И такие полномочия были ему даны. Сессия конгресса, начавшаяся через 5 дней после переезда Рузвельта в Белый дом, приняла целый ряд антикризисных законов, написанных президентской командой заранее. Заседали конгрессмены три месяца кряду, без перерыва.
Совет управляющих ФРС (их, напомним, назначает президент) получил, допустим, право корректировать суммы банковских резервов. Были установлены пределы колебаний котировок ценных бумаг и создана специальная комиссия по ценным бумагам и биржам. Четко регламентирован биржевой кредит.
Каждый банк обязан был отныне отчислять взносы в страховой фонд; в случае банкротства вкладчикам выплачивалась компенсация, для чего специально была создана Федеральная корпорация страхования депозитов (нечто вроде нашего Агентства по страхованию вкладов.) За счет этого доверие население к банкам было возвращено, и бегство капиталов остановилось…
Не менее решительно Рузвельт взялся спасать промышленность. Летом 1933 года был принят закон о ее оздоровлении. Власти создали Национальную администрацию восстановления, которая получила чрезвычайные полномочия.
Всю промышленность разделили на 17 групп. В каждой установили минимальные и максимальные цены; продавать что-либо дороже или дешевле было строжайше запрещено. Искусственно была ограничена конкуренция, распределены рынки сбыта, определены условия торгового кредита.
Под государственный контроль также перешли все электрические и газовые компании.
Эти драконовские меры касались не одних только банкиров и фабрикантов. Жесткая длань государства дотянулась и до простых граждан. Был, например, принят закон, ограничивающий свободный оборот золота.
В это сегодня невозможно поверить, но ни один человек не имел отныне права иметь у себя презренного металла дороже, чем на 100 долларов. Обручальное кольцо, пара сережек, да какая-нибудь еще хлипкая цепочка — вот, пожалуй, и все. Остальное, будьте любезны, сдать в казну. Такими явно не демократическими мерами Рузвельт пытался укрепить национальную валюту. И ведь укрепил!
Еще интересней власти повели борьбу с безработицей. Уже весной 1933 года в Америке появились первые трудовые лагеря. «Лишних» людей нужно было куда-то девать. Рузвельт решил направлять их на общественные работы. Администрация общественных работ, Администрация гражданских работ и Администрация прогрессивных работ сделались важнейшим инструментом использования «лишнего населения» США[56].
Вроде, трудовые лагеря были добровольные, однако в некоторых штатах загонялись туда все оставшиеся без средств к существованию. Причем занимались сбором не какие-нибудь волонтеры или добрые монахи-бенедиктинцы, а полиция.
Ага, безработный?! Антиобщественный элемент?! В лагерь его!
Американские трудовые лагери — это был почти ГУЛАГ. Ну, или на худой конец — «трудовые армии» Троцкого. О последних Рузвельт мог и не слышать, но про ГУЛАГ знать был просто обязан, хотя бы в силу должности.
В общей сложности через систему «общественных работ» прошли, как минимум, 8,5 миллиона человек: 6–7 % всех американцев, 12–15 % трудоспособного населения. Для сравнения — у нас в ГУЛАГе побывало не больше 8 %.
Иногда семьи не разлучали, но существовали женские, мужские и молодежные лагеря; и даже отдельно — для черных и белых[57].
Бывало и так: мужа — в один лагерь, жену — во второй, детей — в третий. Разлученные люди не всегда потом могли найти друг друга: муж вышел из лагеря, глянь, а жену уже перевезли в другой штат.
Безработную молодежь 18–25 лет в трудовые лагеря загоняли вообще без разговоров; неважно — хотят, не хотят. До 1939 года в таких лагерях перебывало около 3 миллионов юных американцев. Молодежь (и девушки тоже!) очищала леса, проводила мелиорацию, занималась лесонасаждением, ремонтировала дороги.
Собственно, тем же занимались и взрослые — создавали инфраструктуру. Они возводили каналы, дороги, мосты, аэродромы; вот вам еще одна аналогия с ГУЛАГ ом. Только на строительстве гидроэлектростанций в бассейне реки Теннеси вкалывали десятки тысяч людей.
Нет, что-то такое в лагерях, конечно, платили: доллар в день. При этом 25 долларов из заработка в обязательном порядке ежемесячно шли семье «трудармейца»; опять же — без учета его мнения. Так что больше 5 долларов получить на руки было невозможно. Но зато каждому полагалось бесплатное питание, форменная одежда и жилье; преимущественно это были обычные палатки, посему система общественных работ развернулась, в основном, на Юге. На Севере, даже при том, что Нью-Йорк находится на широте Баку и Еревана, «лагерники» не пережили бы и первой зимы. Тратиться же на теплые дома власти считали нецелесообразным.
В общем, условия жизни в лагерях были, мягко говоря, суровыми. Ежедневный изнурительный труд. Отвратная еда. Ночевки в палатках. И все это — практически даром. Чем не ГУЛАГ?
О многочисленных выступлениях и восстаниях в лагерях известно мало: изучать эту эпоху в США… политически не корректно… скажем так. И тем не менее, миллионы людей даже такой рабский труд воспринимали, как благо. По крайней мере, там хотя бы с голоду никто не умирал, и все находились при деле. Даже с появлением пособий по безработице, основная масса предпочитала отправляться в лагеря…
Еще с перестроечных времен большинство из нас свято верит, что индустриальное могущество СССР было построено на костях заключенных; египетские рабы возводили пирамиды, римские — водопровод, советские — Комсомольск-на-Амуре и Беломоро-Балтийский канал. Именно этой нечеловеческой жестокостью либеральные экономисты два десятилетия подряд наперебой объясняют успехи сталинских пятилеток.
На самом деле, это — очередной миф. Что в СССР, что в Америке лагерный труд никогда не был эффективным и прибыльным. И ГУЛАГ, и трудовые лагеря Рузвельта изрядно дотировались бюджетом. В 1933–1937 годах на общественные работы в США было затрачено 14 миллиардов долларов. Если вспомнить, что участвовали в них 8,5 миллиона человек, каждый «трудармеец», получается, обошелся казне примерно в 1 тысячу 650 долларов. Сумма изрядная! Но оно того стоило. Рузвельт одновременно преображал страну — то есть решал задачу экономическую; и давал людям работу и кров — а это уже проблема социальная.
Но неверно было бы думать, что президент действовал только запретами и накачками. Его политика отличалась изрядной сбалансированностью. В одной руке он держал кнут, зато в другой — пряник.
Скажем, подъем сельского хозяйства. Первым делом Рузвельт решил восстановить прежние, докризисные цены на зерно, хлопок и мясо. За точку отсчета он взял предвоенное лето 1914 года.
Поднять цены можно было только одним способом — снизить производство. Чем меньше продуктов, тем дороже они, понятно, стоят. Вот только как этого добиться?
Рузвельт избрал малопривлекательный внешне путь; посевы начали… уничтожаться. За каждый незасеянный гектар фермеры получали из бюджета компенсацию. Если урожай был, его просто сжигали.
В 1933 году запахали 10 миллионов акров хлопчатника; 25 % всех посевов. Забили 23 миллиона голов рогатого скота и
6,4 миллиона свиней. Часть мяса покупало государство, но большинство закапывалось в землю или поливалось хлоркой, чтобы его нельзя было съесть[58]. За все про все власти заплатили без малого миллиард.
Многие откровенно президента не понимали; как так — в стране миллионы голодных, а фермеры сжигают зерно и закапывают мясо. Вредительство какое-то!
Но Рузвельт не обращал внимания на истерические крики. Он твердо знал, чего хотел. Очень скоро цены выросли. А вслед за этим начался второй этап реформы — массовое переселение мелких фермеров на лучшие земли. (С крупными фермерами и так все было нормально. В результате роста цен они оказались в выигрыше, кроме того, им активно давались кредиты.)
Очередной специально созданный орган — Администрация по переселению — оплачивала и переезд, и покупки ферм, помогала приобретать оборудование. Одновременно еще одна Администрация — по сельской электрификации (сколько же их было!) — занималась электрификацией ферм; к концу десятилетия число освещенных хозяйств выросло с 10 до 40 процентов.
В 1938 году пришел черед этапу третьему. Теперь государство платило не за сожженную или уничтоженную продукцию, а, напротив, за максимально собранный урожай и увеличенное поголовье. Причем деньги давались вперед.
Эта казавшаяся поначалу дикой и непоследовательной политика дала обильные всходы. Уже к 1939 году доходы фермеров выросли вдвое. Сельское хозяйство было спасено…
То же, кстати, случилось и с промышленностью в целом.
К 1940 году уровень промышленного производства в США вырос по сравнению с «докризисным» на 114 %, а прирост валового национального продукта почти вернулся на исходную позицию (96,6 %).
Владимир Владимирович Рузвельт
Впрочем, все это — и восстановление села, и возрождение промышленности, и спасение экономики — было лишь средством в достижении главной цели: создание справедливого общества.
Когда Рузвельт стал президентом, реальные рычаги управления находились вовсе не в Белом доме, а на Уолл-Стрите. Так же, как и в России образца 1990-х, подлинная власть принадлежала группе олигархов, разбогатевших на войне и многократно приумноживших свои капиталы стараниями Гардинга и Кулиджа.
Причем, если у нас это хоть как-то стыдливо скрывалось (время от времени Ельцин выходил из забытья, рычал перед телекамерами, демонстрировал волю и натиск), то в Америке выглядело все довольно откровенно. Повсеместно процветал культ «королей демократии», их биографии изучались в школах, портреты вывешивались в публичных местах. Пресса, находившаяся под пятой у магнатов, на все лады превозносила их достоинства и таланты.
Олигархи хотели править Америкой по-старому. Президенту же в этой конструкции отводилась малопочтенная роль болвана в польском преферансе; чтобы решали все, значит, они, а Рузвельт лишь озвучивал чужие мысли.