Молодая светловолосая представитель поднялась, одернула пиджак.
- Да, поддерживаю.
- Понятно, - судья глянул в документы. - А по каким основаниям?
- По указанным в иске. В связи с совершением преступления против жизни и здоровья ребенка.
- Понятно. Решение суда о признании виновной есть?
- Нет еще, - представитель опеки задумалась, уткнувшись носом в бумаги.
- Изменяйте требования, - процедил сквозь зубы Мамонтов.
- А? - специалист в недоумении оглянулась на адвоката.
Судья с шумом захлопнул папку с делом.
- Представитель ответчика, вы хотите проконсультировать опеку? - не скрывая сарказма, поинтересовался председательствующий.
Адвокат поднялся и, сверля глазами белокурую девицу, произнес:
- Я ходатайствую об объявлении перерыва для того, чтобы орган опеки мог уточнить исковые требования.
Вероника перевела взгляд со своего представителя на судью, затем на специалиста и с неким облегчением отметила, что не только она одна не понимает происходящее. Несчастная девица мяла документы и не могла понять, что от нее хотят.
- Опека, вы будете менять основания?
- Н-нет, наверное, не буду.
- Хорошо, тогда рассмотрение гражданского дела приостанавливается до вынесения уголовным судом решения. Определение ждите в коридоре.
- Где их только понабрали, дур крашеных?! – Мамонтов недовольно звякнул ключами.
- Дмитрий Алексеевич, я ничего не поняла: какая разница, когда будет вынесено решение? Вы же сказали, что меня в любом случае родительских прав лишат?
- Верно, в любом. Но алименты взыскиваются с момента принятия иска, а не с момента вынесения решения. Вы представляете, в какую сумму вам выльется это приостановление?! Теперь чем дольше будет длиться уголовное дело, тем больше у вас будет задолженность по алиментам.
Вероника прикрыла глаза. Вот как все складывается. Ребенок будет не ее, а содержать придется. Пожалуй, это честно после всего того, что ему пережить пришлось. Но ей-то что теперь делать?
- Советую вам искать хорошую подработку, - ответил на невысказанный вопрос адвокат, - иначе к уголовному делу по убийству ребенка еще и неуплата алиментов подтянется.
- Мы решим этот вопрос, - Станислав крепко сжал руку Вероники.
Еще через три недели состоялся уголовный суд. После посещения гражданского Вероника решила, что примерно знает, к чему готовиться. Однако реальность оказалась несколько иной. Во-первых, это был не кабинет, а целый зал заседаний со скамьями, столами, трибуной и микрофонами. А во-вторых, у стены стояла огромная камера с решеткой.
- Меня туда посадят? – Вероника отшатнулась. Вдруг представилось, как она весь суд просидит за толстыми прутьями. По спине и рукам прокатилась волна липкого холода. А в тюрьме? Там как? Тоже такие клетки, а из всей мебели лишь скамейка? И если ее посадят, то придется пять лет вот так, словно зверь в зоопарке, на виду у всех сидеть?
- Нет нужды, со мной будете, – Мамонтов прошел к одному из столов.
Через несколько минут в зал вошел судья, все встали. Усадив присутствующих, проверив явку и зачитав права, председательствующий начал процесс. Вероника не понимала больше половины. Слушала с единственной целью не пропустить вопросы, относящиеся к ней.
Где-то минут через двадцать от начала заседания пригласили свидетеля. Того самого Владислава Нестерова, который нашел ребенка. Он коротко, емко и достаточно сухо рассказал о событиях той ночи, ответил на вопросы судьи и остался слушателем в зале.
Вероника смотрела на мужчину, которого хотела поблагодарить, но так и не решилась. Только и хватило смелости, как подойти к его супруге поговорить, а заодно на ребенка посмотреть. Думала, что-то екнет в груди, проснутся материнские чувства. Но нет, только облегчение от того, что это маленькое существо выжило и обрело любящую семью. Да еще сдавила боль по невозвратно утраченному. Теперь даже если она захочет семью, то детей родить не сможет. Вот тебе и принцип равного возмездия во всей своей первобытной красе.
После показаний свидетеля Мамонтов заявил ходатайство о прекращении уголовного дела в связи с деятельным раскаянием.
- Обвиняемая, вы поддерживаете ходатайство вашего защитника?
Девушка поднялась. Они с адвокатом, когда готовились к процессу и обсуждали линию поведения, написали несколько речей для последнего слова и поддержки ходатайства. Вероника взяла нужные бумаги и начала читать:
- Да, прошу принять его и удовлетворить. В свое оправдание могу сказать: я поняла, что совершила чудовищный поступок. И если бы не молодой человек, спасший ребенка, то стала бы у... убийцей, - она запнулась, втянула в себя воздух, силясь не расплакаться, слезы застилали глаза, мешая видеть текст. Ненужные листки полетели на стол. Вероника вдохнула побольше воздуха. Вдруг стало важно, чтобы её, если не оправдали, то хотя бы услышали:
- Понимаете, я не смогла... Я не ощущала, что это мой ребенок, что я буду нужна ему. С самого начала это воспринималось как что-то чужеродное, не моё. Как какое-то наказание, чтобы разрушить мою жизнь. В книгах пишут, что материнская любовь появляется у женщин сразу на уровне инстинкта, и каждый вечер я лежала и искала вот это вот... Эту искру. И не находила ее. Даже животные оберегают своё потомство. А я, получается, хуже, я - чудовище. А раз так, то мне нельзя... Нельзя, понимаете?!
Судорожный всхлип таки вырвался из горла. Вероника шмыгнула носом и утерла его рукой. Адвокат молча протянул бумажный платок, и она, как могла аккуратнее, высморкалась. В зале было тихо. Вероника зажмурилась, чтобы не видеть чужие взгляды, и торопливо продолжила:
- Моя жизнь, учеба - все под откос. И всё из-за ребенка. Разве это справедливо?! Разве только я виновата? Мы предохранялись, но получилось вот так... И что?! Где-то есть еще и отец этого ребенка, живущий своей спокойной жизнью. Только он-то счастлив в своем неведении, а я... Все камни на меня! Никто не знает, как это! Я честно искала, как быть дальше, я старалась, но ничего не придумывалось. А потом начались роды, и... И всё.
- Почему вы не встали на учет и не обратились за медицинской помощью?
Вероника проглотила текшие по горлу слезы и вытерла рукой нос. Адвокат протянул ей бумажный платок, девушка кивнула, высморкалась, глухо извинилась и дважды рвано, вобрав в себя воздух, ответила:
- Сначала испугалась, что родители узнают, потом, когда пошли частые схватки, не выдержала и решила позвонить в приёмный покой, но у меня сел и отключился телефон. Пока искала зарядку, ставила, ждала, что включится, искала номер в сети, стало так плохо, что не до звонков было. Мне кажется, я пару раз сознание теряла.
- В скорую почему не позвонили?
- 03 звонила несколько раз, но телефон все время сбрасывался.
- Понятно, почему после родов не отнесли ребенка в больницу?
- Не знаю, смутно помню, о чем тогда думала. Он плакать начал, я испугалась, не хотела, чтобы он шумел в квартире. Замотала в простыню, надела халат, тапочки, накинула куртку и пошла на улицу. Хотела отнести куда-то. Пока шла, он плакать перестал, я испугалась, что он умер, и положила его в контейнер, на мусорные пакеты. Мне тогда показалось неправильным его на дороге оставлять, а так какой-никакой гробик. Я сейчас слышу себя и понимаю, как бредово это звучит, но тогда мне казалось, если неправильным, то хотя бы логичным.
- Понятно, а дальше что?
- А дальше ничего. Доплелась домой, заперла дверь и заснула. Кажется, у меня поднялась температура, следующие дни я помню плохо. Пришла в себя уже в больнице. Узнала, что меня разыскала полиция. Это они выломали дверь и вызвали скорую.
- Ясно, вопросы к подсудимой есть? Нет? Тогда суд удаляется в совещательную комнату для разрешения ходатайства.
Никто, кроме судей, не знает, что творится в совещательной комнате. Там, за закрытыми дверями, наделенный огромными полномочиями человек один на один с Фемидой решает судьбу себе подобного. Считается, что приговор должен быть законным, обоснованным и справедливым. Законно ли разрешить ходатайство в пользу Вероники? Да. Об этом Мамонтов говорил еще в самом начале дела. Обоснованно? Вполне. И речь девушки - ярчайшее тому доказательство. Справедливо? Вот тут однозначного ответа нет. С одной стороны, на момент преступления обвиняемая - семейная, восемнадцатилетняя девочка без приводов, судимостей и административных наказаний. Спортсменка, отличница, студентка пединститута на бюджетной основе. Дашь ей срок, даже условный, и о работе по специальности можно забыть. Хотя нужна ли ей эта работа теперь? Найдет ли она в чужих детях то, что не смогла усмотреть в своем? Осознает ли, что натворила, когда повзрослеет? С другой стороны, преступление жуткое в своей бесчеловечности. Что должно быть с родительскими связями, чтобы сотворить такое? А родителей-то в зале заседания и не было. Только парень сидел, как и в прошлый раз. Судья пролистал дело, дошел до заключения эксперта. Тут и так все ясно, что все плохо. Вспомнил разговор с адвокатом перед процессом, поскреб в задумчивости щеку и нашел характеристику участкового. Начал читать, и только брови смыкались на переносице да ручка стучала по столу в такт мыслям. Через три с половиной минуты он откинулся на кресле и прикрыл глаза. Что ж, участковый Ситников С.Е. ответственно подошел к своей работе, и многое встало на свои места.
На весы Фемиды лег последний камень. Решение принято.
- Встать, суд идет!
Судья в черной длиннополой мантии в полной тишине проследовал на свое место, раскрыл красную папку, оглядел немногочисленных присутствующих и зачитал:
- N*ский районный суд, рассмотрев ходатайство адвоката Мамонтова Дмитрия Алексеевича в интересах Шапошниковой Вероники Алексеевны, пришел к выводу о возможности удовлетворения ходатайства и прекращения уголовного дела в связи с деятельным раскаянием[1].
Дальше Вероника не слушала. Судья еще что-то говорил об оплате адвокату и о порядке обжалования, но слова огибали ее, как река огибает камни на дне. В ушах звенело, а слезы падали на разложенные на столе бумаги. Буквы растекались синими кляксами. Наконец все закончилось. Вот поздравил адвокат, вот подошел и обнял ее Станислав, позволил спрятать лицо на плече, вот секретарь отдала документы, попросила всех выйти и закрыла зал. Мысли плавились, а сердце колотилось, как ненормальное. До последнего она не надеялась на положительный исход, и теперь в голове крутилась только одна мысль: «Господи, спасибо!»