— Местком! — Инна Александровна вспомнила о могучем и добром боге, который, как древний покровитель очага, обитал в каждом организованном коллективе. — К празднику должны две квартиры выделить.
— Мне бы комнату, — робко пролепетал Лешка, до сих пор не осознавший, какие выгоды может получить от подачи заявления в канцелярию Дворца бракосочетаний. — Метров бы десять с центральным отоплением…
— Канализация, между прочим, вам тоже не помешает, — резонно добавил Славка. — Инна, сочиняй!
До обеда в двенадцатой комнате изобретали убедительные формулировки, которые должны были в первом же прочтении сразить суровую жилищную комиссию и срочно обеспечить площадью младшего научного сотрудника Утехина в связи с чрезвычайными обстоятельствами, выражающимися… и далее по тексту.
Розалия Строкина, отложив плановую работу, проверила правильность расстановки знаков препинания в сочиненном ходатайстве и лично перепечатала его на машинке.
— Приложишь к нему копию заявления о предстоящем бракосочетании, — сказала Инна Александровна, ощутив себя активной профсоюзной общественницей. — Пробью тебе комнату… Прошибу метров пятнадцать «за выездом» в малонаселенной квартире. Так и быть, раз ты сейчас не в состоянии членораздельно мыслить.
После обеда в комнату заглянул Жебелев и поинтересовался, чем занимаются его неутомимые сотрудники. Строкина принялась было разворачивать какую-то ведомость, но Инна решила на этот раз не вводить в заблуждение руководителя сектора.
— Заявление писали, Николай Павлович, — сказала она. — Утехин замуж выходит, будем ему жилплощадь добывать.
Жебелев дернул себя за ухо, поздравил Лешку и одобрил столь общественно полезную деятельность своих сотрудников.
— Между прочим, я вам тоже новость могу сказать, — изрек шеф, уже держась за ручку двери. — Нас расширяют. Из сектора, уважаемые коллеги, мы превращаемся в отдел.
И закрыл дверь, оставив коллег в двенадцатой комнате в состоянии полного обалдения от такого количества новостей.
Жебелева пригласил директор института.
— Слушаю вас, Василий Петрович.
Бортнев улыбнулся, поправил очки и сказал, что вызвал Николая Павловича в связи с произведенным уточнением плана работ института по разделу экономики строительства и уточнением структуры института.
— Есть мнение, — продолжил Василий Петрович, — и я его охотно поддерживаю…
Но тут на пороге кабинета появился Иван Михайлович Казеннов с бумажкой в руках.
— Приношу извинения, Василий Петрович, — деликатно поскрипывая туфлями, ученый секретарь приблизился к столу. — Звонили из отдела внешних сношений… Завтра в десять надо принять японскую делегацию… Восемь человек плюс переводчица и референт из министерства.
— Позавчера же двух австралийцев принимали, — у Василия Петровича поскучнели глаза, и пепел с кончика сигареты просыпался на стол. — Что же они без всякого отдыха на нас иностранцев наваливают… Были же позавчера австралийцы!
— А это японцы, Василий Петрович, из Японии, — уточнил Казеннов. — Программу я примерно набросал. Посмотрите, пожалуйста.
Бортнев посмотрел программу, выкинул один пункт и вписал два. Затем был приглашен заместитель по хозяйственной части и были отданы указания насчет материальной базы завтрашней встречи.
— И скажите, пожалуйста, Никифор Лазаревич, своим товарищам, чтобы «Боржоми» купили… Притащат опять «Полюстровскую».
— Нет «Боржоми» в продаже, Василий Петрович… Прошлый раз полгорода объездили и не достали. «Полюстровскую» продают, да еще это… чудное название… Вроде «Жумрак».
— «Джермук», — вздохнул Бортнев, и глаза у него стали еще тоскливее.
— Насчет «Полюстровской» вы зря, Василий Петрович, — сказал заместитель по хозяйственной части. — Много меньше пьют, экономия получается.
Когда наконец договорились о приеме, Василий Петрович проглотил какую-то таблетку и уныло сказал Жебелеву:
— Вот так и живем, Николай Павлович… Так на чем мы остановились?
— Мы еще не начинали, Василий Петрович.
— Ах да, — спохватился директор, — приношу извинения… Значит, есть мнение…
Но в эту минуту в дверь просунула голову секретарша. Глаза у нее были испуганные.
— Михаил Терентьич из комитета, — выпалила она, — возьмите трубку!
Бортнев послушно взял трубку и долго объяснял, что данными об эксплуатационных расходах современных промышленных зданий по сравнению с дореволюционными институт не располагает и не может располагать, так как он создан всего двадцать лет назад, дореволюционных архивов, естественно, не имеет и вообще трудно сказать, что при самодержавии существовали сводные данные по такому вопросу.
Разговор кончился тем, что справку Бортнев обещал подготовить.
— Да, Михаил Терентьевич, лично привезу… Договорились, Михаил Терентьевич. Лектора тоже найдем… Желаю здравствовать.
В настольном календаре появилась еще одна запись, обведенная красным карандашом с восклицательным знаком, похожим на увесистую дубинку.
— Одолевают справками, вздохнуть некогда, — пожаловался Бортнев. — Вот так с утра и до вечера. А наука лежит…
Василий Петрович безнадежно кивнул на пухлую папку с неоконченной монографией по решению уравнений строительной механики. Эту папку он теперь каждое утро упрямо клал на стол и вечером уныло прятал в сейф.
Как Харлампиеву удалось проникнуть в директорский кабинет, осталось неизвестным.
Но когда плечистая фигура пенсионера-экономиста возникла возле стола, у доброго и интеллигентного Василия Петровича побелел нос, задрожали пальцы и вспотели очки.
— У вас срочное дело, товарищ Харлампиев? — сдерживая себя, с тихим бешенством спросил Бортнев.
— Так точно! — зычно ответил Харлампиев и шлепнул на директорский стол желтую бумажку, проклеенную на сгибах коленкором. Древнюю, как церковное свидетельство о рождении дедушки. — Вот, не признает отдел кадров.
— Что не признает? — Бортнев обалдело уставился на бумажку с расплывшейся лиловой печатью. Бумажка удостоверяла, что тридцать лет назад нынешний старший экономист Харлампиев успешно окончил годичные кавалерийские курсы в городе Мелекесе.
— Не признает отдел кадров среднего образования, — сказал Харлампиев и без приглашения сел, приготовившись к обстоятельному разговору.
Второй месяц Сергей Потапович мыкался, добывая справки, необходимые для назначения персонального оклада. Он терпеливо переписывал анкеты, приносил характеристики с места жительства, с места предыдущей работы, добывал выписки, копии, копии с копий, отзывы и прочие требуемые отделом кадров документы.
Надо признать, что на сей раз кадровику попался достойный противник. Измочаленный Харлампиевым начальник отдела кадров прибегнул к последнему испытанному средству. Он потребовал подлинник документа о среднем образовании. Тогда на свет появилась эта древняя справка, вызвавшая принципиальные разногласия.
— Вы прочитайте, Василий Петрович, что здесь написано. — Харлампиев требовательно ткнул пальцем в справку. — Вот здесь внизу, прочитайте!
Бортнев сменил очки и прочитал полустертое примечание, утверждающее, что лица, окончившие вышеозначенные курсы, приравниваются к лицам, имеющим среднее военное образование.
— Нужно общее среднее, — сказал директор и отодвинул справку.
— Все равно же среднее, — Харлампиев придвинул справку.
— Поймите же, что это военное, — Бортнев хотел снова отодвинуть бумажку, но проворная рука Харлампиева прижала ее к столу.
— Все равно же среднее, — упрямо повторил пенсионер-экономист. — У нас в ВОХРе этот документ уважали… Дискредитировать хотите?
— Ну, знаете ли, товарищ Харлампиев! — Бортнев сдернул очки, приложил ладони к вискам и побагровел.
— Не имеете права не признавать. Раз написано среднее, значит, так и нужно считать… Я на эти курсы с помкомвзвода ушел… Год занимались. Вольтижировка три часа в день, устав караульной службы, После армии меня в ВОХРе сразу на отряд поставили!
Бортнев вызвал секретаря и попросил принести из отдела кадров заявление старшего экономиста Харлампиева. Тот повеселел.
— По рубке лозы я на курсах второе место занял… Тонкая, между прочим, штуковина эта рубка… Шенкеля надо уметь держать и направление клинка… Точно по полуокружности, слева — вниз — направо, — словоохотливо рассказывал Харлампиев.
Жебелев улыбался. Бортнев молчал, выкатив на скулах желваки. Когда начальник отдела кадров принес папку с делом о назначении персонального оклада старшему экономисту Харлампиеву, Василий Петрович вытащил многоцветную шариковую ручку, не спеша установил красный стержень, написал на заявлении «отказать», расписался и поставил дату.
Харлампиев споткнулся на полуслове и заморгал редкими белыми ресницами. Потом, осознав случившееся, взял заявление вместе с пухлой пачкой приколотых к нему документов и сказал караульным басом:
— На конфликт толкаете? Три месяца за нос водили, обещали, понимаете, справки требовали… А теперь отказать? Не выйдет, товарищ Бортнев, не на того нарвались… Будьте спокойны, я добьюсь, что мне по закону положено.
— Освободите кабинет! — рявкнул интеллигентный директор, надел очки и закурил сигарету.
— Приношу извинения, Николай Павлович, — заговорил он нормальным голосом, когда за Харлампиевым закрылась дверь и намертво защелкнулся язычок замка. — Короче говоря, есть мнение назначить вас заместителем по научной работе тире начальником отдела экономической эффективности.
— Меня? — удивился Жебелев.
— Вас, Николай Павлович, — подтвердил Бортнев. — Собственно, вопрос о вашей кандидатуре уже решен министерством. Мне поручено предварительно переговорить. Полагаю, что возражений не будет.
— Будут, Василий Петрович, — хмуро сказал Жебелев и дернул себя за ухо.
Потом он вздохнул, поглядел на три телефонных аппарата на директорском столе и покосился на наглухо захлопнувшуюся дверь. Вспомнил японцев, справки, волевого пенсионера-экономиста и «Полюстровскую» воду. Его вдруг неудержимо потянуло в собственный кабинетик, где не появлялись иностранные делегации, не звонили из вышестоящих инстанций, где так уютно погромыхивал мусоропровод и