— Я как вареная, — простонала она, обессилев, и опустила руки.
Бочкообразная фрау Лаубе, продолжая сплетничать с фрау Барт, нарочно повысила голос, чтобы ее услышала Гедвига.
— …нет, ты только подумай: каждую корку хлеба, каждую картофелину они выпрашивают. Это позор для рабочих. Мой муж говорит: они побираются по селам, как нищие. А потом еще хвалятся: «Идите к нам, мы вас накормим…» Я бы со стыда сгорела так попрошайничать. Даже детей приманивают и совращают. Вот эдакие бессовестные бабы…
Все сказанное касалось всех, но последние слова предназначались Альме Вендт.
Гедвига отнесла их на свой счет. Два мешка гороха, лежавших на тележке, дали ей батраки поместья Гельмсдорф. В пять утра она уже отправилась туда. Батраки прислали Юле письмо: «…Мы сами небогаты, но хотим вам помочь. Даем, что можем, дорогие товарищи». Письмо прочитали на собрании бастующих. Бедные работяги последних крох не пожалели, чтобы помочь горнякам, а эта жирная квочка насмехается?
Гедвига перевела дух. «Наглая рожа, да знаешь ли ты, что эти два мешка гороха — трехмесячный заработок натурой двадцати трех батрацких семей! Люди собирали его по фунтику, хотя управляющий и угрожал, что выгонит с работы каждого, кто только попробует дать что-нибудь забастовщикам. А тут еще эти языки чешут!» Гедвига потянула тележку навстречу сплетницам.
— Можно подумать, что именно вас двоих наши дела волнуют больше всего на свете. — Гедвига остановилась и сбросила с плеча ремень, за который тащила тележку.
Фрау Лаубе отпрянула. Ее круглый рот некоторое время оставался разинутым, словно она забыла его закрыть, увидев что-то необыкновенное. Она хорошо знала свою бывшую школьную подругу и поняла, что так легко не отделается. В голосе Гедвиги она уловила ненависть и перепугалась.
Гедвига цепко ухватила ее за юбку.
— Подожди-ка. Удрать еще успеешь. Я хочу кое-что сказать.
— О чем мне с тобой говорить?
— Сейчас узнаешь.
— Отстань, побирушка! — Вырываясь, фрау Лаубе решила, что наступление — лучший способ обороны, и ударила Гедвигу. Это была ошибка. Такого Гедвига не ожидала, ей стало не до шуток. Она никогда не дралась с фрау Лаубе, но раз на то пошло… Получив по уху, Гедвига дала себе волю:
— Ах ты, квочка жирная! Я тебе покажу! Встала тут посреди рынка с этой бартелевской тощей селедкой и точит лясы. На вот!
Гедвига с силой повернула ее, словно волчок.
— Пусти меня!
— Не спеши, дорогая, времени у тебя предостаточно. У вас ведь его хватает на то, чтобы проедать вместе с вашими мужьями деньги из профсоюзной кассы, а мой-то платит аккуратно. Думаете, не знаем?.. Нажрались и кудахчете, — вот, мол, какие мы умные. Твой сидит целый день в профсоюзном комитете да выписывает талоны на временную работу. И все это оплачивается, не так ли? То-то вы чванитесь, индюшки!
Фрау Барт с криком бежала к ратуше в надежде найти спасение у Цонкеля.
— Она напала на нас!
— Врунья! — крикнула ей вслед Альма Вендт. Дрожащими руками она отцепила от тележки ремень и намотала его себе на руку.
Фрау Лаубе орала во всю глотку. На крик сбежались прохожие, в ратуше открылись окна.
— Будьте свидетелями — Гаммерша напала на меня! Помогите, она дерется! Ой! Помогите! — Фрау Лаубе вырывалась, царапаясь, как кошка.
Гедвига управлялась с ней без особых усилий. «Это еще не все, — думала она, — надо всыпать ей так, чтоб запомнила раз и навсегда».
— Хочешь свидетелей — пожалуйста. Слушайте, люди! Талоны на временную работу получили даже Бинерт и Рихтер с Цольгассе. Лаубе выписывал талоны штрейкбрехерам, а Тень передавал их штейгеру Бартелю. Нам еще больше известно. Все рассказали те два штрейкбрехера, у которых возле ворот отобрали талоны. Ну вот, теперь хватит… эти оплеухи можешь передать своему хрычу!
Гедвиге пришлось громко выкрикивать слова, потому что из-за воплей фрау Лаубе было трудно что-либо расслышать. Ее ладонь еще несколько раз звучно шлепнула по жирной физиономии, похожей на морду мопса. Последний удар пришелся по растерзанному пучку на затылке, и Гедвига отпихнула толстуху. Альма Вендт хлестнула ее по спине обрывком ремня и побежала бы вслед за ней до самой ратуши, не удержи ее Пауль Дитрих.
— Это она во всем виновата, она! — причитала фрау Лаубе, испуганно оглядывая собравшихся — то были в основном женщины, несшие домой судки с обедом.
Пауль отвел Альму к тележке, возле которой стоял его велосипед. Из Гетштедта Пауль прибыл сюда первым.
— Пошли. Надо сматываться. Сейчас прибежит этот пес Меллендорф. Как только он меня завидит, так у него глаза наливаются кровью… У меня тоже! — прошептал он Гедвиге.
Когда Пауль водружал знамя над ратушей, Меллендорф сломал ему ребро. Об этом знали только Гедвига и Юле. Гедвига делала Паулю компрессы и перевязки. Гаммеры хранили все в тайне, чтобы не доставить удовольствия полицейскому.
Меллендорф мчался вниз по лестнице, словно ратуша была охвачена огнем. За его широкой спиной, размахивая руками, как пугало на ветру, семенила фрау Барт.
— Дитрих, вы арестованы! — крикнул полицейский.
Вокруг громко засмеялись. Толпа росла. Пауль, рассмеявшись, почтительно сказал:
— Здравствуйте, господин Меллендорф.
Его приветствие только подлило масла в огонь. Полицейский рассвирепел и схватился было за дубинку, но потом вытащил блокнот и начал что-то записывать.
— Мы вас научим порядку. Сброд!.. Что у вас в мешках?
Гедвига присела на край тележки.
— То, что в мешках, принадлежит кухне бастующих. И мы не сброд! — Она похлопала по мешкам.
— Знаю я вашу кухню бастующих. То и дело поступают заявления о кражах… Дитрих, стойте!
— А ты не петушись, — прозвучал голос из толпы. — У вас глаза заклеены, все равно ничего не видите.
Вокруг тележки сомкнулось плотное кольцо.
— Что? Кто это? А ну, давай в участок! Тележка конфискована. — Полицейский, подталкивая Дитриха, шагнул вперед, но люди не расступились.
— Разойдись!
Гедвига потеряла терпение. Взявшись за дышло тележки, она рванула ее за собой. Колеса проехали по начищенным до блеска сапогам Меллендорфа.
— Это моя поклажа. Уйди с дороги!
Полицейский пытался задержать тележку. Но ее подталкивало много рук. Сквозь людское кольцо прорвался Брозовский-младший. Велосипед его лежал на мостовой. С насосом в руке парень встал перед Меллендорфом.
— Воскресенье не каждый день бывает, — сказал Отто с намеком и взял Пауля за руку. — Во всяком случае, не сегодня! Пойдем обедать, дружище.
Меллендорф ударил Отто в лицо и завернул ему руку за спину. Отто пытался вырваться, но полицейский был силен, как медведь.
— Отпустите парня, вы ведете себя, как живодер! — крикнула какая-то женщина. — Что он такого сделал?
— Молчать! Я вас всех… — Меллендорф начал раздавать удары направо и налево.
— Нечего нам будет жрать сегодня, ну и ладно! На, подавись, герой! — Сорвав крышку со своего судка, женщина выплеснула в лицо блюстителю порядка горячий суп. Полицейский взвыл и, как слепой, заковылял к ратуше.
Женщины разбежались. В одно мгновение толпы как не бывало. Из дверей ратуши к месту происшествия торопливо шагал муниципальный секретарь.
— Повозка конфискована! — объявил он, бросая на чашу весов весь свой авторитет. — Вам об этом сказали достаточно ясно!
— Конфискована? Ах ты, огарок, — негромко проговорил Отто и в упор посмотрел на него. — А ну, сматывайся отсюда, пока я тебя в порошок не стер!
Фейгель чуть не задохнулся. Перепуганный, размахивая руками, он кинулся назад к ратуше.
Пауль и Отто невозмутимо уложили свои велосипеды на тележку и помогли Гедвиге дотащить ее до «Гетштедтского двора». Альма Вендт шла сзади, причитая:
— Я во всем виновата, и тебя еще впутала…
— Ты тут ни при чем, — покровительственно утешал ее Пауль, а у самого на сердце было неспокойно. Он знал, что неприятности для него на этом не кончатся. — Ты же видела, что ваши кухонные дела вообще не интересуют «Дубинку». Это он к нам прицепился. — Пауль назвал Меллендорфа кличкой, под которой тот был известен в городе.
Перед столовой бастующих стояла коровья упряжка. На прибитой к фуре табличке было написано: «Эльвад Гертиг из Шохвица». Похожий на цыгана владелец повозки поил тощих коров и рассказывал, как господин фон Альвенслебен передал ему через деревенского старосту, что «собственноручно пересчитает ему ребра каждой брюквой, если он, Гертиг, поедет в Гетштедт».
Но безземельные и мелкие крестьяне не испугались и собрали возок продуктов. Пять часов он тащился сюда со своими коровами. Банда хулиганов, гостившая в поместье нацистского вожака, уже несколько дней где-то пропадает; они хвастались, что разнесут Гетштедт в щепки.
Женщины выгружали картофель и брюкву. Потащила свои мешки на кухню и Гедвига. Отто разговорился с крестьянином, который оказался добряком. Тот вытащил из-под соломы пол-окорока и с торжествующим видом поднял его.
— Ну как?..
— Здорово! — Отто погладил шкурку окорока. Сало было толщиною в ладонь. — Суп получится что надо! А ваши драчуны были в Гетштедте, точно. Сегодня там им дали жару.
Женщины приуныли, выслушав рассказ о сегодняшнем событии. Из кухни вышла Минна и взяла окорок.
— Спасибо, — сказала она улыбавшемуся крестьянину. — Передай всем спасибо, от души.
Крестьянин смущенно отвернулся.
— Где отец? — спросила она сына.
— Скоро придет. — Избегая дальнейших расспросов, Отто позвал крестьянина выпить пива.
— Поешьте сначала, — крикнула ему вслед мать.
Пауль сразу же побежал в столовую. Он никого не слушал и ничего не замечал. Эльфрида с детьми давно ушла. Голодный, он набросился на суп, быстро проглотил его и помчался на велосипеде к спортплощадке. Он нуждался сейчас в утешении, а Эльфрида умела находить нежные слова. На окраине города он повстречал гербштедтскую сотню пролетарской самообороны. Они пели. Юле Гаммер, шагавший в первом ряду, помахал Паулю рукой.
Да, Дубинке невероятно повезло, что они не пришли часом раньше. Пауль, улыбнувшись, махнул Юле в ответ. Он торопился.