Звездное Зеркало
Если долго смотреть в звездное небо, то можно оказаться в странном, полусонном состоянии и грезить наяву. Ты лежишь на верхушке соломенной скирды и видишь, как колючая звездная искра расплывается в мутное телевизионное пятно, и там какие-то люди проходят на фоне звезд, какие-то толпы пробегают в огне и водах.
И ты задумываешься о своем здоровье.
Но ученый не должен поддаваться диагностической панике, религиозному бреду.
И ты начинаешь анализировать физику звездного света и обнаруживаешь забавные вещи.
Вон та звезда, самая яркая звезда нашего неба, низко проходящая над южным горизонтом, имеет звездную величину — 1.56 — ярче некуда. По-научному она называется Альфа Большого Пса (Сириус), мы в КБ называли ее Альфа Собаки. Расстояние от нас до нее — 8,7 световых года.
Это значит, что любопытный голубенький свет вылетел из Собаки почти 9 наших лет назад и прибыл к нам только сейчас.
Ба! Как тут все изменилось! Вылетал-то он при полной победе коммунизма в отдельно взятой кремлевской столовой, хотелось ему успеть на очередной съезд КПСС, а вот, поди ж ты, куда попал! Хоть назад поворачивай! И поворачивает!
Нам понятно, что поворачивает этот луч туда-сюда каждые 8,7 лет. В прошлый раз он был у нас 17 лет и 5 месяцев назад и сканировал без разрешения похороны глубокоуважаемого Генерального секретаря. А позапрошлый раз — 35 лет назад — им отсняты были исторические кадры, как этот покойник, продолжатель дела другого покойника сгонял с российского престола своего предшественника.
Правда, изображение позапрошлого захода уже не такое резкое и накладывается на кадры прошлого раза. Получается, что наш дорогой секретарь на собственных похоронах произносит пламенную речь в осуждение волюнтаризма.
Голубой огонек Собаки приносит нам изображение недавно минувших дней. Но нам это не очень интересно. Мы хотим переключить канал. Можно? Конечно! — вон их сколько, этих звездных кнопочек, — на все вкусы и сроки.
Берем «Астрономический календарь» издания АН СССР и подбираем нужную звездочку. Допустим, нам любопытно подсмотреть, как жили наши предки в незамутненном лесном прошлом. Вычисляем срок давности этой жизни, ну, допустим 1300 лет, чтобы уж точно опередить наезд бригады Рюрика. Делим этот срок пополам, получаем 650 лет туда и столько же обратно. Находим по таблице звезду, удаленную на эти 650 лет, — это как раз красненькая звездочка Бетельгейзе — альфа Ориона, — и пялимся на нее до посинения. Вот и видим себя в лесах и ковылях, как в зеркале.
Или наоборот, щелкаем по звездам наугад и смотрим, чего там показывают.
Невооруженным трезвым глазом можно обозреть до 6 тысяч каналов, а через шестикратный театральный бинокль (после буфета в антракте) — 117 тысяч спектаклей. Вот вам и программка на сегодня:
1. Альфа Креста — мелодрама «Стенания Ивана Грозного у постели умирающей любимой жены Анастасии Романовны».
2. Бета Центавра — «Торжественное воцарение Бориса Годунова промыслом Владимирской Божьей матери»; затем для школьников — «Ученик Гриша Отрепьев пишет сочинение на тему „Похвальное слово московским чудотворцам“».
3. Альфа Скорпиона (Антарес) — фильм ужасов «Сновидения патриарха Никона».
4. Альфа Девы (Спика) — индийский фильм «Семейные неприятности царя Федора Алексеевича»; после прогноза погоды — криминальный сериал «Стрелецкий бунт. Дело первое».
5. Альфа Эридана (Архенар) — рекламная пауза перед Полтавской битвой.
Любителям современных ритмов предлагаем:
6. Альфа Возничего (Капелла) — «Уход Льва Толстого из Ясной Поляны»;
там же — «Убийство премьера П. А. Столыпина» в постановке Киевского оперного театра;
сразу по окончанию — 11-кратный обладатель Оскара, голливудский блокбастер «Гибель Титаника».
Ну, и так далее.
Висит над нами звездное зеркало, и показывает нам все наши прошлые дела одновременно. Но мы не очень наблюдательны, некогда нам голову поднять, мы успеваем это сделать только под петлей или у плахи.
Ученые ворчат, что ближайшая звезда, Альфа Центавра, находится от нас в 4,3 летах, то есть, самое свежее звездное кино у нас феллиниевское — восьми с половиной лет выдержки. Это — начало гайдаровских реформ, интересный, поучительный сеанс, ну, а дальше-то что?
А дальше — продолжение следует, — извините, господа, съемку мы уже сделали до самых укромных моментов Чеченской войны и президентских выборов 1996 года, но материал пока находится в обратном монтаже, потерпите.
И мы терпим.
Но беда не в терпении.
Есть одна большая опасность.
Вдруг небесные киношники внимательно просматривают отснятый материал?
Это значит, они видят все наши безобразия на 4 года — на целый президентский срок — раньше нас самих? Ничего себе зеркало! В борделях ставят такие односторонние зеркала! Мы на такое не согласны!..
Тут мы возмущенно переворачиваемся с боку на бок, и толстый стебель, самозванно затесавшийся в солому, ширяет нас в бок.
Мы просыпаемся, и, слава Богу! Всё на своих местах — и земля наша, и звезды, и скирда соломенная, и мы, честные и непорочные.
К утру тает весь наш стыд перед Небом, стыд за упущенное время, за утраченные возможности, за потерянную нашу Россию…
Россия, которую мы потеряли
Мы потеряли свою Россию не в том смысле, что вот она была, такая нарядная, добрая, сытая, честная и веселая — и нету, а в том смысле, что потеряли возможность ее таковую хотя бы раз поиметь.
Потеряли мы небывалую страну не в один базарный день через ветхий карман или срезанный кошелек. Потеряли мы ее постепенно — за 1000 лет после первых потерь и утрат.
Нам нужно было давным-давно упереться языческим рогом на своих принципах, стать такими честными и упертыми, что остальные народы только посмеивались бы: «А! — ну это же русские!». И всё бы про русских знали. И понимали, что:
1. Русские упрямы в своей честности до идиотизма.
2. Они проторговывают из-за этого свои повседневные выгоды.
3. Они даже вырастили породу своих непостижимых начальников — таких же честных идиотов, которых казнят за мелочь, награждают по делу.
4. Зато, если уж русский царь, дипломат, купец говорят «да», то это «да» и есть, окончательное и бесповоротное.
И вот уже в очередной битве народов русские стоят насмерть, как и обещали.
А вот уже следующая битва народов отменяется из-за тех же проклятых русских, — султан их боится, Европа боится, то есть — уважают.
А вот уже у этих странных людей и благосостояние повышается незаметно, но верно, — это срабатывает стратегический запас национальной этики.
И становятся русские мировым авторитетом, международным эталоном.
И относятся к ним за рубежом, как к божкам с острова Пасхи, а не то, что теперь.
Да, чуть не забыл! — столица теперь у русских — Нью-Васюки. В Москве, сами понимаете, такое глубокое национальное перевоспитание невозможно.
Вот какую Россию, вот каких русских мы потеряли!
Самое обидное, что искра доброго идиотизма в нашем народе есть, она неугасимо светится в наших зрачках, она светлее олимпийского огня и таинственнее июльского цветка папоротника.
И мы всё ждем, когда из этой искры возгорится пламя…
Если бы да кабы
В детстве я как-то спросил отца, что было бы, если бы Троцкий победил в дискуссии. Какой бы это был кошмар!
— Никакого кошмара, — отвечал отец, — мы точно так же шли бы к победе коммунизма под знаменем Ленина-Троцкого, уничтожали левых и правых сталинистов-морганистов, поднимались в штыки «За Родину, за Троцкого!» Потом разоблачили бы культ личности Троцкого и шлепнули в подвале Берию, который все равно пронырнул бы в министры безопасности.
Голова у меня закружилась.
И я спросил страшное.
— А если бы Великой Октябрьской социалистической революции не случилось?!
— Ну, тогда наши точно так же добивали бы шведов (дело было не под Полтавой, а у телевизора — ближе к концу 3-го периода). Только на рубашках у них были бы золотые двуглавые орлы…
Сегодня, наблюдая вялую возню ребят с золотыми орлами, я вздрагиваю:
А если бы Мамай не влез в мышеловку между Доном и Непрядвой?
А если бы беременная Елена не нагрубила грозному свекру?
А если бы Жолкевский не уехал из Москвы помыться и отдохнуть?
А если бы Мюрат ударил обходным рейдом на Москву мимо Бородина, а Гудериан — мимо Подольска?
Что за ужасы произошли бы?!
Никаких ужасов, дети мои!
Ничего более ужасного, чем смерть всех и каждого в свой черед.
Ничего более смертельного, чем унизительный труд от получки до получки.
Ничего более унизительного, чем многолетнее вращение в необъятном ржавом механизме нашей великой страны, которая на всем белом свете одна такова.
И мы с вами остались бы такими же, какие мы есть и какими родила нас наша милая лесная мама в далеком году, задолго до позорного 862 года.
Мы точно так же оправдали бы и год 1380-й, — если бы в нем случился позор, а не подвиг, — и 1570-й и 1613-й и 1812-й, 1917-й и 1941-й, как сейчас оправдываем 862-й и 986-й, 1917-й и все прочие русские годы…
Поучительное Ретро
1.
Пройди сквозь колоннаду Бранденбургских ворот 20 апреля. Выйди на Трафальгар-сквер в другой день рождения, день рождения королевы 12 июня. Облокотись на бетонный столбик на Арлингтоне 4 июля.
Споткнись о камень на площади Бастилии еще через 10 дней.
Взойди кавалерийской, шаркающей походкой на Храмовую гору в любой из тамошних праздников.
Видишь, сколько людей вокруг?
Скажи им всю правду.
Крикни, что предки их — свиньи!
Что религия у них была неправильная, козлиная!
Что сами они по уши увязли в грехе, кровосмешении, ереси!
Что отцы их, — вот они — в могилах лежат, — были темными язычниками, наивными идиотами, жидовскими мордами, расистами-фашистами, врагами собственного народа, убийцами младенцев, предателями, гонителями и казнителями небесных учителей!..
Сказал? Крикнул? Так…
Теперь, пока в глазах твоих плывут круги от скинхедовской бутылки-по-затылку;
пока тебя выворачивает от шутцмановского колена-под-дых и голлистского башмака сам-знаешь-куда;
пока гарвардские мальчики волокут тебя, избитого, до демаркационной линии и кидают в ласковые руки детей Сиона, пойми остатками мозгов — ты был не прав!
Нельзя оскорблять генетическую память людей.
Нельзя сомневаться в добродетели их предков.
Нельзя отрицать опыт поколений.
Нельзя унижать чужое, пусть и надуманное, достоинство.
2.
Ну, что? Очухался?
А теперь вспомни, как пришли из-за моря темные люди и сказали, что отцы твои и деды — подлецы и людоеды. (прямо в рифму у них получилось!).
Вспомни, как оскорбили и отменили твою религию, как назвали твоих детей и братьев незаконными выродками, как изматерили твоих сестер и дочерей блудным замужеством, как предали анафеме твоих дедов и обрекли их посмертно адскому пламени.
Помнишь, как сказали тебе, что братья твои двоюродные из соседнего села — кровожадные сволочи и нужно вспороть им животы, оторвать руки-ноги, отсечь головы.
Не снится тебе, как ты делал это?
А потом пришел очередной наглый попик и за неправильный крест объявил геенну огненную еще сорока поколениям твоих крещенных пращуров.
А за ним последовал истинный черт и язвил тебя огнем, мечом да смертельною работою.
И мелькали в зрачках твоих красивые и сытые, один за одним.
И все они кликали мать твою сукой, а тебя — сукиным сыном…
А ты молчал.
Почти молчал!
Что ж ты не въехал им бутылкой по черепу?
Что ж не спалил их живьем?
Что ж не распял их под вороний хор?
Что ж ты не развесил их по кремлевской стене, где тебя вешали?
Молчишь?…
Такой уж ты человек — торчащий молчаливо!..
Ты если и громил кого, то не сам, а по чужой, злокозненной заводке…
3.
Теплым майским днем одного не самого военного года в одном из самых обычных пропащих веков мы с Писцом строили на Красной площади красивое здание.
Историк тоже тут ходил, посмеивался.
Здание нам очень нужно было.
Мы долго обсуждали его кондиции, и я почти настоял на проекте вавилонского зиккурата (самая подходящая форма!) из красно-коричневого гранита (самый подходящий цвет!).
На крыше постройки мы намеревались сделать смотровую площадку вокруг центрального куба с прорезными окнами внутрь. Чтобы, стоя наверху, наблюдать, что происходит в помещении. А происходила бы там казнь вавилонская…
Фасад монумента хотелось украсить лаконичной надписью, точно передающей смысл содержимого. Я склонялся к единственному слову: «УРОДЫ», и размышлял, каким размером и шрифтом его написать, уместен ли будет Times New Roman и не примитивен ли Arial Cyr…
Но Писец прервал мои измышления и доказал, что здание нужно строить деревянное, сосновое, без выкрутасов. Гранита в окрестностях нету, зато татарвы полно, и надо спешить…
Назначение здания предполагалось чисто литературным.
Мы с Писцом, пользуясь нашими творческими возможностями, хотели согнать в сруб всю нечисть земли Русской, всех ее оскорбителей и угнетателей, всех безумных правителей и мечтателей и накрепко запереть до суда. А я, памятуя пожары московские, не прочь был и запалить скорбный терем без проволочки.
В общем, мечтали мы с Писцом спасти нашу Родину от тысячелетней напасти…
Историк над нами издевался.
Откуда только взялись у седовласого академика ироничность и сатиризм! Где нахватался он несвойственных придворному воспитателю выражений и ненормативных оборотов? Он обзывал нас сосунками, свинопасами, чмошниками, лишенцами и фитоцефалами, уклонистами, оппортунистами, богоборцами, ревизионистами и копрофилами. Ну, и, естественно, — сукиными детьми!..
Цензурная мысль Историка сводилась к констатации бессмысленности очистительного труда…
Мы так намаялись за день, что не смогли вполне насладиться нашим творением в пламени заката. Призвав на службу пару зверовидных стрельцов, мы приставили их к срубу с наказом: «Всех впускать, никого не выпускать», и завалились спать, где стояли…
Утро нового дня пробудило нас шумом толпы и толчками в бок.
Это Историк бесцеремонно орудовал носком лакированного сапога.
Он был теперь в кожаной куртке и при оружии.
— Вставайте, падшие! — выкрикивал он, — вы первые, кто проснулся здесь!..
Мы огляделись.
Действительно, упокоиться на Лобном месте и восстать невредимо до нас никому не удавалось.
Однако, надивиться этому малому чуду мы не успели, ибо вокруг свершалось чудо великое!
Сруб наш сосновый за ночь таинственным образом превратился в красногранитный зиккурат. На крыше его нахально лыбились запланированные нами уроды Земли Русской. Тут были все «наши» — хромые и горбатые, грозные и темные, блаженные и кровавые, кроткие и удалые, тишайшие и безумные, меченые и калеченые. Они стояли спиной к блоку с прорезами и совсем не интересовались тем, что происходит внутри, они смотрели вниз, на площадь.
А по площади двигалась бесконечная людская очередь. Хвост ее терялся где-то в конце Арбата, а вся она медленно заползала в распахнутую, дымную дверь нашего страшного здания. На подходе люди восторженно впивались глазами в лица своих неуязвимых вождей, склоняли головы у гранитной двери, скользили меж двух стрельцов, исчезали за порогом зиккурата.
Никто не сопротивлялся всеобщему движению в тар-тарары, и назад не возвращался никто.
— Вот уроды! — обобщенно выдохнул Писец, хоть вывеску на фасаде уже успели заменить, — написано на ней было какое-то другое, тоже пятибуквенное слово.
Мы с Историком молчали.
Он — в удовлетворении, а я — в отчаянии от непротивления великого народа, бессильного перед горсткой негодяев, перед случайным несчастьем, перед страшным и необратимым временем.
Так и простояли мы, разинув рты, дотемна…