— Я сказал то, что думал, Мартин, — холодно возразил Вольфрум. — Ведь это понятно всякому. Пошли, товарищи, здесь не место для нас. — Он направился к выходу и возле двери добавил: — Славная компания собралась вокруг тебя, товарищ Цонкель. Ты еще вспомнишь мои слова.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Минна Брозовская в полном одиночестве работала в поле. Рукава кофты закатаны выше локтя, сурово, упрямо поджаты губы. Согнувшись в три погибели и не отрывая глаз от земли, она ритмично, как машина, взмахивала тяпкой. Два удара — один шаг, дна удара — один шаг. Тяжелая работа привычна ей с детства: тринадцати с половиной лет она пришла в коровник при имении.
Едва заметный глазу, высоко в небе, заливался трелью жаворонок. Занятая работой, Минна не видела и не слышала его. Лоб ее был покрыт каплями пота, щеки горели, синеватые жилы вздулись на висках. Ряд за рядом окучивала она высокие стебли картофеля. Давно пора, картофель уже начинал цвести, скоро завяжутся клубни. Хороший урожай был им очень нужен.
Уже несколько часов, с самого утра, ею владела лишь одна мысль: поскорее управиться, поскорее управиться. Надо как можно быстрее окучить картошку, пораньше управиться. Эти слова все время вертелись в ее голове, вытесняя все остальное. Солнце стояло уже в зените и жгло немилосердно. Минна устала, во рту у нее пересохло, но она машинально поднимала тяпку и вонзала ее в землю, вновь поднимала и вонзала опять.
Мужчинам было некогда. Рано утром они уходили из дому, а возвращались ночью. Иной раз только для того, чтобы поесть и снова уйти. Этим летом ей придется справляться самой, так надо, иначе нельзя: забастовка…
Тщетно пыталась она направить свои мысли в другое русло, они вновь возвращались к тем же двум словам. Работать на склоне было трудно — на голых икрах выступили толстые веревки вен. Она яростно вытрясла комочки сухой земли из обуви и вновь принялась за работу. Два удара — один шаг…
Опять остановилась немного передохнуть, огляделась вокруг, отвлеклась. Потом взялась за дело еще энергичнее.
Неужели и вправду нельзя по-другому? Неужели ей надо делать все самой? Она вздохнула. И да и нет. Старший, пожалуй, мог бы ей помочь. Членом забастовочного комитета он ведь не был и сутками в пикетах не стоял. Но парни, вероятно, бегают за девчонками. Когда она заговорила с Отто, пытаясь наставить его на путь, он удрал от нее, бросив на ходу, что она попала пальцем в небо.
Ее мужчины не могли стоять в стороне. Она понимала, что иначе и быть не могло. Забастовка касалась всех мужчин. Но и женщин тоже, женщин даже больше. Вдруг осенью не будет картошки, что тогда? Она уже не верила, что муж снова найдет работу. Забастовка так просто не кончится, за ней последует что-то еще. Она задумалась. Что же именно? Если бы только она имела ясное представление об этом. Муж говорил одно, сын другое. Каждый вечер, когда они бывали дома, они спорили. Верно только одно: рабочим нужна сплоченность. Сын часто сердился. Он хоть сейчас готов был на штурм и ратуши, и Управления горнорудной промышленности, он бы камня на камне от них не оставил. Когда Отто сердился, он не находил нужных слов, на лбу появлялась глубокая складка. Отец старался унять его буйный темперамент. Если сын будет продолжать в том же духе, то, как и отец, вылетит с работы. Она знала, что этого не миновать. И все же пусть бастуют, не сдаваться же им! Минна закашлялась. Иной раз ей становилось дурно от этих мыслей. И тогда она боялась, как бы не свалиться. Но она не отступит, нет! Раз нужно — она выдержит.
Минна взмахивала тяпкой: два удара — один шаг. Она не сдавалась, несмотря на усталость. Комья сухой земли царапали ее голые ноги. Не сдаваться! Бить их, и все! Она думала: «Может быть, сын прав. И жены должны прийти на помощь мужьям. Кое-кто в городе уже повесил нос. Трудно, конечно. У хозяек вышли деньги. Все ждут не дождутся расчета за истекший месяц. Задерживать расчет рабочим не имеют права. Двадцатого — то есть завтра, нет, послезавтра, должны будут заплатить. Да надолго ли хватит? Помощь очень нужна. Надо помочь, да как это сделать?
Вдруг ей пришло в голову: надо поговорить с крестьянами ближайших сел, с торговцами. Они зависят от заработка горняков, забастовка коснется и их. «Или нет? — спросила она себя. — Если нет, тогда надо им разъяснить, ведь это мы несем заработок наших мужей в магазины. Крестьяне, торговцы, ремесленники — все должны быть на стороне рабочих! Что толку торговцам ругать канцлера Брюнинга, который дерет со всех немцев — от мала до велика — новый подушный налог, как его предшественники — с готтентотов?»
О налоге она знала из газеты, которую Отто читал вслух.
— Считали носы, а не деньги в кошельке! — в бешенстве кричал он. И вот теперь они ругают налог на промысел, на доходы от промысла, налог с оборота, подоходный налог, налог на землю…
И откуда что взялось? Только теперь, в поле, она вдруг начала кое в чем разбираться. Не хуже секретаря магистрата, — этот знал все и даже лучше всех. А впрочем, чему тут удивляться? Простая вещь. Надо собирать продукты, организовать столовую для бастующих, — в голове складывался четкий план действий. Эйслебенский председатель МОПРа совершенно прав: надо помогать друг другу, иначе не выстоять. Вот так-то. И это дело женщин; ни одну не забыть, ни одной не остаться в стороне. В столовой дел хватит на всех, и все там будут сыты. Да, да — все…
Ворона черная, словно лакированная, скакала вслед за Минной по свежим бороздам. Когда Минна, дойдя до межи, повернула назад, та взмыла вверх с недовольным карканьем и пролетела над нею, тяжело взмахивая крыльями.
— У, тварь! — пригрозила ей Минна тяпкой.
Она все работала и работала, ноги нестерпимо горели, она ступала ненадолго в сырую прохладную землю и снова: два удара — один шаг… Еще двадцать рядов, десять…
На меже она выпрямилась. Поясница и суставы ныли, тело стало деревянным, голова гудела. Тяпка звякнула о серый песчаник межевого камня. Управилась!
От межи начинался крутой склон оврага, заросший крапивой и чертополохом, тут стояла ее корзина из ивовых прутьев. Тяжело дыша, Минна присела отдохнуть.
Невидящими глазами смотрела она на серые холмы, темные отвалы породы и черные, сверкающие на солнце горы шлака. Отвалы, отвалы… Двести, триста, четыреста или бог знает сколько лет назад там горели огни топок. Взгляд ее скользил по разрушенным шахтным постройкам, остовам подъемников, фабричным трубам, заброшенным медеплавильным печам, остаткам гидравлических сооружений и вентиляционных шахт, чьи названия напоминали о минувшем. Даже весна не в силах была оживить серый унылый ландшафт. Все кругом дышало старостью и тленом. Мало радостей видели люди в этом краю, хоть и насадили море садов. С давних пор, целых семьсот лет трудились здесь в поте лица горняки, добывая руду и копая огороды. И весь век угрожал им кнут хозяев.
В этих краях пятнадцатилетние уже не считались мальчишками, двадцатилетние с трудом разгибали спину, тридцатилетние были стариками. Для них туманный ноябрь отличался от мая лишь тем, что был на один день, на одну смену короче. Но когда они восставали, солнце светило и для них. Мансфельдцы часто пытались сбросить ненавистное ярмо. Это записано в хрониках, и деды рассказывали об этом внукам. Вот откуда знали они, что такое солнце и весна, они вспоминали о них слишком часто, чтобы успеть забыть.
Знала это и женщина, сидевшая на меже. Сложив на коленях усталые руки, она думала о простых и знакомых вещах. Она видела огромный котел с кипящим супом и разливала его в подставленные миски…
Минна стремительно поднялась, взвалила корзину на спину и заспешила вниз по склону, словно за нею гнались.
Дома, повесив корзину на место, пристально осмотрела вмурованный в плиту медный котел для стирки. Потом сунула руку в топку и смахнула сажу с днища. Вмятины и заплаты не украшали котла, а стенки стали совсем тонкими, — после каждой стирки она надраивала его до блеска тертым кирпичом. И все же в сырой и затхлой кухне медь котла быстро покрывалась зеленью. Она взяла тряпку и навела глянец. Ничего, сойдет, лиха беда начало.
Она придумывала возможные возражения и сама же приводила веские доводы в свое оправдание. Нерешительных и бездеятельных будет достаточно. Конечно, новая походная кухня была бы гораздо лучше. Но у кого она есть, да и кто ее даст? Каменщикам придется сложить плиту, они ведь бастуют, времени у них предостаточно. Кирпич и глина найдутся. Несколько ведер глины сможет принести и Вальтер. Кстати, куда он подевался? А хозяин «Гетштедтского двора» предоставит зал и пристройку. Вот кухня со столовой и готова.
Женщины примкнут охотно, недостатка в помощницах не будет.
Минна драила котел так, что вся взмокла. Увидев свое отражение в его золотистой поверхности, она ужаснулась: «На кого я похожа!»
«Экое безобразие!» — подумала Минна, с трудом переводя дух. Но в душе уже закопошился червь сомнения. Может, она такая же сумасшедшая, как и ее сын, и хочет прошибить стену лбом? На одном энтузиазме далеко не уедешь. А что положить в котел? Делим шкуру неубитого медведя. У кого возьмешь? Каждый гол как сокол. И чем дольше она размышляла, тем больше остывал ее порыв. Грандиозные планы рушились, как карточные домики. На огороде все казалось куда проще: крестьяне должны помочь, торговцы дадут в кредит, везде найдутся отзывчивые люди. А теперь? Нет, столько народу ей не расшевелить. Она уныло опустила голову.
Что же, она так и будет сидеть сложа руки и дожидаться, когда все потонет в слезах и жалобах? Ну уж нет! Это дело не мужское. Тут надо посоветоваться с женщинами. От них зависит, сдадутся мужчины или выстоят.
В этом деле лучше всех поможет Гедвига Гаммер. Бой-баба! Будь она из другого теста, ей бы не справиться с Юле, с этим богатырем. А при ней он тише воды.
Минна быстро умылась и переоделась.
С шумом ввалился Вальтер и бросил свой ранец на кушетку.
— Есть хочу!
На его парусиновых штанах зияла дыра. Проследив за взглядом матери, он попытался прикрыть дыру рукой.