеем то ли была, то ли ее не было, то князя Дмитрия под черным флагом на Куликовом поле не было точно! И это не просто легенда. Это подтвержденный независимыми источниками, писцами и историками научный факт. Сидел под черным знаменем двойник князя, сильно похожий на него фаворит Михаил Андреевич Бренко! А где же сам князь? А нет его на картине. Не попал он под легковесный взгляд живописца. А стоит наш князь в первом ряду московского полка. И знамени, даже красного московского, над ним нету: оно в сторонке полощется. И одета на князе обычная грязноватая полотняная рубаха. И панцыря под ней ни подлым однополчанам, ни насмешливым татарам не видать. И в руках у Дмитрия, пехотинца московского и всея Руси, обычный противопехотный топор серийного производства. Вот как опасно всерьез принимать бабушкины сказки!
Около полудня татарское войско стало скатываться с южных холмов в Куликовскую котловину. Навстречу ему с северных холмов спускались передовые полки русских. Произошло столкновение, и возникла дикая толчея. Наших было тысяч 170, а с ворами и все 200. Татар было как бы не больше. Половина народу ехала верхом, и каждая лошадь занимала место 2–3 пехотинцев. Всего набиралось от полумиллиона до миллиона условных человек. Эта невиданная масса живых существ, согнанных вместе, потоптала бы друг друга и при добром взаиморасположении. Но здесь сошлись враги. Смертельными врагами были князья и ханы, кавалеристы и пехотинцы, багдадский вор и московский карманник, русский конь-огонь и татарский конек-горбунок, донской овражный волк и болонка флорентийской обозной дамы.
Писец там тоже был. Придумывать ему было некогда, он едва успевал уворачиваться и вписывать в походный свиток литературные штампы: «Кровь лилась рекой на пространстве десяти верст», «лошади не могли ступать по трупам». Историк вторил Писцу: «Русская пешая рать уже лежала, как скошенное сено, и татары начали одолевать». Но тут из-за леса ударили засадной конницей Владимир Серпуховской и московский воевода Дмитрий Боброк. Задержка их атаки, стоившая русским многих тысяч жизней, была вызвана метеоусловиями: ветер гнал пыль от рукопашной свалки в лицо засаде. Поэтому атаковать было бесполезно: не видать ни своих, ни чужих. Так бы и простояли, но ветер, вспоможением святой богородицы, — переменился. Переменился и ход битвы, татары смешались, побежали. Мамай на своей наблюдательной горке заскучал и поехал, куда подальше.
Наши гнали, рубили, хватали. Захватили, в частности, и весь табор татарский. Попали в сладкий плен и пять декамероновских дев, если, конечно, не их имел в виду Писец, говоря, что с Мамаем спаслись «только пять наиболее близких».
Погоня закончилась. Владимир Серпуховской стал с рогом посреди Куликова поля, стал трубить и скликать живых и легко раненых. Собралось к нему всего ничего. Большинство русских лежало бездыханно. Не было среди живых и великого князя! Все уцелевшее войско стало его искать. Нашли погибшего Михаила Бренка — под знаменем, в княжеском панцире. Нашли еще несколько похожих бородатых мужиков. Писец уж хотел было разразиться обычным плачем: «Встал великий вопль над всей землей…», как тут приволокли с передовой контуженного князя. Он, видите ли, рубил генуэзскую пехоту в первых московских рядах и попал под лошадь.
Писец стал срочно править сцену. Упал, значит, великий и светлый спаситель Отечества на сыру землю как раз под деревом. Едва успела плакучая береза склонить над ним свои девичьи косы, как толстый немецкий хряк, крытый крупповской броней, на полном скаку боднул ее под зад. Дерево от неожиданности сломалось и накрыло кроной великого князя. Так он и пролежал в шалаше до конца битвы. Остался жив обещанным покровительством богородицы: ни одной ссадины на бренном теле не обнаружилось.
Жертвы Куликовской битвы исчисляются в те же 150000 (сто пятьдесят тысяч!) человек, которые двумя неделями ранее еще горячились под Коломной. В общем от великой армии осталось только несколько потрепанных полков. Итог Куликовской битвы высок и страшен. Никогда еще Русь, и даже вся Европа, не несли такого людского урона в один момент. Но никогда еще Русь не одерживала столь значительной победы. Русские разбили татар. Остальное было житейскими подробностями. Ну, мало теперь осталось мужиков на Руси, нечего делать европейским шлюхам в московском плену, ну и что? Время заполнит досадные пустоты.
Если бы в истории России было побольше таких всенародных событий, как Куликовская битва, так, может, и Россия была бы другой.
ЧАСТЬ 4. Новая Кровь (1380–1547)
Мамай в ярости вернулся в свои края и стал срочно собирать по степи разрозненные орды. Войско снова получалось немалым, но еще более сбродным и сволочным, чем прежнее.
Тут грянула беда, откуда не ждали. Пришел в Золотую Орду Тохтамыш, хоть и запасной, но все-таки наследник Чингисхана. На полном праве погнал Тохтамыш самозванного Мамая, настиг его у той же самой речки Калки и разбил. Мамай бежал в братскую Кафу Генуэзскую, где был, как водится, зарезан из-за денег.
И тут все закрутилось как бы по-старому. Тохтамыш разослал русским князьям циркуляр, что вот он, Тохтамыш — их новый царь. Князья это проглотили, отставили застольные встречи с куликовскими однополчанами, отложили написание мемуаров, и все поголовно послали хану приветствия, уверения в совершенном почтении, дары и проч.
В 1381 году хан направил в Москву небольшое посольство в 700 человек, но вот незадача! Едва посольство доехало до Нижнего, как напал на татар необъяснимый страх перед Москвой, в ужасе бежали они в Орду. Тут уж нужно было Тохтамышу что-то делать, как-то снимать с подданных неприятный психологический комплекс. Он проделал блестящую операцию. Небольшое войско отправил шумно грабить волжскую Болгарию, чтобы больше было дыма, криков, душераздирающих сообщений по почте. А сам с большим, хорошо подготовленным войском, без верблюдиц и баб тайно прошел лесами и неожиданно явился в дальнем Подмосковье!
Нижегородский князь послал за ним погоню, которая попалась в плен: Олег Рязанский, слывущий у татар за своего, уговорил их не трогать рязанской земли и пропустил на Москву.
Дмитрий узнал о беде поздно, кинулся скликать рать, но оказалось, что скликать-то некого! Все пали на поле Куликовом. Пришлось князю рысить по окрестностям и собирать войско по человечку.
В Москве тем временем встала смута. Приличные москвичи хотели бежать в леса, прихватив из добра лишь самое ценное. Подлый народ желал стоять насмерть, как намедни на Дону и Непрядве. Наглецы обнажили оружие, загнали сомневающихся в Кремль, а пойманных эмигрантов стали бить камнями. Даже великую княгиню и владыку Киприана не пускали в эвакуацию. Дескать, и они должны оставаться с народом! Но потом одумались: какой с владыки и княгини толк? — и отпустили. Тут явился литовский князь Остей и — вот странный человек! — заперся с москвичами в новеньком каменном Кремле. Остей возглавил командование и наладил оборону. 23 августа к Кремлю подъехал Тохтамыш, кликнул великого князя, узнал, что его нету, уныло поездил вокруг стен. Город был чист, то есть его не было: москвичи сами спалили все посады и рабочие окраины.
В Кремле обнаружились винные подвалы, так что к началу осады 24 августа русский гарнизон был уже смел до неприличия. Осада, тем не менее, началась. Стрелы сыпались дождем, трезвые защитники падали гроздьями, пьяные качались и создавали затруднение для прицельной стрельбы. Татары приставили лестницы, полезли на стены, сверху на них стали лить что-то расплавленное и кипящее, — все, как в дурном фильме. Впервые в нашей истории спьяну и сгоряча русские вытащили на стены пушки и «тюфяки» и отважились стрелять из них по татарам.
Купец-суконник Адам неосторожно выстрелил из самострела в Тохтамыша и насмерть поразил его любимого придворного. Вот горе-то было! Озлобился Тохтамыш. Взять Кремль у хмельных москвичей не получалось. Пришлось применять классические ходы. Вперед вывели пленных нижегородских послов. Те заголосили по-писаному: «Царь хочет жаловать вас, своих людей и улусников». И пришел Тохтамыш будто бы не на москвичей, а только на Дмитрия Донского. И просит он москвичей отвориться. И ничего ему не нужно, только скромный дар какой-нибудь: хлеб-соль, чернильницу в виде шапки Мономаха. И желает царь совершить пешую экскурсию по Кремлю. Личные вещи согласен сдать в камеру хранения.
— А! Ну, если так, то мы гостям рады! С хлебом-солью у нас туговато, а по Кремлю поводить — пожалуйста. И вот прими, хан-батюшка, чашу зелена вина из княжьих подвалов!
«Лучшие» люди московские с героем Остеем, с крестами и транспарантами вышли за ворота. Татары с честью проводили Остея к хану для встречи без галстуков. И немедля удавили его. Потом мирно подошли к делегации, как бы для братания, и порубили ее, начиная теперь уже с духовенства. Потом вошли в Кремль, поубивали всех встречных и попленили поперечных, пограбили казенное и частное имущество, пожгли огромные запасы вредных книг, спасаемых в Кремле крамольными москвичами. Излишков спиртного не обнаружили. В общем, татары действовали строго по уставу, а русских опять водка подвела!