С нового семестра решила взяться за ум. Утром сидела на парах, а после обеда работала официанткой в кафе таджикской кухни. Зарплата неплохая, кормили тем, что в конце дня. С такой экономией вышло даже два раза на алименты кинуть. Но в один вечер Вероника не удержалась и после смены прихватила с собой бутылку вина. На следующий день ее выгнали. Трудовую швырнули пустую, словно и не работала вовсе. Да еще и пригрозили в милицию написать. Кто ж знал, что у них всюду камеры понатыканы.
Неделю Вероника тряслась от страха, но следователи на пороге ее конуры так и не появились. Пришлось выползать в большой мир.
Новая работа оператором автомойки специальных навыков не требовала, от соблазнов была далеко, но оплачивалась крайне плохо. Да и еду теперь пришлось покупать самой. Помимо всего прочего копился долг по алиментам. Повестка в суд и привлечение к административной ответственности за неуплату алиментов оказались совершенно неожиданным и крайне болезненным ударом. Что делать дальше, совершенно непонятно. Судья слушать ничего не желал и прямым текстом сказал, что если так будет продолжаться, то на нее заведут уголовное дело. «Может, и неплохо. Там хотя бы кормят и жилье бесплатное. Тридцать тысяч стоит содержание одного заключённого. Шутка ли - в два раза больше моей зарплаты! Так там еще и работать можно. Рукавицы шить. С этих денег и вносила бы алименты…»
Вероника вздрогнула и потрясла головой.
«Нет, как бы плоха ни была жизнь, но ставить на себе клеймо уголовницы не хотелось. Да и потом, выйдешь через год-полтора, и все заново. Нет. Нужно как-то иначе решать вопрос. Сейчас снег сойдет, и китайцы начнут нанимать работников на поля, платят они хорошо, но только в конце сезона, а так кормят просто, но сытно. Жить можно там у них, а можно к родителям вернуться. Не выгонят же они меня, в самом деле».
Решившись наконец, Вероника написала фермеру, державшему все пашни вокруг ее деревни. Вскоре получила утвердительный ответ. За полгода полевых работ платили сто двадцать тысяч. Сразу же. Этих денег хватило бы алименты все закрыть, да еще останется. Окрыленная подсчетами, Вероника написала заявление на академический отпуск, сдала хозяйке свою комнатушку, купила билет на рейсовый автобус и поехала домой.
- О! Появилась - не запылилась! Нашлюхалась и пришла раны зализывать. Я тебя, уголовницу, в своем доме терпеть не намерена! Позорище! Тьфу!
- И ты здравствуй, мама.
Вероника пока ехала в автобусе, успела представить сотню вариантов семейной встречи, и надо отметить, что этот оказался не самым плохим.
Мария Филипповна смерила дочь уничтожающим взглядом, молча развернулась и пошла вдоль двора. Веронике на мгновение показалось, что вот это она гусиной походкой идет впереди. В стоптанных ботинках с заломанными задниками, в драном пуховике. Злая и обиженная на весь мир.
«У меня хотя бы не будет ребенка, которого я возненавижу».
Несмотря на «теплый» прием, Вероника прожила у родителей неделю. На глаза старалась показываться как можно меньше, на провокации не велась. Тем не менее Мария Филипповна из дочкиных обмолвок поняла, что на работы в поле та собралась не от хорошей жизни, а из-за алиментов.
- Ты, эта гляди, что получается, — заявила она мужу в один из вечеров. — Дитя-то Веронику лишили, а содержать она его должна, хоть по документам и не мать.
- Тебе-то что с того?
- Пораскинь мозгами-то. Спиридоновну помнишь? Когда у нее дочь от водки сгорела, она ж на ее ублюдков опеку оформила и с деньжат, что государство перечисляло, жила.
- Ты что решила Вероникину соплюшку к себе забрать? – Муж от удивления аж есть перестал. Так и застыл с полной ложкой гречки. – Морока же одна.
- Решила, не решила, но по мне так, кругом прок. По деревне слух пойдет, что мы кровинку свою чужим не отдали и, несмотря на мать – блесдиянку, приютили. Пособие платить будут и алименты от этой непутевой. А там гляди, и квартиру дадут как сироте.
Муж почесал подбородок, прикидывая выгоду, а после довольно кивнул.
- Добро, свезу тебя в город, разузнаешь, что нужно.
С опекой вышло хуже, чем ожидалось. Девушка-специалист сначала соловьем заливалась, рассказывая о пользе опекунства родственниками для ребенка, потом немного скисла, когда бабушка «вдруг» начала спрашивать о платном договоре.
- Понимаете, вы родственник, а с ними договоры на возмездной основе не заключаются, да и возраст у вас пенсионный, так что только пособие на содержание ребенка можно будет оформить.
- А это сколько?
- Сорок процентов от средней зарплаты по региону. Примерно одиннадцать тысяч в месяц.
- Хмм, плюс алименты. Не густо, но жить можно, — женщина задумчиво постучала пальцами по столу. Деньги на самом деле выходили хорошие. Не всякий мужик в деревне такие получал, да так, чтобы регулярно.
«С одеждой-то проблем не будет, у той же Спиридоновны целый мешок барахла остаться должен, а от лишней тарелки супа не обеднеем».
- Фамилия у ребенка какая? – прервала размышления специалист.
- Да хто ж ее знает! – спохватилась Мария Филипповна.
– По мамке Шапошникова она, а как записали, когда дочурку-то мою, гулящую, прав родительских лишили, я и не в курсе. Ой, горе-то какое! Ой, несчастье на старости лет! Не дай вам Бог, девоньки, пережить такое! – Женщина рвано всхлипнула.
- Минуточку, — вмешалась начальник отдела, — мама ребенка Шапошникова Вероника, лишенная родительских прав? Там уже имеется заключенный договор опеки и поданы документы в суд на усыновление. Так что ничего у вас не выйдет.
- Ох, беда-то какая, беда! Родная кровиночка при живой бабке чужими людьми воспитывается! А вдруг они непотребство какое учинят?!
«Большее, чем ваша дочурка сделала – сложно».
Только профессиональная этика, помноженная на выдержку, не позволила Ларисе Ильиничне сказать это вслух.
- Ну, хоть адресок-то дайте, где внучка живет.
- Нет, не дадим, тайна усыновления, — Лариса Ильинична бросила гневный взгляд на подчиненную, начавшую копаться в документах.
Мария Филипповна заметила эти переглядывания и поняла, что пока в кабинете сидит начальница, ловить ей нечего. Потому, ничего более не говоря, попрощалась и ушла. Когда за женщиной захлопнулась дверь, младший специалист отдела опеки на эмоциях бросила папку.
- Да, что ж это за страна такая, где чужие люди, при живых родственниках, детей воспитывают!
- Нормальная страна, задолбанная слегка, но отношение к несовершеннолетним получше, чем у многих развитых, — выделила последнее слово Лариса Ильинична. - Просто нам случаи попадают далекие от понятия «нормальная семья», вот и видим мы мир в кривом зеркале. А вот родственники, Светлана, разные бывают. Некоторые хуже чумы, войны и голода, вместе взятых. Конкретно - вот эту девочку родная мать в мусорный контейнер выбросила.
- Так то мать! – Света надулась, как мышь на холоде, — ее прав и лишили. А то бабка. Она тут ни при чем!
Лариса Ильинична покачала головой, с ужасом представляя, что тут за бардак начнется после ее ухода. Обидно: столько лет отделом заведовала, а своего человека на замену не дали поставить. Пообещали молодого и перспективного специалиста прислать из столицы края. Только «специалист» не торопился приезжать и принимать дела, знакомиться с коллективом.
- Светлана, а кто, по-твоему, эту мать воспитал так, что она мусор с собственным ребенком перепутала?
- Ну не скажите. Порой бывают такие дети, что родители бессильны. Вот мой балбес, например…
- Так и останется балбесом, если ты не перестанешь его так называть и так к нему относиться! – прервала поток жалоб начальница. – Все. Полчаса до обеденного перерыва, а ты акт заключения бытовых условий для сегодняшнего процесса так и не подготовила. Опять на судью глазами будешь хлопать? Надеешься, что он от твоего сквозняка простудится и процесс перенесет? Живо документы готовь!
Мария Филипповна имела поистине огромный опыт общения с госслужащими всех мастей от важных чиновников до глупых, но амбициозных секретарей. И прекрасно понимала, когда нужно отступить и на кого надавить. А еще она умела давать взятки так, чтобы их не просто брали, но и искренне считали, что помогают бороться с прогнившей системой. Поэтому взглянув на часы, женщина решила задержаться до начала обеденного перерыва. В час пятнадцать на крыльце администрации появилась младший специалист отдела опеки.
- Ой, деточка! – подлетела к ней Мария Филипповна, — я ж так и не узнала, как вас зовут!
- Светлана Сергеевна я.
- Светланочка Сергеевна, ну ты прости старую! Разнервничалась. Сердце прихватило, болит, сил нет. Я уж и корвалолу выпила, и все равно, чую, не доеду до дома. Неспокойно на душе за внученьку-то. Сирота же при живых родителях! Не обижают ли ее? А то такое в новостях, такое показывают, страх один!
- Вы не переживайте, опекун у нее хороший. Она ни в чем не нуждается…
- Батюшки! – Женщина прикрыла рот рукой и глаза ее расширились от ужаса. - Мужчина что ли опекун ейный? Да как так позволили? Неужто никто не подумал, зачем ему, извращенцу, девочка маленькая. Ой, сердце! А как он ее моет? Трогает, небось, за все. Жуть-то какая. Нормальные мужики даже от своих детей подальше держатся, а этот маниак на законной основе непотребства творит! Че ж творится-то? Куда государство смотрит?
Светлана закивала головой, полностью соглашаясь с доводами бабульки. Ее собственный муж, не выдержав сосочно-пеленочного периода, сбежал в закат и даже по праздникам не вспоминает о сыне, а тут мужик чужую дочку воспитывает. Явно не из альтруистских побуждений.
- Давайте вы мне свой номер телефона оставите, а я с обеда приду и вам адрес опекуна скину, чтобы не волновались так.
Долго ждать не пришлось, ближе к вечеру Светлана позвонила сама. Мария Филипповна, прекрасно чувствуя настроение специалиста, накручивала ее, как медную проволоку на стержень. Под конец разговора девушка дошла до нужной кондиции.