— Нелюдь! Да ты хуже этих зверей! И вообще… — Паша закашлялся.
— Вообще-то, действительно хуже, — заметил Кир. — В отличие от этих… «зверей» кодексов чести не имею и вру просто всем и каждому. Что дальше?
— Дальше?.. — прохрипел Паша. — А то, что не только в Содоме и Гоморре были противоестественники. Но только там гомо и прочие богопротивные связи не просто начали полагать правильными, а защищать на законодательном уровне!
— Гомосятина-то здесь к чему, бестолочь? — спросил Кир и зевнул. — Еще и какого-то бога приплел. Последние мозги проссал?
— А то, что наши сношения с нелюдью — еще более противоестественны! И, как господь покарал евреев, так он покарает и этот проклятый город!
Паша явно повторял с чужих слов, но столь самозабвенно, с таким фанатизмом… интересно было посмотреть и полезно понять с кем они вскорости столкнутся. Человеческое стадо не переубедить, у него одинаковая слепая вера в невидящих глазах и железобетонная уверенность в индульгенции на вседозволенность. Его придется останавливать, причем жестко: показательными примерами доказывая слабость.
После принятия закона о защите чувств верующих религией стало модно и просто прикрывать любую дрянь, в том числе и нацистского толка, но все же от Паши подобного ожидать не приходилось. Уж кто казался в этом плане умнее прочих, так он. И то, что именно сейчас — когда за него говорил страх, а не разум — из Паши полилась гнилостная проповедь о назревающем Апокалипсисе, наводило на нехорошие мысли. А увиденное по телевизору только подтверждало: за нацистов взялся кто-то очень хорошо умеющий убеждать. Его главная цель: подменить идеологию нацистов своей, а заодно сколотить армию последователей.
Паша противостоял напору благодаря стойкому отвращению к требованию класть свою жизнь на алтарь борьбы. Воспитание и влияние Седых-старшего взрастило в нем чувство собственной исключительности и болезненное нежелание быть таким, как все. А ресурсов для поддержания имиджа крутого пацана не хватило ни материальных, ни внутренних. Паша был идеальным ведомым, в которого с детства вбивали идею о том, что если он не лидер, то чмо голимое (папаша точно в выражениях не стеснялся, вколачивая в отпрыска свои представления о мироустройстве и месте в нем представителя «высшей касты»). В таких обстоятельствах Паше только и осталось стать местным недофюрером, благо, для управления малолетним тупьем, идущим в нацисты, многого ума и опыта не требовалось. Однако, если даже его проняло…
— Потому что по городу ходят такие, как ты. Прочие же, якобы безвинные, расплатятся за безразличие! — словоизлияние не мешало думать, тем более, из него не вышло бы выжать ничего полезного.
«Бедные Ри-Архи, — посочувствовал Кир. — Скоро им неоднократно выслушивать этот поток сознания».
— Не лез бы ты в религию, — посоветовал Кир, — сгоришь.
— И ты угрожаешь мне адом!
— Чур меня. Просто для игры на этом поле у тебя ни мозгов, ни образования, ни личного опыта не хватит: нагородишь чуши, сам же в нее уверуешь и убьешься. Ты б пошел работать, а? Дурь сама выветрилась бы; перестань беситься с жиру, пока не поздно.
— Предлагаешь стать быдлом?! Ну нет! — Паша попытался взять высокую ноту, сорвался и теперь уже окончательно потерял голос, просипев: — Рядом с тобой — нелюдь и тварь! Его можно: убивать, грабить, унижать!
— Видишь ли, Паша, расчеловечивающий кого-либо, себя расчеловечивает прежде любого другого. Потому нацисты для меня людьми уже не являются.
— Та… по…сол ты… — просипел Паша и поковылял к подъезду.
— Дурак, — припечатал Кир.
— Зачем ты его отпускаешь? — Ки-И-ас оставил в покое мотоцикл, сел рядом на бордюр, обняв колени.
— Его жизни больше ничего не угрожает. Если кто наблюдал эту истерику, то точно растерял уверенность, будто именно Паша виновен в облаве, да и его дружки скоро прибегут обратно.
— Почему?
— А чего мы сможем им предъявить? Участие в несанкционированных митингах? Вот с заводилами я побеседовал бы. А еще лучше привлечь ваших Ри-Архов, это возможно?
Ки-И-ас задумался, затем медленно кивнул:
— Если признаются в связях со стайрами.
— Думаю, заводилы признаются непременно.
— Почему? Только не говори…
— Нет. Выбивать признания никто не станет, просто они фанатики, а значит, уверены в своей правоте. Более того, убеждены в безнаказанности и в правильности поступков. Уверен, скоро у Ри-Архов будет много работы.
Дверь подъезда ударила с грохотом, прокатившимся эхом по этажам и двору. Отозвались сигнализациями несколько машин; принялся захлебываться истошным визгливым лаем пудель на балконе.
— Я считаю, неправильным оставлять за спиной такую злобу. Ты ведь полицейский, Ки-И-рилл. Можно взять его за оскорбления…
— Ты быстро учишься плохому.
— Да? — Ки-И-ас приподнял бровь. — А ты зачем-то жалеешь того, кто не достоин жалости и полагает себя униженным. Уверен, будто хочешь его окончательного падения? Он непременно ударит в спину раньше или чуть позднее.
Кир пожал плечами.
— Я вижу это также отчетливо, как тебя! — воскликнул Ки-И-ас.
— Он трус, — перебил его Кир.
— Именно такие и бьют исподтишка!
— Пусть попробует, — сказал Кир и предложил: — Поехали в отдел?
— У тебя выходной, — напомнил фанг.
— У меня ненормированный рабочий день. А ты не учись у людей плохому! Еще скажи, что и у тебя выходной.
— У меня? — удивился Ки-И-ас. — Нет. Зачем мне выходной?
— Ну вот и я примерно того же мнения. Ходу!
— ЧиСД… — Кир кинул на столешницу с десяток фотографий. — Этих хотя бы не жалко.
Его недавних похитителей проткнул штырь: сразу двоих в районе солнечных сплетений. Кир желал им умереть сразу. Уж точно до того, как стрелок вскрыл первого, а со второго снял кожу. Фотограф снял трупы во многих ракурсах. Ясно, что для дела. Однако у Кира возникло ощущение тонкой извращенности. Подобной славились некоторые художники, признанные определенным кругом ценителей. Один такой приковал себя за половой орган к зданию мэрии, а до того писал картины примерно такого же содержания с людьми без кожи в главных ролях. Стрелок обладал похожими вкусами.
Насколько Кир знал, господин Мазкевич попал в дурку, где отсидел полгода, а после сбежал в Австралию к почитателю. Теперь, вероятно, один извращенец пишет картину за картиной, а второй восхищается: и мазней, и художником. Идеальная пара, если подумать. Только факт его отсутствия в России и исключал Мазкевича из числа подозреваемых. Впрочем, и так с подозреваемыми было негусто от слова «совсем».
— А ты жесток, — заметил Ард.
— Как и все люди, полагаю, — ответил Кир. — Если человек не жесток, значит, он безразличен. Вот, скажем, любители животных. Милейшие представители человечества. Но ты попробуй, скажи при них, что численность бродячих псов нужно контролировать, а больных животных усыплять, и они вцепятся тебе в горло, а потом обглодают лицо. Или писатели. У этих заморочек еще больше, если только художники составляют конкуренцию. Мое безразличие к этим двоим, — он кивнул на ворох фотографий, — наилучшее из возможного. Сочувствовать, ужасаться, лить по ним слезы я точно не стану. Сыщик должен быть отстраненным от дела, которое ведет. Только спокойствие позволяет увидеть логические связи, найти преступника. К тому же, если сопереживать всем, то сопереживалка очень скоро отвалится: выгоришь и эмоционально, и физически.
— У нас иначе, — задумчиво проговорил Ард.
— У вас с точностью наоборот, — согласился Кир. — Безразличие порождает жестокость. К примеру, вашим вольным плевать и на друг друга, и на своих отпрысков. Из-за этого с ними часто происходят различные беды: и с отпрысками, и с их родителями.
— Если так подумать, мы полные противоположности, — задумчиво проговорил Ард. — Или идеально дополняем друг друга. Или… или…
— Или-или не бывает. Всегда между ними множество оттенков. Так что? Наш стрелок — фанг или нет?..
Ард нахмурился.
— Ты не задумывался о том, что мы гоняемся за одиночкой и тем допускаем ошибку?
— А на самом деле их двое? — вопросом на вопрос ответил Кир.
Ард кивнул.
— По-киношному все как-то, не находишь? Человек и фанг, объединившись, расследуют преступления еще одного человека и фанга. А Виктор Викентьевич — еще тот пророк, — с ехидцей произнес Кир и спросил: — Ри-Архи допросили задержанных?
Ард кивнул:
— Только мы узнали меньше, чем ожидали.
— От слова «вообще»?
— Абсолютно, Ки-И-рилл. А то, что стрелок — скорее фанг, чем человек… В словах гранов, вытащивших тебя из леса, я не могу сомневаться. Да ты и сам, вроде бы, уверен.
— Я всегда сомневаюсь. Работа, знаешь ли, такая. А братцы-акробатцы здорово струхнули, — подтвердил Кир. — А до них — Ки-И-ас. Он заявил, что стрелок не просто сильнее его, а очень намного.
Ард кивнул.
— Кто способен превосходить грана настолько? Гранд?
— Нет, Ки-И-рилл. Будь так, в защите гранов не имелось бы смысла. В истории есть немало примеров: и граны уничтожали грандов или Ри-Арх, и наоборот. Тот, о ком говорил Ки-И-ас, скорее напоминает Арх-Ри, вот он действительно способен убить с легкостью любого грана.
— Но мы, само собой, не можем запросто заявиться к фангскому главе города Москвы-Вариосы, а заодно всея Российской Федерации и потребовать объяснений.
— К нему прийти аккурат несложно. Тем паче тебе. Он даже ответит, только проблему это не решит.
— Допустим, — согласился Кир.
— И вовсе не потому, что наврет! — правильно угадав ход его мыслей, произнес Ард.
— Допустим, — повторил Кир. — А что утверждают задержанные?
— Утверждали, ты хочешь сказать? — уточнил Ард. — До того, как у говоривших начинала идти горлом кровь, и они умирали или сходили с ума?..
— Почти, как ваши отступившие?
— Да. Только в хищников не превращались.
— К счастью.
— Хотя… — Ард нахмурился.
— Что?
Ард вздохнул и помотал головой: