Но нельзя уже было на полном скаку остановить «криволысого конишку» русского бунта! Тем более, что в толпе ходили агитаторы и шептали, что царский дядька Иван Нарышкин примерял к себе корону. Толпа потребовала выдать на расправу Матвеева, Лихачевых, Долгоруких, Нарышкиных, Языкова и прочих. Последовал вежливый отказ. Матвеев с крыльца стал умело успокаивать стрельцов. И страсти почти улеглись, но тупой служака князь Михайла Долгорукий, ответственный за кремлевский распорядок и ненавидимый стрельцами, не к месту вспомнил свою должность и стал орать на расходящихся бунтовщиков, чтоб поторапливались. Сразу и рвануло.
Долгорукого схватили на крыльце и скинули на пики. Изрубили на мелкие куски Матвеева. Восставшие захватили дворец и стали выискивать Нарышкиных. Придворный карла Хомяк выдал Афанасия Кирилловича. За Москвой-рекой поймали Ивана Фомича. Растерзали обоих. Были также убиты знаменитый полководец князь Ромодановский, фаворит покойного царя Языков, больной старик Долгорукий — отец кремлевского коменданта, несколько чиновников среднего звена.
Еще пару дней стрельцы приходили в Кремль, бродили по дворцу, искали Ивана Кирилловича Нарышкина и сына боярина Матвеева, но те умело прятались в кладовой среди перин.
Теперь Софье нужно было как-то обозначить свою власть. Она стала уговаривать царицу Наталью выдать брата на растерзание: «Не погибать же нам всем за него!». Ивана жалели, но повели в церковь Спаса, причастили, соборовали, как покойника, — после стрелецкой расправы обычно и куски тела отыскивались с трудом. Потом Нарышкина вывели с иконой Спаса на ступени, где толпа поглотила его и уволокла в застенок. После зверских пыток несчастного, так и не выдавшего «зачинщиков покушения на царевича Ивана», вытащили на Красную площадь и рассекли на части. В довесок был нарублен доктор фон-Гаден «отравивший» царя Федора. Был также кликнут стрелецкий клич об отмене холопства, но народ «раскабаляться» не захотел, ибо многие только что сами закабалились — за харчи.
Революция победила, но стрельцам было как-то неловко. Они заставили правительство установить среди Кремля «столп» с длинной надписью о стрелецких и прочих народных правах, чтобы грядущие поколения их помнили и поминали добрым словом. Столп этот не сохранился — его скинули в тот же год, но урок назидательности пошел на пользу. Когда через 231 год праздновалось 300-летие дома Романовых, за кремлевской стеной поставили аналогичный каменный столп со списком славных романовских имён. А когда еще через 5 лет прикончили последних живых из этого списка, ликующий народ высек на столпе имена «жертв революции», включая каких-то потусторонних бебелей и мебелей. Уж этот столп достоял до конца, можете осмотреть его в Александровском саду между Кремлем и подземным базаром на Манеже...
В последующие дни Милославские организовали стрелецкие челобитные о ссылках, пострижении в монастырь уцелевших членов разгромленной партии. Стрельцы едва успевали вписывать в эти челобитные свои интересы — то по 10 рублей на человека, то 240 тысяч на всех.
Бунт утих. «Надворной пехотой» стал самозванно командовать князь Хованский, а им и всеми прочими на Руси — «мужеска дева» Софья. Для закрепления своей власти она устроила очередную челобитную о двоецарствии, и слепой недоумок Ваня был подсажен на трон рядом с Петром. Затем Софью стали «уговаривать принять правительство», и она отказалась-согласилась по обычаю.
Смута продолжалась. Подняли голову староверы. Они подбили стрелецкий полк Титова, вместе пришли к князю Хованскому и под его покровительством понесли государям челобитную о возвращении истинной веры. В Грановитой палате состоялся диспут, в котором победили Софья и патриарх Иоаким. Они умело откололи стрельцов от раскольников и припугнули их отставкой правительства. Без Софьи стрельцам была смерть. Иван Хованский, поддержавший староверов, оказался в оппозиции и вынужден был мутить воду для восстановления своего влияния.
12 июля стрельцы были подняты слухом, что бояре хотят извести всю надворную пехоту под корень, как класс. Стрельцы вошли в Кремль. Распространитель слуха, татарский царевич Матвейка с пытки сознался в корыстной клевете и был принародно четвертован, но смута не унималась. Еще дважды ловили и казнили паникеров. 16 августа Хованский принес во дворец новую челобитную с денежными требованиями стрельцов, получил отказ, и выйдя на крыльцо стал открыто призывать к бунту: «Как хотите, так и промышляйте!». Милославский от страху сбежал из Москвы, и пришлось Софье самой беспокоиться о своей власти. И она использовала все наличные средства. Вот как развивались дальнейшие события.
19 августа цари должны были идти крестным ходом из Успенского собора в Донской монастырь, — это был день победы над крымцами при Федоре Иоанновиче. Но Софья распускает слух о подготовке стрелецкого покушения и за крестом не идет.
20 августа все царское семейство уезжает в Коломенское. Запах опричнины оглушает стрельцов. Они посылают царевне оправдания. Софья сказывается не в курсе событий.
Хованский решает подогреть ситуацию. Он приезжает в Коломенское и сочиняет страшилку, что новгородцы идут жечь Москву, и без него стрельцам столицы не отстоять. Софья спокойно предлагает послать в Новгород увещевательную грамоту. Хованского пробивает озноб — такая грамота — это разоблачение и смерть.
Софья велит Хованскому прислать в Коломенское к именинам старшего царя 29 августа верный Стременной полк. Это означает вооруженное противостояние, и Хованский не выполняет приказа, самовольно готовит полк к отправке в Киев. Следует еще несколько прямых приказов, и Хованский не выдерживает, отправляет «стременных» к царевне.
К 1 сентября Хованскому велят быть в Кремле на встрече Нового года. Он не едет, все бояре тоже затаились по щелям или у Софьи. Праздник сорван, патриарх в бешенстве.
2 сентября двор начинает медленный поход по сёлам и их церковнопрестольным праздникам. Конечная цель похода — село Воздвиженское, куда для встречи сына гетмана к 18 сентября вызывается вся московская знать. Но вельможи спешат приехать к 17 — именинам Софьи, и только Иван Хованский с сыновьями Андреем и Иваном-младшим медлят и выезжают позже. Тем временем, именины гудят вовсю, Софья лично подносит гостям чарки с водкой, и, когда общее настроение окончательно поднимается, объявляет слушанье дела. Зачитывается подметное письмо, прибитое анонимными стрельцами к царским воротам в Коломенском. В письме приводятся вины Хованских, изложенные труднодоступным для хмельного рассудка языком, но очевидные по сути, — заговор с целью пострижения царевен и убийства дворян по длинному списку.
Тут же объявляется приговор — смерть! Встречать Хованских отправляется князь Лыков. Он хватает старика Ивана в дорожной палатке, а Андрея — в его подмосковной деревне. Арестованных привозят в Воздвиженское, останавливают у передних дворцовых ворот, зачитывают обвинение и приговор. Все именины, кроме Софьи, сидят здесь же, на лавочках у ворот. Хованские вопят о правосудии, молят Софью о пощаде, просят дать им слово в оправдание, но Софья из дворца велит не волынить. За неимением палача Хованских «вершит» стременной стрелец, прямо здесь же, на лужайке у ворот. Всё, гости дорогие, именины кончились!
А второй сын стрелецкого главкома Иван Иванович Хованский от казни увернулся, прибежал в Москву, сказал, что отца казнили бояре без государева указа и что всех стрельцов идут рубить. Он опередил ласковую грамоту Софьи к стрельцам. Стрельцы захватили Кремль, разобрали пушки и пороховой запас, приготовились к обороне.
Двор Софьи перебрался в Троицу и стал собирать силы из провинции. Стрелецкая Москва дрожала мелкой дрожью, стрельцы ждали казни. Состоялся обмен успокоительными грамотами. Стрельцы запросились явиться с повинной. Их согласились принять. Патриарх благословил делегацию и отпустил с нею своего митрополита Иллариона в качестве гаранта безопасности. 24 сентября Софья приняла покаяние и простила стрельцов на 9 условиях тихой, самоотверженной службы царю и отечеству. Стрельцы были по-новой приведены к присяге в Кремле, Ивана Хованского-младшего выдали в Троицу, там ему зачитали смертный приговор, положили на плаху, взмахнули топором, и — ради всеобщей радости — грохнули топором не по шее, а по настилу. После этого оцепеневший Иван отвезен был в ссылку.
Всё успокоилось, но уже октябрь прошибал морозцем, а двор не двигался из Троицы. Что-то было не окончено! А! — это столб с намалеванными на нем безобразиями торчал посреди Кремля. Стрельцы послали новое покаяние с просьбой сломать позорный столб. Столб снесли, название «надворная пехота» упразднили и вернулись всем двором в Москву 6 ноября.
Началось мирное правление Софьи и Василия Голицина. Регенты принимали послов, успешно вели пограничные дела, умело пресекали внутренние смуты. Они были драными волками, они начали правление в жарких схватках, и теперь им всё удавалось легко.
Осенью 1686 года был объявлен поход на взятие Крыма. Стотысячное войско возглавил В.В. Голицын. Но поход сорвался. То ли татары, то ли запорожцы, присоединившиеся к русскому войску, запалили степь. Образовалась безводная, выжженная зона, через которую конное войско пройти не смогло. К тому же среди украинцев возник бунт против гетмана Самойловича, на него нажаловались, и Голицын по указу из Москвы арестовал Самойловича. Там же на месте был избран новый гетман, будущий оперный герой и предатель Иван Мазепа. Войско без победы, но и без поражения торжественно возвратилось в Москву.
Софья и Голицын не были настоящими царями, и поэтому в Москве против Голицина обнаружилось колдовство, произошло покушение, к воротам его ночью подбросили гроб. Приходилось трудиться и зарабатывать политический капитал. На весну 1689 года был объявлен новый поход. К идее взятия Крыма добавили задачу-максимум — освобождение Царьграда!
Чтобы успеть до степных пожаров, 112-тысячная армия под командой «оберегателя иностранных дел» Голицына двинулась из Москвы в феврале. К середине мая войско подошло к Перекопу и встретилось с проклятою ордой. Первая стычка закончилась дружным залпом московских пушек, и татары надолго откатились на линию горизонта. Голицын радостно писал Соне. Соня строчила «братцу Васеньке» амурные письма с вкраплениями деловых сообщений и пожеланиями «божественного благоутробия».