С 1931 г. жил в Америке, активно помогая своей новой родине. Был президентом Эконометрического общества и Американской экономической ассоциации, основал Институт экономического анализа. За развитие метода «затраты-выпуск» получил Нобелевскую премию по экономике 1973 года. Был удостоен ряда престижных наград, в том числе французского ордена Почетного легиона и высшего японского ордена «Восходящее Солнце». В его честь названы многие экономические явления — существуют, например, модель Леонтьева и парадокс Леонтьева. Леонтьев увлекался парусным спортом и потому любил объяснять ученикам, что экономика очень похожа на яхту в море. «Чтобы дела шли хорошо, нужен ветер — это заинтересованность. Руль — государственное регулирование»
А ведь в то же самое время свои услуги новой власти предлагал лауреат Нобелевской премии по экономике, русский по крови и американец по паспорту, Василий Леонтьев. Однако признанному мировому авторитету Ельцин предпочел книжного знайку Гайдара, похожего на Мальчиша-Плохиша из книжек его дедушки. С тем же успехом истекающего кровью больного следует везти не к знаменитому хирургу, а к полуграмотному знахарю.
То, что сотворило с Россией задорное правительство реформаторов, не укладывалось ни в какие рамки. Эти ребята воспринимали страну в качестве гигантского испытательного полигона.
Подавляющее большинство новых министров ни дня не работали на производстве, не понимали и не знали, чем живет огромная держава, и дальше Сочи никуда не выезжали. Из 35 членов гайдаровского правительства двадцать были преподавателями и научными работниками средней руки, сиречь типичными теоретиками. Весь экономический блок состоял сплошь из одних доцентов с завлабами.
Они даже государственного бюджета на 1992 год сверстать не сумели, о чем еще можно говорить!
Выдающийся экономист, Нобелевский лауреат в области экономики и профессор Колумбийского университета Джозеф Стиг-лиц так оценивает эту команду:
— Их взгляды на экономику были настолько неестественными, настолько идеологически искаженными, что они не сумели решить даже более узкую задачу увеличения темпов экономического роста. Вместо этого они добились чистейшего экономического спада. Никакое переписывание истории этого не изменит… Один из величайших экономических экспериментов последнего столетия обернулся разочарованием.
Первое, с чего начал Гайдар, была треклятая либерализация. Страна не успела еще отойти от новогоднего похмелья, как 2 января отпущенные цены устремились в космос. В первый же месяц они выросли на 352 % (в среднем!). К концу года товары первой необходимости подорожают в десятки раз: яйца — на 1900 %, мыло — на 3100 %, табак — на 3600 %, хлеб — на 4300 %, молоко — на 4800 %. Зато доходы населения снизятся почти вдвое, а все вклады на сберкнижках сгорят синим пламенем[27].
На фоне клятвенных обещаний Ельцина лечь на рельсы, если цены не опустятся, а к осени 1992-го не наступит «стабилизация экономики и постепенное улучшение жизни людей», выглядело это как издевка.
(Впоследствии в «Записках президента» Ельцин простодушно напишет, что давал свои клятвы, в суть реформ особо не вникая, исключительно потому, что целиком доверял правительству. «Гайдар как неопытный политик давал заверения близкой стабилизации. Поневоле мне приходилось делать то же самое».)
Да, дефицит и очереди оказались побеждены. Но жизнь от этого краше не стала. Что толку от праздничного магазинного изобилия и расплодившихся повсеместно коммерческих ларьков, если купить ты все равно ничего не можешь. При коммунистах, по крайней мере, было не так обидно: никому — ничего.
Когда Гайдар увидел, что создает рынок без денег, он с той же лихостью бросился формировать «класс собственников».
После подготовленного им указа о свободе торговли вся страна — от пионеров до пенсионеров — устремилась в бизнес. Отныне каждому разрешалось торговать где угодно и чем угодно. Центральные площади и улицы российских городов превратились в гигантские толкучки. Люди хватали в магазинах все, что попадалось под руки, и тут же выносили на рынки; для стариков это вообще стало единственным способом выживания, ибо на пенсии можно было купить разве что десяток батонов.
Одновременно к либерализации добавилась и приватизация.
На самом деле ничего общего с классической приватизацией — той, что многократно была апробирована другими странами, — детище Гайдара и Чубайса не имело.
У них — процесс приватизации длился десятилетиями, ибо государство стремилось выручить за свою собственность как можно больше. (В Англии, например, 80 лет, в Венгрии — 10.) У нас — в режиме марш-броска.
Приватизация по Гайдару и Чубайсу — это была почти коллективизация. («Нашей целью, — с коммунистическим задором восклицал Чубайс, — является построение капитализма в России, причем в нескольких ударных лет, выполнив ту норму выработки, на которую у остального мира ушли столетия».)
Чубайс Анатолий Борисович (р. 1955) — министр всей российской экономики в разных ее проявлениях (Гэскомимущество, Минфин), руководитель президентской администрации, председатель правления РАО «ЕЭС России», один из авторов пресловутой приватизации.
По степени народной ненависти не имеет себе равных, даже Зурабов не сумел его переплюнуть. Говорят, когда Чубайс был маленьким, в школьном спектакле «Снежная королева» он играл роль волшебника. Ребята его якобы не любили и частенько били. С этого-то, похоже, все и началось…
Неважно, что и почем продать, главное — сам процесс. Чубайс даже утвердил специальный план-разнарядку. В год требовалось приватизировать 70 тысяч предприятий и ни фабрикой меньше. Регионам, например, настоятельно «рекомендовалось» приватизировать дома культуры и клубы во всех райцентрах, на их месте должны были появиться магазины и супермаркеты. Слава богу, у большинства губернаторов хватило ума этого не делать; в противном случае ни одного села в России сегодня просто бы не осталось.
Вся экономика России была оценена реформаторами в 100 миллиардов долларов, если, конечно, исходить из номинальной стоимости ваучера (10 тысяч рублей).
Но поскольку бумажка эта очень быстро обесценилась (под конец за нее давали разве что бутылку водки), то получалось, что сотни тысяч предприятий огромной страны «тянут» на каких-то 1–2 миллиарда «зеленых».
Для сравнения рынок одних только акций в маленькой Мексике оценивался в тот же период в $ 150 миллиардов.
Бред — по-другому не скажешь. Все в стране продавалось уже по новым, либерализованным ценам. А заводы и шахты — по расценкам советского времени. Хотя логичнее (и честнее!) было бы совсем наоборот.
Позднее сам Гайдар сознается: «Ваучер не имел никакого значения, кроме социально-психологического». «Пропагандистская составляющая была фантастически важна», — подтвердит потом и Чубайс. А их соратник, будущий министр экономики Евгений Ясин, вообще, однажды разоткровенничавшись, скажет, что знаменитое чубайсовское обещание двух «Волг» за один ваучер было «чисто пропагандистской задачей», ибо «приватизация справедливой не бывает».
По такой же бесстыжей логике наперсточник, обобравший свою жертву до нитки, снисходительно объясняет ей потом секреты мастерства: так я шарик прятал в карман, так незаметно доставал из рукава…
В первые же приватизационные годы половина всей госсобственности была продана за бесценок. Впоследствии Счетная палата проанализирует эти процессы, и окажется, что от реализации 145 тысяч предприятий (!) казна выручила менее 10 миллиардов долларов. Ровно в 9 раз меньше, чем Латинская Америка получила от продажи 279 предприятий.
Каково, а? 9 тысяч за 90 миллиардов. И 145 тысяч за 10.
Завод «ЗиЛ» со всей инфраструктурой перешел в частные руки за 4 миллиона.
Челябинский тракторный — за 2,2 миллиона.
Центр мирового машиностроения «Уралмаш» — за 3 миллиона 720 тысяч.
Весь Газпром — с сотнями тысяч километров трубопроводов — оценили в смехотворные 250 миллионов. Сегодня столько стоит один (!) многоквартирный новый дом в центре Москвы.
Несмотря на громогласные заверения Чубайса с Ельциным, что ваучер — это билет в свободную экономику, подавляющее большинство закомпостировать его так и не сумело.
Где, допустим, находятся теперь наши кровные ваучеры, авторам неизвестно, сгинули в туманной дымке вместе с обещанными Чубайсом «Волгами». Ни один из наших друзей, знакомых или родственников также ощутимой пользы от них не обрел.
Из 600 чековых инвестиционных фондов, созданных специально для сбора ваучеров, абсолютное большинство лопнуло, не оставив следов.
Так кто же, спрашивается, уехал по этим билетам в ту самую свободную экономику, этакую волшебную страну Эльдорадо? А ответ, собственно, на поверхности.
«Нам нужны миллионы собственников, а не горстка миллионеров», — прекраснодушно восклицал летом 1992-го Ельцин. В действительности приватизация проходила в интересах как раз этой самой горстки. В противном случае ваучеры были бы не обезличенными, а именными, как предлагали поначалу многие экономисты.
Первый глава Госкомимущества Михаил Малей считал, например, что государство должно открыть на каждого гражданина именной приватизационный счет в банке, тогда сразу было бы ясно, откуда у человека деньги, и весь ход приватизации становился прозрачен. Ровно так было прописано и в законе, принятом Верховным Советом летом 1991-го. Назывался он «Об именных приватизационных счетах и вкладах в РСФСР».
И Малей, и депутаты не понимали главного — прозрачность реформаторам даром была не нужна. Посему неуступчивого Ма-лея быстренько заменили Чубайсом. На закон наплевали. А предприимчивые дельцы принялись скупать обезличенные чеки мешками. Каха Бендукидзе с гордостью рассказывал потом, что первый пакет «Уралмаша» приобрел за два набитых ваучерами автомобильных багажника.